Бережно закрыв одну рукопись, чуть помедлив, Стив открыл другую, чтобы в сотый раз перечесть фразу, которая красной нитью прошла через всю его не в пример долгую жизнь.

«Не идеальный солдат, но хороший человек».

Пробегая глазами по строчкам, давно выжженым на веках, Роджерс сквозь все прошедшие года слышал один только голос и чувствовал, как в грудь ему с беззвучным «Ты!» утыкается палец.

Стив часто задавался вопросом: кто получается из тех, неидеальных солдат и так себе людей?

Несколько месяцев назад он нашел ответ в одном из московских архивов. В закрытой секции, в пыльной и оплетенной паутиной коробке, которую до того момента никто не вскрывал. В коробке лежали две старые записные книжки: одна со знакомой звездой, другая с не менее знакомыми инициалами. Кроме книжек – несколько старых служебных рапортов, написанных в одно и то же время двумя разными людьми, вскрытое письмо с печатью в красном сургуче, два не реализованных билета в театр, датированных февралем 46-го года, и поверх всего этого – клочок бумаги с именем человека, который поместил все эти вещи в архив.

«Михаил Смирнов».

Из плохих солдат и так себе людей получались либо первоклассные убийцы, либо линчеватели.

Кто-то когда-то выбрал за Капитана определение Мститель.

Оно оправдалось и окончательно за ним закрепилось лишь тогда и только тогда, когда Стив Роджерс глаза в глаза смотрел человеку, которого убивал, не испытывая при этом ни капли сожаления, лишь чистейшее, бьющее током, как оголенный провод, удовлетворение.

В тот ноябрь 44-го он не вернулся за Баки. Несколькими месяцами ранее он не поинтересовался, было ли кому скорбеть о смерти человека, ставшего ему кем-то вроде второго отца. Нет, он ничего из этого не сделал. С этим он обречён жить. Он умрет когда-нибудь, и последней его мыслью будет: «Я виноват».

Но он хотя бы будет знать, что отомстил.

Когда Роджерс уже сидел в самолете и рассматривал сквозь иллюминатор облака, ему вдруг вспомнилась одна запись из дневника. В ней Баки упоминал на английском, что хотел бы увидеть небо. Потому что оно голубое и напоминает его, Стива, глаза.

Ближе к концу дневника Баки писал уже на чистом русском, что в России нет голубого неба, что там оно всегда серое, но был один трюк, которым пару раз ему удавалось обмануться: он смотрел на серое небо через отражение в ее глазах и видел голубое.

Стив прижался виском к стеклу, все еще рассматривая облака и по-разному формулируя в мыслях один и тот же вопрос, пробуя слова, тщательно выверяя значение каждого.

Этот вопрос он привез с собой в другой конец страны, вместе с двумя исписанными от первой до последней страницы, старыми, но бесценными в своем содержании дневниками, преодолевшими полмира и испытанными временем в семьдесят лет.

- Бак, какого цвета небо ты видишь?

Забавно, что именно 4-го июля на один день в году небо становилось разноцветным.