Баки не было рядом, когда он был ей нужен, рядом были только чужие лица, которым абсолютно незаслуженно, но от этого не менее сильно хотелось всадить иглу катетера в глаз и попередушить всех по очереди той самой трубкой от капельницы, которая торчала из ее руки. Когда она пришла в себя после операции, Баки спал в криокапсуле. Он не звал ее по имени, не ждал ее пробуждения, он мерз в криогене. Слава богу, он не видел, как ее поврежденный и заново восстановленный сывороткой мозг заново учили ощущать пространство, держать голову, жевать и глотать, сидеть и ходить. Этого Баки не видел и никогда не должен об этом узнать. Так или иначе, это в прошлом, а сейчас она здесь для него. Она с ним, также, как в адском 45-ом.

- Я здесь, Баки. Это я. Не ГИДРА…

Этой ночью Вселенная в очередной раз сыграла с ними злую шутку. Специально для них двоих в пределах одной жилой комнаты королевского дворца Ваканды она раскрутила циферблат часов в обратном направлении, отправив их по ленте времени назад.

В медикаментозном бреду, хрипло выкрикивая бессвязные мольбы и отрицания, по кровати метался мужчина. От него ни на секунду не отходила все еще одетая в хирургический костюм женщина. И пусть в капельнице сегодня плескался не самодельный Рингер, вены не были исколоты и пациент не был фиксирован к койке ремнями, кошмары себя не изменили.

Солдат кричал во сне, и теперь, в отличие от первого раза, она слишком хорошо знала причину. Он падал в кошмаре в ту самую пропасть, не достав каких-то пару миллиметров до протянутой руки. Он падал, сжимая ее запястье до хруста костей. Падал и разбивался, и умирал, и воскресал, и молил остановиться – так замыкался круг адской карусели, той самой, что брала свое начало на крыше движущегося товарного вагона.

Иногда ей хотелось воззвать к Солдату, невосприимчивому к боли, иногда – очутиться там, в одном кошмаре с Баки, чтобы иметь возможность сказать ему, что все не по-настоящему, что все это было настоящим слишком давно, что теперь все хорошо, и ГИДРА за ним не придет, не протянет к нему свои щупальца. Иногда она почти заканчивала на телефоне набор запретного номера, готовясь умолять в трубку сквозь разделяющие их мили, чтобы прилетел капитан, пришел сюда, сел вот здесь, у его постели и сказал со всей той властью, которую он над ним, осознанно или нет, имел: «Все закончилось, Баки. Ты видишь кошмар. Проснись».

Отложив от соблазна подальше телефон, она сменила неопределенное по счету полотенце на лихорадочно поблескивающем от пота лбу.

Между полным отсутствием боли во время операции и тяжелыми галлюцинациями на период выхода из-под наркоза ей пришлось выбрать последнее. Сыворотка и выжженный в свое время мозг Баки не оставили ей других вариантов.

Слышащий в бреду код, содрогающийся в судорогах прошедших десятилетия назад пыток, Баки отключился только под утро. Вымотанная морально и физически, избитая в попытках не дать ему навредить самому себе, она вырубилась прямо на нем, в той же позе, в который прижимала его к кровати, мешая прогибаться в спине.

Она вырубилась, отстраненно думая, скольких Баки, даже не приходя в себя, мог убить и покалечить, прежде чем его бы распяли на койке по рукам и ногам, лишь бы не дергался. Так поступала ГИДРА, так поступали все, кто боялся монстра с металлической рукой. Но никто ни разу не прикинул, что монстр этот боялся самого себя.

- Что… что он сделал? – впервые осознанно просипел Баки сорванным от многочасовых криков голосом.

- Ничего, - устало прошептала она, даже не пытаясь подняться с его груди, лишь сдвинувшись немного в правую сторону, подальше от заживающих ран. – Мишка Баки вел себя примерно.

В комнату сквозь панорамные окна пробивались первые лучи, играя бликами в лужах разлитой воды, в осколках разбитой посуды, отливая радугой от этикеток на баночках с таблетками, рассыпанными по полу цветными конфетти.

У дальней стены на полу валялся разбитый телефон, через паутину трещин на экране которого просматривалось последнее набранное, но не отосланное сообщение:

«Он зовет вас, Капитан».

- Диша… - позвал Баки, очнувшись во второй раз. И она была рядом, прямо под его рукой, щекоча короткой порослью светлых волос его подбородок.

========== Часть 15 ==========

Комментарий к Часть 15

Эта часть по содержанию и смысловой нагрузке полностью дополняет предыдущую, без временных отрывов, поэтому дата не стоит. Разделила, потому что целиком выходило слишком объемно.

Стив был занят вроде как делами государственной важности, и Баки частично был рад тому, что его не приходилось ежеминутно держать в курсе происходящего, попутно привирая с три короба. Еще больше он был рад отсутствию Стива, несущего вахту в зале ожидания госпиталя и у его больничной койки. Вот, где точно Стив ему был совершенно не нужен. Особенно при случае, если почуявший слабину в контроле Солдат все-таки устроил резню хирургическим инструментарием.

Новая рука блестела, отполированная так, что блики света на металле резали с непривычки глаза. Она приятно тяжелила левую половину тела, вместо пустоты давая тот самый долгожданный противовес для восстановления потерянного центра тяжести. Цельно-серебристая, с рельефом подвижных пластин, по визуальным параметрам она во всем походила на прежнюю, кроме одного – убрали звезду, и Баки все не мог определить, хорошо это или плохо, и почему ему навязчиво казалось, будто именно проклятой звезды и не хватало. Впрочем, у него и времени на внутренние споры было мало, потому что любовался новой конечностью он недолго. Ему на время запретили ее использовать, ограничили в движениях перевязью, какие Баки доводилось видеть несколько раз в рекламах товаров для спортсменов. Почти вся его вновь обретенная рука в согнутом положении вместе с кончиками пальцев пряталась в сплошь черном «кармане» из плотной ткани, подвешенном за широкий ремень, перекидывающийся для равномерного распределения нагрузки через шею на спину. Это Баки еще кое-как стерпеть мог, но прилагался ведь еще широченный бандаж на липучках, крепивший всю верхнюю конечность надежно прижатой к корпусу. Чтоб уж наверняка как в смирительной рубашке.

Врачи говорили, это для того, чтобы дать живым тканям необходимое время восстановиться, чтобы избежать осложнений и дать протезу заново прижиться. Она добавляла, это ради того, чтобы излишне активным пользованием он не обеспечил себя новыми шрамами.

Баки уважал чужие старания и исправно следовал всем советам целых полтора суток. Ровно сколько мир перед его глазами продолжал вращаться, предательски норовя сбросить его со своего края, так что вместо мира он чаще предпочитал смотреть на раскручивающееся по спирали дно унитаза, пока его видавший виды организм избавлялся от химикатов давно знакомым способом. Врачи, наученные тщетностью щадящей медикаментозной терапии, смирились и оставили все как есть: их пациента знатно полоскало ни больше, ни меньше, а ровно столько, сколько потребовалось въедливой наркоте, чтобы естественным путем покинуть его тело.

После возвращения в более-менее адекватное состояние предстояло еще несколько встреч с юристами, хотя Баки искренне не представлял, что мог сообщить им такого, чего они сами еще не узнали или не додумали намного лучше него самого.

Далее по плану шло самое неприятное, причем, как опасался Барнс, вовсе не для него, а для того бедняги, которому поручили его постричь. Взял все свои мысли назад Баки с первого мгновения встречи: его парикмахером оказалась не какая-нибудь худющая, дрожащая на ветру, как осиновый лист девчонка, а накаченный громила, у которого, к слову, у самого на голове был еще тот бардак, новомодно именуемый дредами.

Парень оказался профессионалом своего дела не только потому, что не стал намекать, будто из патлатой шевелюры Баки вышли бы прекрасные дреды, но еще и потому, что где-то глубоко внутри Баки был рад, в конце концов, разуверить свои бойцовские, верещащие на пределе громкости инстинкты, что кто-то, стоящий с колюще-режущим у него за спиной, обязательно должен оказаться или врачом, или убийцей. Или жертвой, в зависимости от обстоятельств.