Enough for me: With joy I see
The different doom our Fates assign.
Be thine Despair, and scept’red Care,
To triumph, and to die, are mine”.
He spoke, and headlong from the mountain’s height
Deep in the roaring tide he plung’d to endless night.
Томас Грей (1716–1771)
На отдаленный вид Итонской Коллегии
О зданье древнее почтенно,
Венчающе зеленый луг,
Где имя Гейнриха священно
За то, что был он Музам друг!
Виндзорски горы возвышенны,
Над тихим долом наклоненны,
Где, зелень мягкая цветет,
Где, брег приятный орошая,
Тамиза странствует седая
И свой сребристый ток лиет.
Леса тенистые, прохладны!
Поля, луга, любезны мне,
Где лета юности отрадны
Провел я в сладкой тишине!
От вас ветр легкий повевает,
Меня на время услаждает,
И с крыл прохладу мне лиет;
Покоит душу утомленну,
И младостию обновленну,
Вторую мне весну дает.
Скажи, Тамиза, что за племя?
Какой веселый юный род,
В забавах провождает время,
К брегам твоих сбираясь вод?
Кто ныне гибкими руками
Плывет играя меж струями?
Кто ловит чижиков силком?
Какая куча молодая
Толпится, обруч погоняя?
Кто забавляется мячом?
Иные в строгом прилежанье
Урок стараются твердишь,
Чтоб скучно время испытанья
По том свободой, наградить;
Другие юноши так смелы,
Что царства малого пределы
Прешед, спешат к странам другим;
Бегут и взгляд назад кидают,
Их даже ветры устрашают,
Страх следует повсюду им.
Надежда льстит их вображенье,
Но обладанье есть не то;
Забыты слезы во мгновенье,
Веселье и печаль ничто.
Как розы, здравием прекрасны,
Их разум жив, глаза их ясны,
В них бодрость радости родит;
Спокойны днем, среди же ночи
Сон крепкий их смыкает очи,
Который утром прочь летит.
О будущей не мысля части,
Играют резво меж собой:
Не знают то, что есть напасти,
Не знают, что есть день другой.
Но только в свет поставят ноги,
Уже их ждут судьбины строги,
Их бледный сонм затмит их дни.
Открой, о Муза! сеть сурову,
Опутать их везде готову;
Скажи, что смертные они.
Один страстей невольник бедный,
Всю жизнь в страданье проведет:
Гнев яростный и ужас бледный,
И стыд подкравшись подползет;
Любовь пожжет его огнями,
И ревность, скрежеща зубами,
В нем будут внутренность терзать:
Яд зависти, и адска злоба;
Отчаянье, восстав из гроба,
Его возникнут поражать.
Иной, гордыней вознесенной,
С высот фортуны полетит;
Ругательств жертвой став презренной,
Хулы всю горечь истощит.
Сей вкусит лести яд коварный,
Увидит взор неблагодарный,
Имеющийся слезам других,
Грызенье кровью обагренно,
Безумство дико, разъяренно,
И весь собор напастей злых.
Внизу, в долине лет глубокой,
В дали скелетов зрится тьма;
Семейство смерти прежестокой
Страшнейшее, чем смерть сама;
Один недуг крутит составы,
Жжет жилы, в нервы льет отравы,
Другой органы жизни рвет;
Полк грозный бедность замыкает,
На душу хлад распространяет,
А старость в след за ним течет.
Стенать нас жребий осуждает,
Равно подвластны мы Судьбе:
И кто о ближнем сострадает,
И кто бывает строг к себе.
На что предузнавать ненастье?
Придет немедленно несчастье,
Блаженство, будет прочь спешить
Исчезнет рай, и вкупе младость;
И где неведенье есть сладость,
Там буйство есть ученым быть.
Перевод П.И. Голенищева-Кутузова
На смерть Ришарда Веста