– Так где же он был найден? – повторила Татьяна.

– Да на помойке, Танечка, – хихикнул Геннадий, – где еще такое добро можно найти.

– Как где? Вот некоторые, например, добро находят на складе, присваивают себе и уворовывают в свою лабораторию, – язвительно продекламировала помощница гения, узнавшая утром, что новенький прибор, заказанный для ее кандидатской, пришел, но получен другой лабораторией, причем именно этим самым Геннадием Степановичем. Получен для каких-то невнятных опытов, а может быть, даже не для опытов, а так, на всякий случай, авось пригодится, или чтобы потом на что-нибудь выменять. Получен нагло, бессовестно, вопреки давно сложившимся институтским правилам.

– Татьяна, ну начальник мой попросил получить. Я же не знал, что этот прибор был для тебя. Если бы знал, никогда бы не тронул. Да я его верну. Прямо сейчас.

– Был бы, знал бы… Сильно хитрый вы, господин математик. Хочу. Тащите, если совесть проснулась. Между прочим, он два года назад заказан Алексеем Александровичем и давно нами ожидаем. Немедленно приноси, а уже потом продолжим разговор и решим, что делать с твоим вонючим дружком.

Санычу, да и Татьяне этот прибор был уже без надобности, но ее причастность к делам лаборатории, и соответственно к нему, впервые приятно удивила, но и чуть насторожила. Он посмотрел ехидно на пререкавшихся:

– Вот и молодцы! Вот и договорились. Геннадий Степанович прибор сворованный притащит, а аспирантка Татьяна научит кота в унитаз ходить, за собой смывать, а после дезодорантом прыскать. Кстати, Танечка, не забудьте спросить владельца кота, какой запах дезодоранта он предпочитает в это время суток? А потом за работу.

Татьяна покраснела, глянула Алексею в глаза и с вызовом заявила:

– Да пожалуйста! Сейчас я этого котяру быстро отважу. Он у меня уму наберется. Метить станет получше, чем Диор, но только под вашим, Алексей Александрович, руководством. С котами это по вашей части.

Саныч удовлетворенно хмыкнул.

То, что Алексей спросил у Генки про запах, который тот предпочитает, сказано было для красного словца. Но он тут же почуял, что через этот опыт, через эти запахи можно выйти на механизмы передачи новых свойств по наследству! Вот в эту сторону мгновенно заработала мысль. Именно это его заинтересовало еще в прошлый раз, но про такое, естественно, Саныч никому не стал распространяться. Уж очень идея появилась неожиданно, и ее легко можно было спугнуть.

Дело в том, что обычно эксперименты начинают с белых мышей или крыс. Потом кролики, ну и так и далее. А вот Алексей занимался еще и с несравнимо более изощренными объектами – с кошками. Знал про них все, и в сложных задачах решить проблему мог только он. Более того, последние работы показывали, что именно выясняя, как ведут себя геномы этих животных, можно приблизиться к пониманию тех биохимических процессов, которые ответственны за устойчивость наследственных признаков.

– Так какой аромат предпочитаешь в это время суток? – повторил Саныч. – Последний раз спрашиваю и расшифровываю для особо непонятливых математиков. Есть ли у кого в твоем семействе и на что аллергия? Говори сейчас. Потом будет поздно!

– Да мне все равно, Леша, мне по фигу, лишь бы вони, какая теперь, не было. Аллергии ни у кого нету, – затарахтел Геннадий.

– Вот и ладненько, дуй за прибором для Татьяны, а кота на недельку оставь. И корм для него принеси, а то казенного твоему ссыкуну не положено. И будет тебе бананово-лимонный Сингапур.

– Чего?

– В смысле горный воздух с хвойно-мандариновой новогодней ноткой.

Дело в том, что Саныч с детства любил горный воздух, новогоднюю хвою, мандарины. Любил с тех пор, как отцу дали отпуск зимой, перед самыми новогодними праздниками, и они всей семьей – он, отец и мать поехали в Грузию. Новый год встречали у друзей отца, в горах. Стол был завален мандаринами, другой вкуснятиной, а когда по радио кремлевские часы пробили двенадцать, вышли из дома. Воздух был такой чистый, такой пахучий, запахи праздника смешались, и в памяти маленького Леши остался мандариново-хвойно-горный аромат. Тот Новый год был самой радостной памятью детства. И этот запах стал запахом счастья и радости.

Через год отца не стало. Леша почти сразу превратился в Алексея Александровича. Стал главным в их маленькой семье, а вскоре и добытчиком средств. Случилось это, когда, выиграв на биологической олимпиаде первое место, попросил принять его, еще школьника, в этот НИИ лаборантом к Академику, который возглавлял в тот год жюри олимпиады.

Академик полюбил талантливого, целеустремленного парня, увидел необычные способности. Установил ему стипендию. Зная сложное положение в семье, выписывал неплохие премии. Зачастую из своей зарплаты. Следил сначала за учебой, потом направлял в делах аспирантских, а когда Алексей защитил кандидатскую, создал под него лабораторию, радовался успехам, гордился, что Алексей Александрович обгоняет своего учителя. Теперь настаивал на защите докторской диссертации и мечтал со временем передать гениальному ученику институт.

Чтобы было понятно, кто такой Алексей Александрович, немного поясню.

Теперь каждый знает, что организм любого живого существа оповещает о проблемах, болезнях и много еще о чем. Задача в том, чтобы понять эти сигналы и правильно отреагировать. Например, если появились белые поперечные штрихи на ногтях – значит недостаток цинка или кальция. Причем, если такие штришки на безымянном пальце, то кальций начал откладываться в почках, а вот когда то же самое на указательном, то кальций накапливается в легких. Или, если ногти с синевой, то надо за сердцем следить – с ним возможны проблемы. Если мешки под глазами, то с почками, почти наверняка, не все в порядке. Таких известных давным-давно признаков много.

Так вот Алексей Александрович, мельком взглянув на любого человека, мог рассказать про него больше, чем этот человек сам про себя знал. Умел Алексей не только понять, что у человека не так, но и как отреагировать, чтобы ответные врачебные действия настраивали организм на преодоление проблем. Это дано ему было от Бога. Академик заметил способности тогда еще мальчишки. Сделал все, чтобы развить их, чтобы Алексей получил знания современной медицины. Увлек его возможностями генетики. Да и увлекать особо не надо было. Все, что касалось этой науки, было интересно молодому парнишке. Со временем интерес только усиливался. Любая новая информация, только что прочитанная в научных журналах, находила у него мгновенный отклик, развивавший полученные знания. Он немедленно ставил эксперименты, приводившие к таким результатам, о которых авторы этих публикаций и не подозревали. Его выводы были сродни грандиозным выводам Ивана Михайловича Сеченова о рефлексах головного мозга, полученным изучением всего-то лягушек.

– Значит, так и сделаем – хвойно-мандариновую новогоднюю нотку? – снова повторил Алексей, скорее себе, чем хозяину кота.

– Круто! Саныч, в смысле Алексей Александрович, – математик недоверчиво поглядел на гения, – а ты мне, часом, лапшу не вешаешь? Неужели такое возможно?

– Попробуем, Гена, попробуем. Коли Господь дозволит, то получится. Оставляй своего пакостника. Недельки все же на две.

– Саныч, я для тебя любую программу заделаю, любую идею оцифрую. Знал, что ты могешь много, но чтобы такое! – Геннадий развел руками. – Короче, ежели чего, только свистни – и я буду тут.

– А если я свистну и попрошу? – не преминула встрять Татьяна. – Прибор, который осквернен руками твоего начальничка, мне теперь ни к чему. А вот два билета для меня и Алексея Александровича в «Геликон-оперу» будут как раз. Там, говорят, классно поставили «Севильского цирюльника». Я правильно говорю, шеф?

Алексей размышлял о возможных вариантах работы с котом, не слушал Татьяну и кивнул своим мыслям.

– Правда, правда. Пожалуй, это именно то, что надо делать.