Он слышит: граем злобных вран
Проклятый день предрек.
«Не зря ты каркнул! Видит Бог, —
Он молвил, — белый свет
Покинут нынче же они:
Чарльз Бовдин и клеврет!»
Вот рыцарь брагу преподнес,
Явившись на поклон.
«Ты весть изменнику доставь:
Простится с жизнью он!»
Сэр Кантерлон склонился ниц,
Потупил долу взор
И к Чарльзу в замок поспешил,
Покинув царский двор.
Когда же прибыл Кантерлон,
В слезах застал детей.
О Чарльзе плакала жена
И две малютки с ней.
«Мой Чарльз! — так начал Кантерлон —
С недоброй вестью я».
«Все говори, — воскликнул Чарльз. —
Худого не тая!»
«Слова, что должен я сказать,
Мне причиняют боль…
С заходом солнца ты умрешь…
Поклялся в том король».
— Что ж, — молвил Чарльз, — мы все умрем,
Коль смертных рок таков.
Хвала Творцу, жизнь не вечна
И к смерти я готов.
Скажи владыке твоему:
Не буду бить челом.
Пусть лучше я умру, а быть
Я не хочу рабом!»
Оставил Чарльза Кантерлон
И к мэру он идет
Отдать приказ, чтоб тот воздвиг
Немедля эшафот.
В ту пору Кэниндж побежал
К Эдварду-королю:
«О милосердии, король,
Сегодня я молю!»
Король промолвил: — «Верный друг,
Ты сердце мне открой,
О чем бы ты не попросил,
Склонюсь перед мольбой!»
«О, государь! Тебя прошу
О рыцаре одном:
Проступок тяжкий он свершил,
Не думая о том.
Есть дети у него, жена.
Погублены они,
Коль на помосте бедный Чарльз
Окончит свои дни!»
«Ты мне о нем не говори, —
Король сказал в сердцах. —
За холм и солнце не зайдет,
Он превратится в прах.
О мщеньи небо вопиет,
То — правосудья глас.
Проси же Кэниндж, для себя, —
Исполню я тотчас!»
«О государь! За грех Господь
Его не пощадит.
Оливковую ветвью пусть
Твой будет жезл увит!
В душе достойнейших людей,
Есть пятна и у тех!
И лишь наместнику Христа
Неведом смертный грех.
О будь же милостив! Тебя
Благословит народ.
Да процветает навсегда
Твой дом из рода в род!
Но если кровью обагришь
Престол свой, тем верней
Твоя корона упадет
С чела твоих детей!
«О, Кэниндж! Он — изменник злой,
Мою презрел он власть…
Так как же просишь пощадить
Того, кто должен пасть?
«Великодушный государь
Не будет столь угрюм.
Он доблесть в недруге почтит
И благородный ум!»
«Прочь, Кэниндж! Прочь! клянусь Творцом,
Нам давшим жизнь: и в рот
Мне не полезет хлеба кус,
Покуда Чарльз живет!
Клянусь, на это солнце он
Глядит в последний раз!»
И Кэниндж вышел. Слез ручьи
Вмиг хлынули из глаз.
И к Чарльзу в замок он пошел,
Скорбящий пилигрим.
Пришел и на скамью упал,
Заплакал перед ним.
«Мы все умрем! — воскликнул Чарльз. —
Не все ль равно, когда?
Смерть неизбежна, стережет
Нас всех одна беда.
Зачем же духом ты скорбишь,
Терзаемый тоской!
