— Не губи мое жилье, с голоду помрешь…
Мужичок Бороденка Набочок еще громче топором затюкал. Торопится, дома на полатях ребятки-голопятки замерзают. Сиротки: мать прошлым летом ушла по грибы и пропала без вести. Свалил дерево, отпилил с полдюжины чурок и обратным следом утортал в село. Русскую печь натопил, овсяного киселя наварил. Ребятки-голопятки согрелись, с полатей на пол попрыгали — и за стол. Овсяный кисель наперегонки из большой чашки осиновыми ложками хлебают, только стукоток стоит.
Пометалась, пометалась Совушка Мудрая Головушка над сугробами и нашла себе другое дупло. На мужичка обиду затаила, отказалась охранять поле от мышек.
Пришла весна. Посеял Мужичок Бороденка Набочок овсы под майский дождичек. Вымахали высокими и кудрявыми. Поспели — и запели на них золотые гвоздики, да так сладко, век бы слушал!
Прознали мышки, что поле никем не охраняется, набежали со всей округи. Стебли стригут, колоски шелушат и золотые гвоздики в норки прячут.
Спохватился Мужичок Бороденка Набочок, запряг в телегу лошаденку и покатил овсы убирать. Приехал и охнул: мышек видимо-невидимо. Давай их кнутом стегать, да разве с такой оравой сладить? Окружили, стараются на соломенные копья поддеть и на летучее облако зашвырнуть.
Испугался, бросился в лес, мхом прикрылся, чтобы мышки не нашли. О лошаденке печалится: как бы распузастенькую да плешивенькую мышки соломенными копьями к земле не пригвоздили, комарам пир на весь мир не устроили. Выпьют лютые из бедняжки кровушку, на ком будет поле пахать и дрова возить?
Вдруг откуда ни возьмись села около на ветку Совушка Мудрая Головушка.
—
Эх, мужичок, Мужичок Бороденка Набочок, не я ли тебя умоляла не губить мое жилье? Ослушался, вот и подстерегла бедушка. Растащат мышки урожай, помрешь с голоду…
Тот от стыда и страха онемел. Из-под мха дырявые ичиги торчат, овсяного киселя просят.
Жаль стало Совушке Мудрой Головушке мужичка. У него и так бороденка набочок и ребятки-голопятки без матери растут, а тут еще мышки на овсы навалились.
—
Помогу, — говорит, — твоему горю, если в жены возьмешь.
Делать нечего, согласился. Не пропадать же овсам!
Совушка Мудрая Головушка давай его уму-разуму учить:
—
Смастери-ка из бересты ведерко. Воду из речки носи и в норки лей, чтобы мышки под землей не прятались, а я ловить их буду и в болото кидать.
Еле-еле овсы и сплошь утыканную соломенными копьями лошаденку отстояли. Один только мышонок остался в живых — притворился мертвым, его и не тронули.
Поехал Мужичок Бороденка Набочок домой, а Совушка Мудрая Головушка вспорхнула ему на плечо.
«Пусть с нами живет, вместо кошки, — с улыбкой подумал он. — Мышек в избе ловит».
Только заехал в ограду, а Совушка Мудрая Головушка скок на крыльцо и превратилась в статную ласковую женщину, как две капли воды похожую на пропавшую без вести жену мужичка.
От нежданного счастья у того бороденка сразу стала пряменькой. Взял Совушку Мудрую Головушку за руку, завел в избу и объявил ребяткам-голопяткам:
—
Я маму нашел…
Те от радости в ладошечки захлопали:
—
Мама вернулась!
Облепили со всех сторон, как осеннюю березу веселые опята. Щебечут, сияют.
Через день-два потоптанные овсы распрямились, отправилась дружная семейка убирать поющие золотые гвоздики. Целый день соленым потом обливались, всё до последнего колоска собрали. Едут назад, а оставшийся в живых мышонок бежит следом и дразнится:
Не вытерпел мужичок, лошаденку остановил, соскочил с телеги и посмотрелся в лужу: да нет, вроде пряменька! И, довольный, дальше поехал.
А мышонок не унимается, грозится мужичка подкараулить в темном месте и бороденку зазубренным топором сбрить.
Ребятки-голопятки возмутились:
—
Ах ты, пискун! Вздумал нашего ненаглядного тятеньку на весь белый свет ославить? Вот мы тебе сейчас хвостик-то рогулькой прищемим…
Совушка Мудрая Головушка рассмеялась и бросила забияке горсточку золотых гвоздиков, тот и отстал…
После великой битвы с мышками за овсы прекратил мужичок рубить сухие деревья. Понял, что на каждом из них кто-нибудь да живет — солнышку радуется и пользу приносит. Стал готовить дрова на зиму, как все добрые люди, только весной, когда на проталинках расцветают шелковые подснежники.
ТАЙГА
Когда-то в Сибири стояло вечное лето, и на мирных просторах ее обитал трудолюбивый, добрый народ: землю пахал на мамонтах и сеял хлеб. Вольготно, весело жил! В каждой семье ребятишек — что гороха в мешке.
Один только царь — синеокий Баргузин — да его златоволосая жена — царица Селенга — печалились: не было у них детей.
Каждую ночь снился царю один и тот же сон: влетит в окно птица-заряница, хлопнет крылом о крыло, обернется стройной девушкой и расчесывает ему кудри перламутровым гребешком. Никому про тот сон царь Баргузин не сказывал, чтобы царице Селенге не проговорились — очень уж подозрительной была, к собственной тени мужа ревновала.
Отправился раз царь Баргузин в дремучие леса погулять, кручину развеять. Шел, шел. Вдруг видит: сидит на кусточке та самая птица-заряница. Решил поймать. Подкрался, а она на другой кусточек перепорхнула. Так и пошло: он — к ней, она — от него… Завела в глушь — неба не видно.
Хлопнула птица-заряница крылом о крыло, обернулась стройной девушкой.
—
Узнал? — спрашивает.
—
Узнал, — отвечает царь Баргузин. — Кто ты?
—
Тайга, хозяйка лесов. Люб ты мне, вот и прилетаю в твои сны. Дочку и двух сыновей тебе родила! — Махнула кедровой веточкой, расступились деревья, и вырос перед гостем перламутровый дворец. Повела Тайга дорогого-желанного в богатые хоромы. Навстречу девочка и два мальчика выбежали.
—
Батюшка пришел!
Тайга зарделась от счастья.
—
Дочку Сармой назвала, — хвастает. — Старшенького — Култуком, а младшенького, как тебя, — Баргузином.
Устроили пир. Сарма отцу на колени забралась, ласково заглядывает в синие очи, смеется.
Хозяйка лесов подливает царю Баргузину в перламутровую чашу пьяного дикого меда, уговаривает:
—
Оставайся жить с нами! Детям отец нужен…
Отодвинул он от себя перламутровую чашу с диким пьяным
медом и рассудил так:
—
Не царское это дело — про свой народ забывать, гордую царицу Селенгу выставлять на посмешище. Не прилетай ко мне больше, милая Тайга. От детей не отказываюсь. Придут в гости, рад буду.
Горько заплакала хозяйка лесов, покатились хрустальные слезы по зеркальному полу — раздался нежный звон, будто на лугах голубые колокольчики запели. Подняла одну, протянула любимому:
—
Возьми, пусть царица Селенга проглотит и запьет березовым соком. Родится мальчик, назовите Байкалом. Будет на кого под старость лет опереться…
Вернулся царь Баргузин домой, проглотила царица Селенга хрустальную слезинку, запила березовым соком и вскоре родила сына. Растет Байкал не по часам, а по секундам. Родители души в нем не чают, до того пригожий да послушный!
Сарма, Култук и младшенький Баргузин к отцу в гости зачастили. Братца нянчат.
Царица Селенга мужа в измене стала подозревать:
—
Пришлые ребятишки-то на тебя пошибают! Откуда взялись?
Тупит царь очи, молчит, как в рот воды набрал.
Давай она Сарму, Култука и младшенького Баргузина выспрашивать, те и выложили:
—
Наша матушка — хозяйка лесов, а батюшка — царь Баргузин…
Помрачнела царица пуще тучи, напустилась на мужа:
