И еще один стакан был немедленно опустошен.

Слушатель ничего на этот счет не ответил, он только взял и закурил.

– Сколько уже можно курить, а, знаток поэзии? Вся комната будто после взрыва, – возмутился парень с перебинтованной головой, и приоткрыл форточку.

– А зачем нужно каждый раз слово «чертовщина» выделять прописным шрифтом?

– Ну, знаешь ли… – хотел было объяснить герой, – это все-таки…

Но тут же был прерван вопросом:

– А как ты познакомился со своей девахой, а, 908-ой?

908-ой был пациентом «Дома Наоборот». За год, проведенный здесь, единственным человеком, с кем ему посчастливилось сдружиться, и с кем ему разрешалось контактировать, был Консиллер, неотесанный персонаж, от которого жутко воняло, но всегда с идеальной прической и в ослепительно белой униформе. Частенько они сидели здесь, в палате и распивали текилу.

– Что значит со своей «девахой»? Выбирай-ка выражения, дружище!

Здесь Консиллер иронично фыркнул.

– Ну, ты же отзывался так о своей подруге…

– «Деваха» – это жаргонное слово, я же называл ее «девушкой».

Парень с именем из чисел выдержал некоторый момент, чтобы собраться с мыслями, почесал в области груди и продолжил рассказ:

– Как закрутилась моя история? – одновременно с повествованием, начал он ложкой раздавливать в порошок круглые мерцающие капсулы из розовой коробочки, – полтора года назад, по-вашему, около 2 тысяч «объятий» назад… 20 октября 2111 года. По-моему, в тот день я пил итальянские электронные коктейли «ELC» в баре на улице Двадцать Восьмого Июля. Забавно, правда? На улице Двадцать Восьмого Июля двадцатого октября! Отвратительные коктейли, но голову с них сносило, не подберешь. Да, да, мистер Зализанная Прическа, умели тогда коктейли делать. Что замечательно их не надо было смешивать с препаратами для безопасного усвоения алкоголя – основное, знаешь ли, преимущество электронного алкоголя. Так вот, сижу, пью и, вдруг, подходит ко мне бармен и пистолетом мне в лицо тычет. Вот, ведь, наглый ублюдок! Говорит, надо платить вперед, а то появился тут один лем, после того как вдоволь напивается, вместо оплаты счета, убивает барменов выстрелом в голову. Зверюга, говорит, отмороженная. Стрелял, рассказывает, в него шесть раз, но, по пьяне, так ни разу и не попал. Ну, он ему, говорит, как бутылкой по голове дал. А он взял и ушел и ничего не сказал, как будто ничего и не было. Как ни в чем не бывало, ушел, чудодей. Ну, я ему и говорю: «Ты пистолет-то убери, дружище. Во-первых, с момента Катастрофы прошло уже сто семьдесят тысяч «объятий», а во-вторых, у меня депрессивное настроение (творческий кризис, знаешь ли!), и никак мне сегодня не до ловкачеств, а потому со мной проблем не возникнет». А он о своем, говорит: «Так не пойдет!» Упертый малохольный кретин. И тут подсаживается ко мне андромеда со черными волосами, красивая такая, как бионическая кукла с супермаркета на Джона Леннона, и сует ему в нос пачку красных эмблем. Якобы за себя и за меня. Я говорю: «Зачем это?». Я и сам в состоянии заплатить за свою выпивку. А она мне: «У вас очи красивые, цвета солнца». Она очень интересно изъяснялась. А я говорю ей: «Вы выглядите взволновано». А, бармен, наконец, забрав деньги, ушел, и стали мы пить коктейли наедине. Я пью, и она потягивает. И, вдруг, спрашивает: «Кто вы?». А я отвечаю: «Я – манекенщик. Чищу мир от людей, не приносящих пользу обществу; она, вроде бы, считается одной из престижных профессий двадцать второго века, поэтому очень привлекательна в плане хорошего заработка. А между делом собираюсь стать писателем, пишу всякие разные философские статьи для одного издательства. Оно, ― говорю, ― самое известное на всех Островах Большой Надежды».

– Вы пишете статьи, вроде таких: «как спасти мир»?..

– Да, что-то вроде «как спасти мир от кретинов»?

– Кретинов слишком много. Легче уйти в свой мир, где нет места этим идиотам.

– Но тогда есть шанс прослыть сумасшедшим.

– А-ха-хах! Ой, да кому интересно мнение придурков… Я бы почитала эти ваши статьи.

– Увы, теперь я буду испытывать неловкость.

– С чего бы?

– Проще писать подобные изъяснения для людей незнакомых.

– К велиару стыд. Я, однажды, заплаканного панка зрячила – назола им одолевала, и чхать он хотел, что люди про него вознепщевают…

Я очень долго переводил в голове ее слова, а она, похоже, даже не переживала из-за образовавшейся паузы. Мне потребовалось время, чтобы потом научиться – не заполнять тишину ненужной болтовней. Наконец, я тоже спросил:

– Ну, а вы кто?

Она так сияла, что можно было греться рядом с ней.

908-ой закончил приготовления с сыпучей массой и принялся нарезать закуску.

– Меня величать Элси. Мой папенька известный изобретатель. Знаете, там всякие штуки для головы…

– Чип-будильник?..

– Именно.

– И что же делает такая прекрасная андромеда из знатной семьи в таком захолустье? – я пытался ей подыгрывать, без всяких насмешек, разумеется, так, хохмы ради.

Ей по ходу нравилось.

– Бросьте. Здесь однажды «Ginger Roges» выступали.

– Шутите?!

– Серьезно! Даже в газете писали.

– Как же я пропустил этот момент…

– Теперь это культовое место.

– Поэтому, вы здесь?

– Да. А еще я просто люблю пить алкоголь. Мне кажется, в двадцать втором веке мир должен привыкнуть к тому, что андромеды часто и много пьют.

– Полностью вас поддерживаю. Я тоже люблю выпить, скажу, даже больше, что я в принципе законченный алкоголик.

– В таком случае, вы мне очень нравитесь. Может, лобзните меня?

– Что?

– Поцелуйте меня…

Я не стал проявлять приличия из серии «не позволять девушке делать того, о чем она потом будет сожалеть», потому что мне было, честно говоря, плевать. Но на этом основании не стоит думать обо мне, как о невоздержанном и невоспитанном ублюдке. Мне хотелось быть раскованным, ведь я молод и моя душа удовлетворялась разрушением стереотипов. Так что да, черт возьми, я поцеловал ее, и, должен признаться, что это был великолепный вкусный поцелуй!

Разрушитель стереотипов прекратил разделывать закуску, чтобы не оттяпать себе палец, так как закрыл глаза и облизал губы, в попытке воссоздать ощущения.

– Никого прежде я так не целовал. Губы у нее словно были созданы для этого. Ты только сам представь, они как спелые вишни. Как сочные, спелые, наливные вишни…

Консиллер брезгливо поморщился, потому что ему больше нравилось целоваться с биокуклами из Торгового Центра.

– Значит, Элси?

– Да, Элси.

– У меня это имя ассоциируется с какой-то знакомой х**нью, – изрек он.

– Оставь-ка свои фантазии при себе.

908-ой опять опустил веки.

– У вас ангелу подобно целоваться получается, – шепчет она мне.

И мне приходится ее смущено благодарить.

– «Смущено благодарить»? – бросил насмешку Консиллер, – поди, ты думал о том, как бы у тебя трусы не лопнули!

– Возможно, и так, ибо, живые девушки заводят по-настоящему.

Тут-то насмешник обошелся без комментариев.

– Вы когда-нибудь бывали в баре на 2564-ом километре? – спрашивает она у меня, – там подают текилу из сока настоящей агавы.

– Это мое второе любимое место после кровати.

– Сногсшибательно!

– Похоже, я люблю вас! – заявляю я, и, вежливо подозвав к себе бармена, пускаю ему пулю в лоб, как бы в доказательство своих слов.

А-хах! Черт возьми! Мы неслись из этого бара как ошпаренные. А потом гуляли по Калискому мосту, прямо под звездами.

Консиллер старался активно принимать участие в ознакомлении с историей «опекаемого» им пациента.

– То есть, ты вышиб мозги бармену на глазах у андромеды и постояльцев?

– Да-ааа, черт побери! – развел руками 908-ой и чуть не выронил нож, – не упустил момент сэкономить немного денег. Все равно он был идиотом.

– Что же было дальше, ловелас? – снисходительным тоном напомнил о своем интересе к этой истории Консиллер.

– Я вдохновился писать мудрые статьи. Стал номером один для издательства. Мне даже выделили кабинет. Потом и Элси призналась мне в чувствах. Я предложил попробовать сблизить отношения, и стали мы жить вместе. Ну, не в кабинете, разумеется, а в квартире. Классно мы с ней тогда развлекались: пили, танцевали, выступали в барах с «театром крыс».