После этого мне стало гораздо теплее, и на лице расплылась счастливая улыбка. Купаясь в заботе, я не заметила, как нашу скромную компанию покинул Мирослав Елизарович, очевидно отправившийся докладывать о нашем возвращении Генхарду и делиться деталями относительно удавшейся вылазки. Что ж, надежда, что меня не постигнет кара за неисполнение части договора касаемо Альпина, умрет последней. Возможно, даже после меня.

Марк тактично кашлянул, стоя на заднем плане нашей идиллистической картины.

- Я, конечно, все понимаю, - начал мужчина, подходя ближе, - но на улице совсем смерклось, а с последнего нашего присутствия на материке прошло не меньше лет двадцати. Домики однозначно пришли в негодность, а ночевать на улице не особо хочется, все-таки не каменный век на дворе. Не правда ли, Ник? Ты что там, совсем размок от нахлынувших чувств? У тебя целая вечность с любимой впереди, а ты тут обжимаешься.

Ник резко отскочил от девушки, а Аврора, неожиданно оставшись без поддержки, закачалась на ветру, словно тростинка, но быстро совладала с собой. Точнее, взяла себя в руки. Буквально. Прямо как я парой минут ранее. Но тут инициативу перехватил Крис, вызываясь быть проводником блудных душ, вернувшихся на родину, и оставляя меня тоже одну на пронизывающем ветру. Однако в душе было огненно тепло от разливавшегося внутри тепла. Я улыбнулась своим мыслям и присоединилась к спутникам. Лишь легкое, практически невесомое касание напомнило мне, что Блэйк всегда будет рядом, в любой ситуации.

- Никакой клятвы, которая тебя убьет, Генхард никогда бы не стал заключать, - прошептал шальной ветерок, уносясь вслед за своим старшим братом и удалявшейся компании крылатов, чьи громкие возгласы эхом раздавались по мирно спящему поселению. Что это только что было?

Конец

Дополнительные истории (для тех, кто не хочет расставаться с историей, как я, или хочет познакомиться с героями чуточку поближе)

История из деревенской жизни Виктории

Каждый день, едва солнце выглядывало из-за горизонта и озаряло своим светом все вокруг, я бесшумный тенью, отточенной до автоматизма за последние годы, выскальзывала из дома и шла к Мирославу Елизаровичу на тренировку. Сегодняшний - не исключение.

Правда, мне совершенно не хотелось куда-либо идти. На улице осень вовсю боролась за права с наступающей зимой, так и норовя спровадить строптивую соперницу. Мне всегда было интересно наблюдать за их противостоянием, но из дома, когда лютый ветер не норовит забраться под старую и поношенную одежду, которая уже давно перестала быть впору, и обласкать своим ледяным прикосновением и без того замерзшую кожу.

Я невольно прилипла к окну, завороженная борьбой жёлтых пожухлых листьев с мелкими хлопьями снега, заворачивающихся в маленькие смерчи.

Пора сбора урожая уже давно закончилась, и теперь родители больше времени стали проводить дома, а я - у своего учителя. С годами ненависть родителей постепенно возрастала, а когда исполнилось четырнадцать лет, и сельские парни начали ухлестывать за мной, они учинили и вовсе зверскую шутку, которую я до сих пор не могла им простить.

Мать, видя, что я все чаще стала приходить домой в компании поклонника, пустила по деревне шепоток, что я прокаженная. Мол, дьявол в меня вселяется каждое новолуние, и как они устали бороться с этой астральной сущностью. Узнав об этом, я долго и звонко смеялась, но когда поняла, ради чего это было сделано, горько плакала.

Теперь уже не только молодые люди обходили меня стороной, но и вся деревня. Особо смелые (или невоспитанные) дети кидались камнями, тухлыми овощами, которые жалко даже животным скормить. И без того грязная и помятая одежда пропиталась смрадом, который я тщетно пыталась выстирать, но в глазах родителей, особенно матери, я не видела раскаяния за содеянное.

С того случая прошло почти два года, но я до сих пор не могу понять, что плохого успела сделать в свое время, что на мне так жестоко отыгрывались, казалось бы, самые близкие люди.

Впрочем, что-то я опять углубилась в воспоминания. Кое-как отвалившись от созерцания природы за маленьким и покосившимся окном, я нехотя натянула более-менее чистую одежду и, стараясь не попадаться на глаза, бесшумно покинула дом.

В воздухе витал приятный морозец, несмотря на то, что на дворе только-только начинался ноябрь. Я зябко поежилась. Активность, конечно, приятно согревала в ненастную погоду, но слечь после такого с воспалением легких не хотелось.

Накануне прошёл сильный дождь, и тайные тропинки, которыми я бегала на занятия, размыло до засасывающей трясины. Невольно пришлось идти по главным тропинкам деревни, пытаясь не опускать взор при встрече с кем-либо. Последние годы я усердно старалась над вырабатыванием этой привычки, но работы был ещё непочатый край.

Из-за угла очередной потрепанной избушки вышел мальчик лет девяти и окинул меня неприязненным взглядом. Я закатила глаза и уже хотела развернуться, но было поздно. Я давно стала объектом насмешек этого малолетки, младшего брата своего бывшего парня, и постоянно хотела врезать ему в нос, но не желала давать повод для ещё больших насмешек. В свои годы тот уже обогнал меня по росту и явно был сильнее. Поэтому, стиснув зубы, двинулись мимо ненавистного дома, молча выслушивая оскорбления в свой адрес:

- Дьявол, дьявол, выходи

Пищу дам я во плоти.

Девка там не девка тут!

Вики наша здесь тундук!

И он громко засмеялся, посчитав свою шутку очень весёлой. Какая-то бабка, проходившая в этот момент, хмуро посмотрела на меня и неистово окрестила себя троеперстием, а затем недовольно оглянулась на веселящегося мальца.

Жизнь в деревне и до того случая, конечно, мёдом не казалась, а после и вовсе стала несносной. Я задумчиво брела дальше, не обращая внимания. Из этого состояния меня вывел тухлый помидор, оставшийся после сбора урожая и брошенный под ноги очередным невоспитанным отродьем. Наверное, специально припас его для того, чтобы поиздеваться.

Я не успела остановиться, противный вязкий сок брызнул на махры, свисающие со штанин, и намертво въелся в ткань. Наградой за ответственную роль главного посмешища деревни мне послужил заливистый смех мальчишки, к которому постепенно присоединились остальные из компании.

Я вновь оставила их жалкие потуги вывести меня на эмоции безрезультатными. Едва те поняли, что реакции не будет, потеряли интерес и вернулись к своим повседневным делам.

Наконец я добралась до тренировочного зала под открытым небом. Его Мирослав Елизарович давно подобрал под себя, переделав для этого старое и заброшенное поле. Воплей недовольных сельчан было немерено, но, когда те увидели, на что способен коренастый чужак, быстро замолчали и потихоньку стали отдавать своих детей на тренировки.

Сегодня застала учителя, стоявшим посередине импровизированной арены и уперевшим испещрённое мелкими занозами лезвие деревянного меча в землю. Пойманный баланс между оружием и носками обуви был столь шаток, что я могла бы подумать, что Мирослав Елизарович не удержится, но за время тренировок успела хорошо его изучить.

Несмотря на мои старания подойти к мужчине поближе бесшумно, все было тщетно. Едва нога пересекла черту, отделявшую обычную землю от специально подготовленного поля, мужчина перенес свой вес с натужно скрипящего меча на ноги и стремительно повернулся, делая выпад в мою сторону. Глаза его при этом были закрыты. Я выхватила из перевязи подаренный им же нож и парировала удар, но ответный наносить не спешила.

Учитель же вернулся в исходное положение, позволяя мне пройти дальше, чем просто за черту, и открыл глаза.

- Маленький воин, - улыбнулся он. – Ты сегодня опоздала.

Я невольно поморщилась и отвела взгляд.

- Учитель, сколько я просила вас так меня не называть?

- Сколько я просил тебя так не называть меня, маленький воин? – парировал он. Деревянный клинок он отбросил в сторону, заменяя его на настоящий кинжал. В лучах полуденного солнца сталь тускло отливала серебряным светом.