Когда мужчина отошел, кто-то начал настраивать рояль, что заставило Цуке отвлечься. Брошенный на горящий камин взгляд разбудил в нем какие-то неизвестные миру воспоминания.

Спустя несколько минут, Кенг вернулся в хорошем настроении: свежий и взбодрившийся. Его черные короткие волосы были сырыми от воды, а свернутой в трубочку салфеткой он протирал в ушах.

– Ты сам не свой, мой дорогой друг, – заметил он, присаживаясь за стол, – наверное, так на тебя воздействует эта синяя блевотина в твоем стакане. Что это? Черт возьми!

– Это кисель из голубой агавы. Хорошо освежился?

– Да. Тебе бы тоже не мешало. Кажись, еще немного и тебя тоже можно будет в чемодан пихать.

– Шутка – первый класс.

– А вот и мой «эликсир жизни»! – торжественным басом провозгласил Кенг и тут же вытащил из-за пазухи «Бэньг-43», который приставил к бармену, несущему ему пиво, – ну, значит, как-то я бывал в одном баре, так там один перец заплатил за выпивку, убив бармена. Как ты на это смотришь, приятель?

– Да пошел ты, Кенг! За такие шутки в следующий раз ты заплатишь по двойному тарифу.

– Давай уже мой пирог и пиво, – разочарованным голосом произнес обладатель чемодана с трупом и, схватив бутылку из рук непонимающего юмора бармена, превратил револьвер в приспособление для открывания бутылочного пива, коей и воспользовался по назначению.

Бармен же оскалился и деловито исчез, как делают все проигравшие злодеи.

– Так ты, значит, устроился манекенщиком? Но ты ведь, черт возьми, Кенг, не киллер, а всего лишь долбанный байкер. А иногда и шестерка Операциониста…

Стремительным рывком, как на охоте за гепардами-киборгами, жесткая и еще сырая от воды рука «долбанного» байкера выловила воротник рубашки приплющенного и застигнутого врасплох Цуке. Не обращая внимания на разлитый кисель и привлеченных зрителей, Кенг пристальным взглядом уставился на то, что у его приятеля называлось лицом. Лицо насторожилось, в горле застрял комок. Подержав его так секунд десять, байкер отпустил парня.

– Цуке, ты – мой друг, но, клянусь робокойотом, еще раз меня так назовешь, и я т***ну твою приплюснутую задницу вот этим вот пистолетом.

И на столешнице рядом с бутылкой оказался потускневший от времени «смит-энд-вессон».

– Как скажешь! – отчеканил Цуке, поправляя воротник и размазывая по виноватой физиономии подобие улыбки. – Бармен, один кисель, пожалуйста!

Придя в норму, мужчина глотнул хмельной жидкости и посмотрел на бутылку. Пойло заслуживало похвалы. Как будто бы напиток с прошлого его посещения стал другим: более вкусным и более насыщенным. Тут же отведал пирога, а потом призадумался пуще, словно старался припомнить какую-то важную вещь, попутно осмотрел посетителей в баре и, поспешил вернуться к диалогу:

– Да я просто ЛЮБЛЮ убивать людей и, мне кажется, ничего в этом плохого нет. Знаешь, почему жизнь человека никогда не ценилась? Потому что сама по себе она ничего не значит. Все, что делает человек за отпущенное ему время, так это потребляет ресурсы матушки планеты, ничего не отдавая взамен. Люди всю историю занимались только войнами и разрушениями. Везде и во все времена сеяли смерть, мать их, черт возьми, за ногу! – тут он прервался и крикнул в сторону, – эй, Брассар, поставь что-нибудь заводное, сидим как в могиле, ей богу! – сказав это, рассказчик вернулся к прежнему слушателю, – мы сами себе придумали, что человеческая жизнь есть что-то стоящее. Скорей всего, она, возможно, имеет относительную ценность. Вот, Цуке, попробуй кто-нибудь покуситься на твою жизнь, и я, бесспорно, заступлюсь за тебя. Ты для меня что-то значишь. Потому что я знаю тебя. Но вот этим паршивцам до тебя дела нет. Порешат за кусок любой х**ни, которую можно затолкать в желудок, даже глазом не моргнут – он обвел пальцем сидящих в баре, – хоть та андромеда, обхаживающая толстяка; хоть тот парень в смокинге, который сидит за роялем… сыграл бы хоть что-нибудь, а? В то же время, пристрели я кого-нибудь из них: ту барышню заработкового характера, или того лема, что чистит ногти, и мы не почувствуем абсолютно ничего. Я их не знаю – ты их не знаешь. Что они такого нам сделали, чтобы вызвать внутри нас какие бы то ни было эмоции? Ты скажешь: «возлюби ближнего своего» – чаще всего за этими словами прячется тот, кого обезоружили, а я скажу: «держи мозги на чеку», – запомни это, Цуке. Великая Катастрофа ничего в этом мире не поменяла: ублюдки как были, так и остались. Завуалировали грехопадение человека библейскими россказнями о Еве и Сатане в образе Змея и довольные успокоились: «наши сущности уже от рождения порочны», «не мы такие, а жизнь такая, «Асус придет и спасет нас, если мы покаемся». Что за х**нь?!

– Честно, мне плевать, куда катится этот мир… – оповестил приятель.

С немаловажным видом к парочке подошел всеми печально известный бармен и начал прибирать стол. Потом поставил перед Цуке стаканчик свеженького киселя, а перед байкером новую бутылку пива, и поспешил удалиться.

– Люди без угрызения совести смели ставить памятники убийцам – вот до чего все доходит. Френсис Дрейк, Роббер Сюркуф, и еще какой-то х**н из двадцать первого века, не помню его имени, тому блестящие примеры. Знаешь, – рассказывал убийца, – из кожи и скелетов этих трупов делают потом манекены. То есть, идешь ты по Торговому Центру, смотришь на витрины, а оттуда, этот мертвец с заклеенной челюстью, в безвкусных шмотках, обвешанный блестящей бесполезной х**нотенью, которую нужно продать, безжизненными глазами на тебя пялится. Да при этом выглядит он так, – герой скривил лицо и высунул язык, – как будто он сейчас пойдет отрываться с девахами. А-ха-ха-ха… – байкер постучал ладонью по столу, как это делали пьяные ирландцы в одном довоенном фильме, и опрокинул бутылку залпом, – никогда не забуду первые впечатления от этого места. Иду вдоль витрин с этими манекенами и собственными глазами вижу, как какие-то чудища с волосатыми щупальцами и лоснящимися кусками гнилья по всему телу стоят и фотоклонируются около этого чуда фэшн-индустрии. Черт побери! Думаю, как же эти существа оказались на Островах Большой Надежды? Стоят тут и губы в трубочку вытягивают в объектив фотоклонитора, убогие твари. А манекенщикам выдают специальные очки. Ну, вот я в них. Потом снимаю и вижу, что стоят это довольно симпатичные сексуальные принцесски. Надеваю – опять монстры, снимаю – принцесски. Думаю, не был бы так занят, сейчас подзаработал бы на них деньжат. Они, ведь, знали, что это трупешник. Вечно в этом Торговом Центре ошиваются тупые ублюдки с зашкаливающей деградацией личности, не зная чем себя занять. Думают, там манна небесная, потому что можно самоутверждаться за счет обслуживающего персонала. А в голове у них только одно: чем бы брюхо набить и чего поглазеть. Работники Корпорации бесплатно паркуют там свои тачки и чувствуют себя привилегированным сословием. Повсюду мамаши со своими ушлепками, всем своим видом демонстрирующие какой они совершили подвиг, когда рожали их. Еще там торгуют скользким полом, вычурной одеждой поддельных брендов, воздухом и неудобной обувью, – потребитель пива вытащил пачку «Канберры» и задымил, – нельзя прожить эту жизнь и совсем ничего не сделать! Ты же дышишь «36-8-5», ходишь по земле, жрешь, мать его, пьешь!

– Поздравляю, Кенг. Ты выбрал работу с философской подоплекой. В вентиляционщики не думал вернуться?

– Эй, бармен, можно моему приятелю в синюю блевотину подлить текилы?

Бывший «вентиляционщик», или кем его там назвали, ухмыльнулся и медленно освободил еще некоторую часть хмельной жидкости из бутылки, с таким довольным выражением лица, словно жизнь удалась.

– Меня раздражают эти манекенщики. И как только местной власти пришло такое в голову.

– Все правильно, – рассказчик ловко откупорил вторую бутылочку и с не меньшим наслаждением отпил, – зачем человеку жить, если он не двигает цивилизацию? Для себя?

– Ну, знаешь ли, никто не обязан заниматься совершенствованием мира, – Цуке откинулся на стуле и опять cплюнул.