– Тра-та-та!
Но оба так наелись пирогов, что было трудно сразу думать и бежать, а можно было только сразу испугаться, но медвежонок испугался ёжика быстрей и закричал:
– Бежим!
Но ёжик не бежал. Бывает так, что, испугавшись, ноги (то есть лапы) не бегут, а только так, шевелятся едва… А медвежонок побежал. Бежал, бежал и думал – ёжик тоже… Но ёжик не бежал.
Так началась Великая небесная гроза, и, добежав, домчавшись к дому, медвежонок дверь открыл и крикнул: «Забегай!»
Но в дверь ворвался только ветер – и чашку ёжика разбил. А он её любил… Зачем разбил? За что разбил?!
– Ты где? – спросил у дома медвежонок.
– Трата-та-та! – ответила гроза.
«Трата-та-та…» – передразнился дико, страшно, жутко, насмерть мокрый медвежонок и грозно зарычал в грозу:
– Ты где? Ты где??? Ты где?!! ГЛУХОЙ ДУРАЦКИЙ ЗЁЖИК!!!
– Я здесь… – ответил ёжик из грозы.
…
– Не знаю, как тебя услышал. Ты что кричал?
– «Я здесь» кричал… а что?
– «Я здесь»… Ты что, совсем дурак?
– А что? – дрожа, передразнился ёжик.
– Ты думаешь, я знаю, где ты «здесь»? – и медвежонок встал… Нет, он вскочил и топнул лапой, что означало – он сердит ужасно, больше всех на свете, больше даже, чем гроза…
– Вообще-то я тебя вообще не слышал… – признался ёжик и сразу спрятался под плед, чтоб не смотреть на страшный гнев Медведа, который спас тебя, чтоб отругать…
Невидимый снаружи и внутри
Опасно думать вслух всё то, что думаешь внутри о всём и всех – так можно здорово кого-нибудь раззлить и получить за вслух озвученную мысль хорошего щелчка, пинка или в ответ подуманные мысли. Молчи и думай! Будешь как разведчик в тылу врага, среди зверей лесных.
И Зёжик это знал, и думал обо всём и всех, что думал, сам с собой, и это называлось «думать про себя», и вслух не собирался спорить с тем, о ком подумал. «Все правду знают, – думал он, – но только правда их всегда другая, чем моя, а правда-то одна, и как так может быть?..» Но выходило – может. И каждый лапами, зубами и когтями всегда готов был правду защищать свою от правд других. А Зёжик не готов. «Когда ты маленький совсем, всю правду, что подумал, лучше под иголки, и делать вид, что у тебя внутри никто не думал ничего, что может вслух обидеть всех». Так думал ёжик про себя и верно делал: это правда, что, чтобы правду защитить свою и отстоять, нужны большие лапы, зубы, когти… «аргументы», как умный Аяц говорил.
«Так вот, – подумал ёжик, – например, есть я, и я, когда весь день такая вот жара, беру из бочки воду, поливаю грядки…»
– Не ты… – сказал вдруг кто-то. Зёжик, вздрогнув, оглянулся, повертелся. Никого. «Наверно, это кто-то очень маленький совсем, и лапы-когти-зубы мельче, чем мои, вот он и спрятался, сказал и спрятался, чтоб я ему не наподдал», – подумал он и, продолжая думать, начал ползать по траве, искать, кто это там сказал «не он»? Но не нашёл. «Сейчас ему отвечу, он ответит, и сразу же по голосу найду, схвачу, и уж тогда получит у меня…» И ёжик вслух сказал:
– Чего «не я»?
– Да уж не ты, не ты! Не ты, а медвежонок поливает!
И снова было непонятно, где сказал и кто сказал. «А может, он за домом?» Зёжик побежал за дом, но там, за домом, только медвежонок грядки поливал.
– Ну вот, я же сказал, не ты! – победно голос пропищал…
Чтоб стать невидимым, достаточно уйти куда-нибудь подальше, но там, вдали, исчезнешь вместе с голосом своим, как ни кричи, не слышно будет здесь… «Ну или просто сразу быть размером меньше муравья… – подумал Зёжик, – какая-то блоха в моих иголках… ещё и даже чешется она… кусается она… да, где-то там, под ухом…» И ёжик лапкой почесал под ухом, под вторым…
– Не ты, не ты! – опять хихикнул голос.
– И что? Ты кто вообще? Чего ты лезешь, а? Что, самый умный, да? Я не о том вообще хотел сказать! Сейчас же замолчи! – от возмущения подумал ёжик вслух, и медвежонок удивленно обернулся, увидел Зёжика, растерянно спросил:
– Чего?
– Отстань, я не тебе!
– Ну-ну… – сказал обиженно Медвед, который, кроме ёжика, не видел никого на грядках, кому бы ёжик говорил «отстань». «Сам прибежал ко мне сказать, чтоб я отстал, совсем с ума сошёл…» – подумал медвежонок про себя. Бывает так, что сила лап-зубов-когтей отстаивает правду не свою, а друга, или же правдой вслух не хочет друга обижать и аргументы лапой раздавать. Бывает даже так, что страшный рык медвежий – ры-ы-ы-ы-ы-ы! – лишь на секунду истину молчанья заглушит.
– Ещё и обижаешь медвежонка, – пискнул голос.
– Где ты?! А ну-ка, покажись! Давай лицом к лицу! Боишься, да?
– Чего? Кого боюсь? Тебя!? – спросил Медвед и в этот раз, не удержавшись, прибавил вслух: – Чего, совсем с ума сошёл?
И, подтверждая это, ёжик вдруг на месте закрутился, головой затряс. Известно, ёжик – голова на лапках, и потому он трясся весь, и лапами махал, подпрыгивал, опять подпрыгивал, да так, как будто бы сражался с тучей комаров:
– Молчи! Отстань! Уйди-и-и!!!!
И вдруг затих. Совсем затих на грядке, нос втянул и выставил колючки. А это означает на ежином: «Страх! Атака! Бой! Вперёд! За наших! Всё! Сдаюсь!» И ёжики (когда они сдаются) становятся совсем без брюшка и без лап – колючий колобок, клубок иголок, и там, внутри, ещё шипят: «Ш-ш-ш-ш-ш… Фу-фыф…» Такой клубочек лучше лапой не хватать, не перекатывать, вообще не подходить, особенно не наступать. Но медвежонок подошёл.
– Эй, ёжик… Зёжик, ты чего?
– Ты никого не видишь, медвежонок, там… снаружи? – еле слышно пропищало из шипов.
– Да нет тут никого…
– Получше посмотри… он точно там…
– Да кто?
– Не знаю… я его не видел… но он нас точно видит, медвежонок, точно… понимаешь, он сказал, что грядки поливаешь ты….
– И что?
– Как что? Невидимый следит за нами, знает каждый ш-шаг…
– Ну, мы же ничего не делаем плохого, тем более что если он невидим, значит, меньше нас… ну, или очень далеко, нестрашно… Зёжик, вылезай давай…
– Нет! Ты не понимаешь, медвежонок! Он ужасный! Он опасен! Он знает то, что я себе сказал… хихикал, издевался надо мной…
– А просто, ёжик, нужно правду говорить себе, или ты и себя боишься тоже, а? – опять хихикнул голосок…
– Вот! Он опять, медведь! ОПЯТЬ!
– Я ничего не слышал, ёжик…
– Как не слышал!?
– Ну вот не слышал, да и всё, и нет тут никого… а что сказал?
– Неважно что! Как ты не понимаешь, медвежонок, я молчал, я думал про себя! Я говорил себе! В самом себе! Ну, как он мог меня подслушать!? Как?!
– Себе?
– Ну да… ну да! Я, понимаешь, иногда, что думаю, молчу, вернее, говорю внутри, чтобы не ссориться с другими… Вот я сейчас чего подумал, слышал?
– Нет…
– А я услышал! – голос пропищал.
– Он слышит, медвежонок… снова слышит…
– Так может, ёжик, это… ты?
– Чего?
– Ну… слышишь сам себя…
– Как это я?
– А кто ещё тебя внутри подслушать мог?
– Он… у меня… внутри?! Он там! В меня залез! Медвед! Хватай меня! Тряси! Вытряхивай его! Давай! Скорей! Скорее!!!
И медвежонок ёжика схватил и стал трясти его, трясти-трясти, вытряхивая правду, которая, известно, всегда боится вслух заговорить.
Пока никто не видит
Когда в тебе ты сам, то уши не заткнёшь, не спрячешься под стол, не убежишь куда глаза глядят; накроешься подушкой – выйдет только хуже, то есть громче, и никуда не деться, никуда, от этого, того, «в себе себя». И ёжик пробовал не думать, вообще не думать ни о чём, совсем, и, задержав дыхание, молчал внутри себя из силы всей, и пробовал считать до десяти – «один, два, три, четыре, пять, шерсть, семь…»
– Не «шерсть», а «шесть»!
– Один-два-три… один-два-три… один-два-три…
Как будто там, внутри тебя, шпион, предатель сам себя, ужасный, честный, справедливый Зёжик… каким ты можешь… но не можешь быть! Не хочешь быть! Невыгодно тебе! Как будто носишь сам в себе врага: свободы делать то, что хочешь, нет, всё под надзором, под контролем, каждый шаг, любая мысль! Медвед в саду, а пирожок лежит… «Ведь мог же кто-нибудь другой сюда зайти и съесть его, не ты…»
