Когда они, наконец, оба упали, запыхавшиеся и мокрые, Мюриэль пристроилась в сгибе его плеча, а сильная рука Мэла собственнически обвила ее бедро.

Она так боялась, что больше никогда не почувствует ничего подобного, и всё же это случилось. Он был здесь, и это был подарок, о котором она не смела просить.

Мечта, от которой она отказалась.

И ее надежда возобновилась.

— Это было… неожиданно, — сказал Малкольм, всё еще стараясь восстановить дыхание.

— Ты сам ко мне пришел, — напомнила ему Мюриэль, кончиками пальцев рисуя беспорядочный узор на его плече.

— И правда.

Она не видела его лица, но почувствовала ухмылку.

— Не пожалела, что не выставила меня вон?

— Нет, вовсе нет.

Настал ее черед улыбаться. Решение поддаться порыву было одним из лучших, что она принимала за последнее время. Всё было великолепно. Мэл был великолепен, прямо как в ночи сразу после свадьбы.

Но странное беспокойство шевельнулось у нее в груди, несмотря на сладость момента. Да, определенно, всё было так, как она запомнила, и даже лучше, но… Разве после несколько месяцев фактического безбрачия мужчина не должен вести себя, ну… по-другому?

Она тут же вспомнила, как ее сестры, — Фиона и Оливия, — звонко хихикали, обсуждая постельные неудачи своих мужей. Особенно откровенной бывала Оливия. Однажды, после нескольких бокалов вина, она со смехом рассказала:

— Коттон может не прикасаться ко мне неделями! А если всё-таки вспомнит дорогу в мою спальню, всё заканчивается быстрее, чем я сосчитаю до ста.

Неделями… Если муж Оливии бывал так жалок уже после недель воздержания, то что уж говорить о нескольких месяцах?

То, что Мэл не изменился, а будто бы стал еще более страстным и пылким, может значить только одно…

Любовница. Она у него есть.

Мюриэль не хотела впускать в себя эти мысли, но ничего не могла с собою поделать. Подозрения вернулись и с новой силой начали ее терзать.

Она напряглась и уже готова была обрушить на Мэла поток вопросов, но остановилась на полпути. Заставила себя замолчать. Так не хотелось портить момент… Но Мэл, кажется, почувствовал ее смятение.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросил он.

— Всё хорошо, просто… Забудь. Это неважно. Всё хорошо.

— Мюри, что случилось?

Становясь всё более внимательным, Мэл протянул руку, чтобы взять ее за подбородок и заставить взглянуть на себя. Она пыталась отвести глаза, но в итоге у нее не осталось выбора, кроме как смотреть на мужа.

— Это должно быть важно, раз тебя это тревожит, — сказал он. — Только скажи, что именно.

Она облизнула губы, потом выдохнула, пытаясь подобрать слова.

— Просто… ты так и не сказал мне, почему так часто ездишь в Лондон.

Мэл непонимающе нахмурился.

— Я думал, мы это выяснили…

— По делам, да. Но, если честно, это больше похоже на оправдание, — она выпуталась из его рук и села, глядя на мужа со смесью разочарования и недоумения. — Ни один граф не может и не обязан столько работать. Если дело не любовнице и не во мне, то в чем настоящая причина?

Ему потребовалось слишком много времени, чтобы сформулировать ответ. Он сильнее нахмурился и глядел куда-то в сторону, словно наводя порядок в собственных мыслях. И за жестокие секунды, показавшиеся часами, у Мюриэль в горле образовался ком.

— Неважно, — хрипло повторила она.

Снег снаружи замедлился, но холод в ее сердце начал распространяться с ужасающей скоростью.

— Тебе не нужно оправдываться перед женой…

— Стой, — сказал он, когда уже она свесила ногу с края кровати.

Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

— Ты была права… Черт, да, я так часто ездил в Лондон, чтобы быть подальше отсюда. Но это… это не то, что ты думаешь.

— Ты опять решил, что можешь читать мои мысли?

Он усмехнулся, но совсем не весело.

— Хотелось бы в это верить.

Мюриэль стиснула зубы, пытаясь высвободиться из его рук. Но чем сильнее она боролась, тем крепче он ее держал. Она дергалась, пока не устала и не начала задыхаться, опять оказавшись на грани слез.

— Но ты же сам просил выйти за тебя замуж, — сказала она, обмякнув. — Я думала, что наш брак будет чем-то большим, чем обычная сделка. Что я буду… не просто женой, а твоей возлюбленной. А теперь ты просто убегаешь, и я…

Она прервалась на всхлип. Мэл тяжел вздохнул, ослабив хватку.

— Ты должна была стать красным флажком, Мюри.

Она замерла, позабыв про слезы, и повернулась, чтобы уставиться на него.

— Что, прости?

— Ты должна была стать моим новым красным флажком.

— Я… я не понимаю.

— Сколько себя помню, моя жизнь определялась разными целями, которых нужно было достичь, чтобы порадовать отца. Чтобы он кивнул и сказал, что я достоин его титула, его состояния… Про себя я называл это красными флажками. Так было, ну… проще. Немного веселее.

Его голос внезапно стал усталым, будто он резко постарел лет на десять. И у Мюриэль сжалось сердце. Она несколько раз удивленно моргнула, ошеломленная тем, что Мэл впервые показал себя таким… уязвимым? Она направила руку и нерешительно провела ею по его колену.

Этого было ничтожно мало, но она всё равно надеялась, что он ее почувствует поддержку. Ей вдруг стало стыдно, ведь не только Мэл месяцами изображал равнодушие — она тоже этому научилась. Разве она не возвела собственные стены на фундаменте одиночества и обиды? В целом, она вела себя точно так же, как и он.

— У графа должна быть графиня… — тихо сказала она.

На столике рядом с кроватью последняя свеча вспыхнула ярко-оранжевым цветом и погасла, погрузив спальню во тьму. Единственный свет, который у них остался — серебристый отблеск полумесяца, то и дело выглядывающего из-за облаков.

— А юная леди должна составить хорошую партию, — продолжила Мюриэль.

— Именно так.

— Но тебе не обязательно искать одобрения отца теперь, когда он…

Она осеклась на полуслове. То, что она собиралась сказать, прозвучало бы неуместно, практически грубо. Но ведь отец Мэла и правда умер.

Мюриэль уже решила, что испортила всё окончательно, но Мэл лишь понимающе улыбнулся и коротко кивнул.

— Всё верно. Теперь, когда отец мертв, его одобрение не имеет смысла. Но что, если я обнаружу, что недостоин тебя? Твоего одобрения? Ты такая…

Ей захотелось крикнуть, что он несет несусветную чушь! Она подалась вперед и остановила слова, коснувшись его лица.

— Ты не должен мне ничего доказывать, Мэл. Я уже выбрала тебя, и наш брак… Он может быть лучше! Понимаешь? Он может быть всем, чем мы захотим! Но только не тогда, когда ты прячешься… Ты разве не хочешь хотя бы попробовать?

— Хочу, — произнес он чуть хрипло, и его глаза приобрели знакомый блеск, когда вновь опустились на ее грудь. — А еще я хочу… Боже, Мюри, ты голая и мы в постели, давай выясним всё остальное утром.

— Утром? Мэл…

Он заставил ее замолчать поцелуем, и она со стоном желания отдалась неизбежному.

Мэл не знал, как долго он лежал в тишине и наблюдал за спящей рядом Мюриэль. Он не хотел, чтобы это заканчивалось. Одеяло сбилось у ее талии, но если ночью он восхищался изгибами ее тела, то теперь, при свете утренних лучей, ему хотелось вглядываться в ее лицо.

Ее кожа изысканной бледности со слабым оттенком розового румянца, который всё ещё сохранился на ее щеках. Слегка приоткрытые губы, изогнутые брови и длинные ресницы, указывающие на крошечную родинку рядом с аккуратным носом.

Она была красавицей. Тот тип, который издавна очаровывал поэтов и королей.

Чудо, что она выбрала его.

И он определенно был очарован, когда впервые увидел ее. Было лето, и ему не терпелось уйти с очередного бессмысленного приема, чтобы начать гранд-тур, но ее вид — великолепной принцессы, одетой в платье цвета слоновой кости — лишил его дара речи. Заставил замереть, как вкопанного.