– Ей это, очевидно, невдомёк… – протянула Энтара и поднялась с кровати, позволяя девушкам облачить себя в длинное траурное платье. – Меня больше беспокоит, что она не хочет слушать и слышать меня, что существует только её мнение и… неправильное!

– Это у всех родителей так, – махнула рукой Фавия.

– Но Цимих не такой. Он всегда мня слушает.

– Аван Лешер вам и не родитель, – хитро сощурившись сказала Сольшия. – Кстати странно, куда это он пропал с вашим дядей… Я его вообще со вчерашнего дня не видела, как он в Министерство ушёл после похорон. Там-то он, понятное дело, до ночи сидит и уходит последним, но всегда ночует у себя. Может, в город уехали, выпивают?

Энтара нахмурилась, протискивая руки в рукава плаща:

– Почему обязательно выпивают, Сольшия?

– Духи незримые! Только не говорите, что аван Лешер не рассказывал вам, как он пил с вашим отцом!..

– Рассказывал, конечно… Но брат Волф из Совета, ему не положено.

– А кто тут за ним следит? Он для того и улетел, чтоб нормально по брату погоревать, а не «как положено». Это только говорят, что они все свои прошлые связи рвут, только вот человеческого из них не вытравишь, как не пытайся, приходят туда уже взрослые люди, которым сложно забыть старые привычки и разорвать многолетние связи.

– Ох, сложно, наверное, в Совете… – протянула Фавия.

– Сложно, да только власть там такая, что даже королям не снилась, они ведь по статусу выше королей! Чуть кто начнёт народ угнетать или власть узурпировать – они тут как тут, приструнят любого, а то ещё и казнят.

– Давай не будем о казнях, Сольшия, умоляю! – взмолилась Фавия. – Ты же знаешь, какая я чувствительная. Я нашу дорогую диону Энтару каждый раз боюсь по Дороге Скорби отправлять, а то простудится и заболеет, как в прошлый раз, будет лежать в Лазарете, а нам с тобой – только скучать по ней останется! Отдадут на время опять какой-нибудь капризной аристократке, у которой тон платья не совпадает с тоном маникюра…

Сольшия с Энтарой похихикали.

– Всё будет хорошо, Фавия, – принцесса обняла свою служанку. – И заболела я вовсе не от простуды… Это было нервное, но уже всё хорошо, я никуда от вас не денусь, разве что до вечера побуду в Некрополе. Сольшия, отвезёшь меня туда?

– Конечно. Идёмте, Ваше Высочество. Я не аван Лешер, с ветерком прокатить не смогу, не осмелела ещё, но до пункта назначения довезу без всяких проблем.

***

Ранним утром Волф вышел через распахнутые двери веранды летнего домика прямиком на пристань, босой, в лёгких штанах и одной рубашке, расстёгнутой на несколько верхних пуговиц. Потянулся. В ноздри просочилась ледяная свежесть ещё зимнего воздуха. Волф окинул взглядом озеро, покрытое тонкой, как паутинка, кромкой льда, что переливалась в лучах утреннего солнца, и чернильно-серые силуэты голых деревьев, застывших в безветренной тиши, неспеша созерцал тонкие грани веток, и сердцем ощущал их хрупкость и скованность от почти мертвенного зимнего сна, думал, что не все из них проснуться весной. Многие, но не все. Волфу нравилась зима, её чистый, прозрачный холод, её парадоксальность: она обнажает сущность вещей, а может их скрывать или менять до неузнаваемости; она тихая, в ней замолкает всё, даже внутренний голос теряет поток бесконечно вяжущих мыслей, и она же бушует метелями, а её ветры завывают голосами призраков и жестокой смерти от ледяных объятий. Волф всегда ощущал единство с этой кристальной правдивостью зимы, и её тайнами, что она уносит каждый год с морозным поцелуем в объятьях своего же мягкого, глубокого зимнего сна.

Размышления Волфа прервал вышедший на веранду Цимих. С ещё сонным видом он взглянул на друга, кивнул в знак приветствия и молча стал закрывать все двери.

– Я тут подумал, – начал Волф, всё ещё стоя за порогом, – как хорошо здесь. Безмятежно… В Оплоте тихо и спокойно, однако совсем не так. Нет… Чувства не те же. Здесь как-то… Беззаботно что ли? Хотя я не уверен, что могу ощутить себя беззаботным в своём возрасте. Как давно ты чувствовал себя беззаботным? – спросил он друга, когда проходил мимо него внутрь веранды, а тот без тени сомнений захлопнул оставшуюся дверь на улицу, повернулся к Волфу, зевнул, ответил:

– Есть охота…

Советник усмехнулся и покачал головой.

– В этом весь ты, Цимих… Философствуешь только за бутылкой.

– Будешь выпендриваться – я сожру тебя.

– А я думал, ты свинину не ешь.

Цимих кинул на советника быстрый взгляд. Секунда. И оба расхохотались.

– Ну тебя!.. – махнул рукой финансист. – Между прочим, я просто умираю с голоду. Скажи, что мы вчера не всё сожрали…

– Вообще-то всё. А я говорил, что надо было больше еды брать при таком количестве вина!

– Пфф! Да мы даже две трети ящика не прикончили!.. Стареем? В былые времена ты, я, да Паэгон потом за ещё одним бежали, и вот тебе на – жалкий ящик не смогли вчера опустошить… Теперь я не только голоден, но и расстроен.

– Разве мы куда-то спешим? Или ты решил не брать выходной?

– Слово-то какое смешное – выходной!.. – насмешливо выдал финансист, уходя вглубь охотничьего домика. Волф шагал вслед за ним. – Та-ак… Где-то тут висело ружьё…

– Очень смешно, Цимих. Ты же всегда презрительно относился к охоте.

– К охоте ради пропитания – нет, а вот к охоте как к развлечению – да.

– Паэгон всегда этим грешил.

– Ага. При том, что он даже стрелять не умел. Помнишь, как он на полигоне выбил себе палец?

Волф прыснул себе под нос, потом с серьёзным видом воззрился на Цимиха:

– А вот ты меня тогда в стрельбе уделал…

– Что? До сих пор отыграться хотите, а, господин советник? К несчастью, тот раз был последним, больше я в такие развлечения не ввязываюсь.

– Да-да, – ухмыльнулся Волф, – И вино ящиками ты тоже больше не пьёшь….

Цимих помахал указательным пальцем.

– Не на-адо путать правый носок с левым! Стрельба на спор – это ребячество, а перепить товарища – спортивный интерес…

– И как ты вечно из всего выкручиваешься, Лешер, я поражаюсь просто!.. Изворачиваешься, как змей, так и хочется тебя… Прижучить!

– Давай не сегодня, дорогой, у меня голова болит.

Громогласный смех Волфа отбиваясь от стен заполнил всё пространство комнаты, а Цимих ушёл в столовую искать ключи от своего красного кабриолета, и, когда нашёл, послал советника собираться в дорогу. Пока тот основательно застёгивал все пуговицы и ремешки на должностном одеянии, Лешер лишь подхватил со спинки стула министерскую куртку, наспех влез в рукава и выскочил из дома. Покурить. Волф, спустившись, молча постоял рядом с ним, как в старые добрые времена, когда финансист нарекал его «пассивным курильщиком».

Советник поймал себя на мысли, что до сих пор помнит запах табачного дыма от сигарет Лешера. Он ещё так смешно их держал – между средним и безымянным пальцем, и выкуривал всё до фильтра. Ничего не поменялось за двадцать лет. Прикончив сигарету, Цимих ловко бросил окурок прямо в урну, скомандовал «Поехали!», и на своих длинных ногах помчал к ярко-красному кабриолету, который он перевёз с собой из СКСС, пропустив все долгие и неприятные таможенные процедуры с помощью Короля Паэгона. Машина тут же стала визитной карточкой финансиста, поскольку в правящей столице уже несколько десятилетий никто не ездил на автомобилях, вся аристократия дворца давно пересела на беспилотники и тут – машина, глянцевая, зазывающего цвета, ещё и с откидным верхом. Весь дворец и в том числе сам Король считали любовь Цимиха к этой машине одной из его причуд, и лишь несколько человек также, как и он, любили ездить на ней больше, чем на беспилотниках. Волф был из их числа. Он по старой памяти сел на задние сидения ровно по центру, свободно откинулся на светло-бежевую кожаную спинку и подставил лицо дуновению ветра.