Интересно, он улыбается своей любовнице? Жене он практически не улыбался. И всё же Мюриэль помнила эти моменты, когда его лицо было озарено широкой улыбкой. Он так сиял, когда они стояли у алтаря…

В какой момент всё пошло наперекосяк? Когда именно они перестали быть влюбленными и счастливыми?

Мюриэль бы с радостью вернулась назад во времени, чтобы предотвратить эти ужасные перемены в Малкольме… Или нет, скорее, она бы просто никогда не выходила на ту террасу и спасла бы свое сердце от того, чтобы оно оказалось разбитым.

— Извините, — буркнула она, опустив взгляд, когда ей пришлось обойти трёх краснолицых мужчин, стоявших у нее на пути.

Проход вдоль лавок был ужасным тесным, а расстояние между ними и дорогой ничтожно мало. А мужчины либо не услышали Мюриэль вовсе, либо решили проигнорировать, потому что не дали ей пройти, вынудив потесниться и всё-таки шагнуть в сторону главной дороги.

Она сошла вниз, не взглянув по сторонам. Просто была слишком занята своими мыслями…

— Осторожно! — ворвался в ее сознание истошный крик.

Фургон, заваленный ящиками, появился из ниоткуда, а Мюриэль даже не сразу поняла, что водитель вопит всё это ей.

— Прочь с дороги!

Но было поздно.

Не было времени кричать или бежать. Или отпрыгивать назад.

Мюриэль замерла, ее глаза распахнулись, и она не могла ни сделать шаг, ни зажмуриться, ни даже выдохнуть — могла только смотреть, как на нее несется фургон…

Это заняло секунды, хотя ей показалось, что прошла вечность. Вечность в оцепенении.

И фургон, без сомнения, убил бы ее, если бы не пара крепких мужских рук. Они обхватили Мюриэль за талию и резко дернули назад, принеся спасение.

— Что значит ушла⁈

Рёв Малкольма эхом разносился из одного конца поместья в другой, пока сам он бежал вниз по лестнице. Он не успел закончить утренние сборы, не успел до конца одеться, но ему было плевать.

— Какого черта ее никто не остановил?

Оказавшись в холле, Мэл развернулся и ткнул пальцем в Джонсона, который семенил за ним.

— Тебя это тоже касается! — прорычал он камердинеру. — Почему ей позволили уйти?

Джонсон выглядел сбитым с толку. Он нахмурился и отвел в сторону глаза.

— Простите, милорд, я… Я не знал, что вы будете возражать, если графиня захочет посетить деревенский праздник. Если бы я знал, то…

— Деревенский праздник? — прошептал Мэл ошарашенно.

Его сердце, до этого колотившееся где-то в горле, соскользнуло обратно на свое место. Он ухватился рукой за бок, готовый согнуться пополам от облегчения.

— Деревенский праздник… Боже, она просто ушла на праздник…

Подышав немного, он распрямился и укоризненно посмотрел на Джонсона.

— Черт возьми, почему ты просто не сказал мне сразу? Не обязательно так меня пугать.

Камердинер удивленно моргнул, явно смущенный необычным поведением хозяина. Да Мэл и сам не помнил, когда в последний раз так сильно выходил из себя.

— Еще раз прошу прощения, милорд. — ответил Джонсон. — Если бы я знал, что вас волнует местонахождение графини, я бы сразу же обо всем вам рассказал.

Всё еще тяжело дыша, Мэл подозрительно прищурился. Ему показалось, или в голосе Джонсона послышался упрек?

— Джонсон? Возможно, ты хотел бы сказать мне что-то еще?

Его верный слуга расправил плечи и слегка прочистил горло. Но, несмотря на кажущуюся решимость, его взгляд блуждал по холлу, избегая встречи с графом.

— Кхм-кхм… господин, если вы позволите мне говорить открыто…

— Не просто позволю, я приказываю.

Камердинер глубоко вздохнул, прежде чем продолжить.

— Милорд, возможно, это не мое дело, но… в последнее время весь персонал, включая меня, обеспокоен состоянием Ее Милости. Она сама не своя, и мы опасаемся, что это сказывается на ее здоровье…

Мэлу показалось, что под ним разверзлась земля. Что он вот-вот провалиться в пучину страха и отчаяния.

— Мюриэль больна?

Он подался вперед и только каким-то чудом не схватил Джонсона за грудки, чтобы вытрясти из него душу.

— Проклятье! Почему мне никто сказал, что моя жена больна?

Первое, о чем он подумал — нужно срочно звать врачей. Потратить всё состояние, но согнать сюда всех докторов Британии, чтобы вылечили Мюриэль, даже если это будет последним, что они сделают в жизни.

Но как только эта мысль промелькнула, за нею тут же пришла вторая, и Малкольм побледнел… Врачи не спасли его мать. Никто смог помочь ей преодолеть родильную лихорадку. Конечно, у Мюриэль явно другой случай, но… А что, если никто не поможет и ей?

Ее лицо, стоявшее у него перед глазами, вдруг странным образом смешалось с картинами из прошлого. Со смутными воспоминаниями об улыбке матери и о том, как отец говорил о ней. Такое случалось нечасто, как правило, после двух-трех бокалов бренди.

— Я знал… — говорил отец, глядя в пространство, — я с самого начала знал, что она слаба. Она не могла даже вальс станцевать, не запыхавшись. Я не должен был жениться на ней.

Обычно за этим следовал еще один глоток и покачивания головой.

— Были и другие женщины, сынок. С бедрами пошире, которые бы справились с деторождением лучше, но… Я хотел Эмму.

Тут глаза отца переполнялись болью и начинали блестеть, словно от скопившихся слез. Потом он винил слуг, что те не справились с уборкой и пыль разъедала ему глаза. Но отчего-то Мэл, даже будучи ребенком, прекрасно понимал, что дело вовсе не пыли.

— Твоя мать была… милой, — вздыхал отец. — Доброй, нежной. Твой дедушка предостерегал меня, но не прислушался к его совету. Я верил, что у нас всё получится, а потом… потом она умерла. И вот тогда-то я…

Его голос начинал дрожать, но маленький Мэл всё равно просил его продолжить.

— И тогда ты что, отец?

— Тогда я понял, что лучше всегда думать головой, а не сердцем, Малкольм. Сердце часто ошибается. Если бы я вовремя подумал головой и остановился бы, то Эмма была бы жива. А теперь передай мне еще бренди…

Мэл заставил себя прогнать это воспоминание и стиснул зубы. Совершил ли он ошибку, женившись по любви? Возможно, да. Но будет время подумать об этом позже — когда он поймет, что именно происходит с Мюриэль. Сейчас это было первостепенной задачей.

Его руки сжались в кулаки всего в паре дюймов от Джонсона.

— Что с моей женой? — потребовал он ответа, использовав свой самый грозный тон. — Чем она больна? Джонсон, черт тебя дери…

— Миледи не больна, не в том смысле, милорд! — камердинер неистово затряс головой. — Я имел в виду не это, я говорил про…

— Так говори уже! Хватит сводить меня с ума!

Взгляд камердинера стал виноватым и полным какого-то печального сочувствия.

— Миледи, она… Простите, но ей грустно, милорд. Наша графиня… тонет в печали.

Сначала Мэл ничего не понял. Это какая-то шутка? Джонсон насмехается над ним?

Потом он замер и удивленно моргнул. Сделал два шага назад и поднял лицо к потолку. Боже правый, и когда всё успело стать настолько сложно? Что значит «тонет в печали»? Он что, шут, чтобы ее веселить?

— Принеси пальто и перчатки, — устало выдохнул Мэл.

— Вы тоже желаете отправиться на праздник?

— Я желаю увидеть свою жену.

Желательно до того, как она наделает глупостей.

Джонсон больше ничего не сказал, отправившись исполнять приказ. А Мэл сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять дрожь и привести в порядок спутанные мысли.

Он провел рукой по волосам и только потом позволил себе осмотреться… Его внимание привлекла Кэти, служанка Мюриэль, которая пересекала холл, направляясь в синюю гостиную.

Мэл нахмурился, и новый вид беспокойства шевельнулся у него в груди. Кэти была любимой служанкой Мюриэль, которая всегда сопровождала ее при необходимости. Не то чтобы его жена часто куда-то выходила, но…

Стоп. Если Кэти здесь, то кого же Мюриэль взяла с собой?

— Кэти, — позвал Малкольм девушку.

Служанка вздрогнула и развернулась, тут же присев в реверансе.