В рамках гипотезы Дикона гоминиды-самцы предстают эгоистами, которые, добывши мясо, стремятся съесть его сами, не делясь с самками, самки же, будучи заняты выращиванием потомства, не могут принимать участие в охоте, поэтому вынуждены изобретать изощренные коммуникативные средства для того, чтобы уговорить самцов поделиться. Но на самом деле картина, скорее всего, была не так страшна: даже у шимпанзе самцы делятся мясом с дружественными самками²¹⁸ (хотя в большей степени практика дележа пищи именно между самцами и самками развита у бонобо²¹⁹). Исследователями «отмечаются различные варианты дележа мясом»²²⁰ — «учитывая разную степень альтруизма и добровольность действий обладателя мяса»²²¹. В наиболее насильственном варианте более сильные особи просто отбирают добычу у более слабых, но это далеко не единственная возможность. Другие особи могут подбирать оброненные обладателем мяса кусочки, могут просто взять у него часть еды (хозяин мяса при этом не делает попыток ни помешать, ни помочь им в этом). Есть и более активные способы дележа: когда другая особь берет часть мяса, обладатель лакомого кусочка может делать поощряющие движения, а может даже самостоятельно отрывать от мяса куски и предлагать их другой особи. И, наконец, отмечены случаи дарения, когда удачливый охотник добровольно отдает другой особи большую часть имеющегося у него мяса²²². И все это, заметим, совершенно без участия языка. Кроме того, «у приматов, в частности шимпанзе, имеются хорошо развитые навыки групповой охоты»²²³ — и это несмотря на то, что «кооперация при охоте и дележ у шимпанзе не играют значительной роли для выживания отдельных особей или группы в целом»²²⁴. Кроме того, самки — даже у шимпанзе — могут охотиться и сами.

В некоторых работах именно охота предстает главной движущей силой происхождения языка: охота требует достаточно совершенных орудий, четкой организации, загонная охота предполагает громкие и слаженные совместные вокализации, которые должны развивать голосовой аппарат, а также способность к звукоподражанию. Ведутся споры о том, были ли охотниками разные виды древних гоминид. Но чтобы добывать мясо, вовсе не обязательно было охотиться на крупную дичь — можно было, например, ловить мелких животных и детенышей, как это делают современные шимпанзе, можно было доедать остатки трапез львов (как нередко поступают современные жители северной Танзании хадза) или саблезубых кошек (разумеется, при условии возможности отогнать от добычи других претендентов).

Орудия хабилисов плохо приспособлены для охоты — их надо было удерживать силовым захватом, а это не позволяет нанести сильный удар²²⁵. Возможно, они использовались «при разделке туш очень крупных толстокожих млекопитающих»²²⁶. Орудия архантропов также «еще не были достаточно удобными для дистантной и безопасной охоты, хотя и пригодны для расчленения крупной добычи»²²⁷. Наиболее достоверные свидетельства охоты обнаруживаются у гейдельбергского человека: он умел изготавливать копья, добывал крупную дичь — слонов (находки в Испании), гиппопотамов, антилоп и павианов (находки в Эфиопии), волков, пантер, медведей, кабанов, быков, оленей, носорогов, лошадей (находки в гроте Кон-де-Л’Араго в восточных Пиренеях)²²⁸. Наивысшей специализации к охотничьей жизни достиг неандерталец, в чьем рационе мясо занимало существеннейшее место²²⁹. Ну и, разумеется, охотиться умели неоантропы.

Но после того, как Джил Прутц и Пако Бертолани обнаружили практику охоты с копьями у шимпанзе (см. выше), стало ясно, что для охоты — и даже охоты с собственноручно сделанным копьем — язык не обязателен.

Однако в любом случае охота вносила свой вклад в расширение поведенческого репертуара и тем самым, наряду с прочими видами деятельности гоминид, становившимися постепенно все более разнообразными, подготавливала почву для развития языка.

Еще один источник разнообразия поведенческих моделей — это овладение огнем и построение жилищ.

Самые древние следы огня на стоянке гоминид обнаружены в Кении в районе Чесованья (тж. Чесованджа, Chesowanja) — они датируются временем примерно 1,4 млн. лет назад. Кому принадлежал этот костер, неизвестно: судя по времени, это могли быть архантропы, хабилисы и даже поздние парантропы²³⁰ (впрочем, не исключается возможность, что это был не рукотворный костер, а просто пожар). Несколько более убедительные следы использования огня относятся к архантропам — в китайской пещере Чжоукоудянь обнаружены «обожженные кости и другие свидетельства наличия огня»²³¹, относимые ко времени Homo erectus (порядка 600 тыс. лет назад[26]). Еще более уверенно владел огнем гейдельбергский человек. Он не только осваивал пещеры, но и строил, по некоторым предположениям, каменные жилища с очагами²³². Использование огня для приготовления пищи позволяет сэкономить много энергии на пищеварении (так, шимпанзе тратят на пережевывание пищи около 5 часов в день, а современные охотники-собиратели, готовящие пищу на огне, — всего один час) — и использовать эту энергию на поддержание функционирования большого мозга²³³.

Судя по тому, что Homo heidelbergensis мог жить в умеренном климате (в отличие от архантропов, которые за пределы субтропического пояса не выходили²³⁴), у него была какая-то одежда²³⁵: пересидеть все холода в доме или выйти зимой на улицу голым в зоне умеренного климата задача нереальная. Соответственно, расширялся набор доступных виду поведенческих программ.

Весомым свидетельством существования языка считаются погребения — если люди были способны хоронить покойников, снабжая их припасами для предполагаемого посмертного существования, соблюдая при этом ритуалы, значит, вероятно, их коммуникативная система должна была обладать свойством перемещаемости, то есть давать возможность говорить о вымышленной (т.е. в любом случае недоступной наблюдению «здесь и сейчас») реальности — потустороннем мире. По некоторым данным, первые следы намеренных захоронений усматриваются на стоянках гейдельбергского человека — в Атапуэрке и Петралоне²³⁷. Но с надежностью засвидетельствованы намеренные погребения только у неандертальцев²³⁸, см. фото 9 на вклейке (а также, разумеется, у неоантропов, у которых они имелись уже со времен заселения пещер Схул и Кафзех), — в Ля Ферраси мужчина и женщина положены голова к голове, в Сан Феличе-ди-Чирчео захоронен отдельный череп, в пещере Тешик-Таш (Узбекистан) вокруг детского захоронения выставлены рога горного козла, в Ля Шапелль-о-Сен рядом со скелетом неандертальца лежит кость ноги быка — остатки пищи для посмертного существования. Очень интересно захоронение в пещере Шанидар на севере Ирака: в могиле сохранилась пыльца многих видов растений — вероятно, покойника (известного как Шанидар 4) усыпали цветами. Впрочем, даже эти погребения некоторыми исследователями оспариваются²³⁹, высказывалась гипотеза, что идея погребальной обрядности была заимствована неандертальцами у неоантропов. Существует и такая точка зрения, что за всеми этими погребениями не стоит никакого ритуала, и тем самым они ничего не говорят о наличии у соответствующего вида знакового поведения²⁴⁰ — ведь хоронить мертвых (забрасывая их ветками) могут и бесспорно не имеющие языка слоны²⁴¹.