Пусть разбойник и был многогрешен,

Но… того…он же недоповешен!

Милосердно из петли его извлекли.

Ведь о славной кончине легенды пошли!

А чудесное это спасенье

Словно знаменье и наставленье.

Потому мы вдвоем, я и Пит Питерсон,

Втихаря положили беднягу в фургон,

Дома цепи заботливо сняли,

Чтобы нам ни на что не пеняли.

Знала тайну одна только Элит, жена,

Добродетельна и не болтлива она.

Не хвалясь, я мужчина изрядный,

Доверяю жене безоглядно.

Элит-умница лучший могла дать совет,

С ней и с сыном, втроем, мы хранили секрет.

Рупрехт пообещал, что исполнит завет!

Мы уверены были всецело,

Что благое содеяли дело!

Представляешь, как мы потешались тайком

Над молвою, что Рупрехт святыми влеком!

Что Волхвы помогали бедняге

В таковой уцелеть передряге.

Что святая Урсула и тысячи дев

За бандюгу молили, ладони воздев.

И волхвам, и святой, право слово,

Дел хватало без черта кривого.

Стоя в гуще зевак, я и Пит Питерсон,

Зубоскалили, можно сказать, в унисон,

Ибо знали секрет и держали фасон.

Мы народ дураками считали,

Впрочем, сами от них не отстали.

Отче Кейф, но когда рассказал я жене

Что народ говорит, та ответила мне,

Мол, те люди разумны бесспорно,

И восторг ее был непритворный.

«Уповал же разбойник на помощь святых!

И по вере пришло воздаянье от них.

Кто так ловко веревку накинул,

Кто столь славно кончину отринул?

Здесь никак не могло обойтись без чудес,

Это ж ясно, что помощь явилась с небес!

Вас же с Питом вело провиденье,

За усердное ваше раденье.

Благодарно и с трепетом должно понять,

Что нам выпало в чуде участье принять!

Три Волхва и Святые хранители, —

Столь нечаянные покровители!

Вот какая троим нам оказана честь —

Мы должны этот факт непреложно учесть,

Подозреньями душу свою не бесчесть».

Отче, так рассудила супруга,

Убедив в том и Сноя-супруга.

Святый Боже, как мог на святых я грешить, —

Что злодея мешали они порешить!

Коль висел бы он прочно, не худо, —

Тут святые явили бы чудо!

Тот, кто недоповешен, валяй, доповесь,

А иначе, палач, для чего же ты здесь,

Справь работу, — лишь только потом куролесь!

От повторного к петле визита

Ты меня бы избавил и Пита!

Кейф, мы Рупрехту пищу давали и кров,

Наконец-то откормлен он стал и здоров.

И, его отпуская из дома,

Знал я — жизнь его свыше ведома.

Не свершивши добра, не обрящешь и зла.

Так не мыслю, но скверные вышли дела:

Лиходею — и казнь не наука,

Да и петля ему — не порука.

Отче Кейф, как настала вчерашняя ночь,

Разбрелись мы по спальням с домашними прочь.

Рупрехт вывел из стойла лошадку,

Он и упряжь добавил вприкладку.

Но ворочалась Элит, не в силах уснуть,

Догадалась, что лошадь хотят умыкнуть.

Разбудила меня, растолкала,

И понудила сцапать нахала!

Моя славная Элит смекнула, меж тем,

Кто кобылу увел, и куда, и зачем.

Не успели курнуть мы, — по тропам

Кони рысью неслись и галопом.

Уверяю, что был это вовсе не сон, —

Как скакали мы, я и мой Пит Питерсон!

Без луны же окрестность безвидна.

Участь наша была незавидна.

Но мы знали округу, считай, назубок,

И нагнали мерзавца, проделав рывок,

Чуть ножом не был я отоварен!

Рассуди, отче Кейф, сколь коварен

Тот, кто должен быть мне благодарен!

Мы скрутили его, мы связали его, —

Все же были вдвоем супротив одного!

Удалось обратать нам детину, —

Мне и Питеру, славному сыну.

Мы опутали вора с макушки до пят,

Чтобы сверзиться подлый не смог супостат.