– Оставь бедным, – гордо отмахнулся Игорек.
Финал – безымянный полупустой кабак у моря. В аквариуме плавала огромная рыбина.
Я громко потребовал песню «Brown Sugar». И меня осенило:
– Это – кит, – указываю на рыбу. – Кит Ричардс!
Затем минуты три объяснял Патрику языком жестов значение русской транскрипции имени «Keith».
Завершение вечера утонуло в бутылке вина. Помню только россыпь звезд и блуждающую луну. И убаюкивающий шум прибоя. И ветерок, которому чужды разочарования и проблемы, свободный и ненавязчивый, как молодость…
* * *
Утром я лечился соленой минеральной водой. Принял твердое решение не выпивать хотя бы несколько дней. Слишком густым туманом такие ночи окутывают мир по утрам…
Звонит Агеев:
– Жека, Джек, Джонни…
– Что?
– Джованни, Евгений…
– Что, бля?!
– Бляди пермские звонили!
– И? У тебя что, деньги остались?
– Да… Рублей 700… Нет… Похер, номер они твой просят.
– И что я с ними делать буду?
– Узнай, чего хотят.
Тут элемент интриги действительно разросся до всеобъемлющих масштабов. Следующие минут тридцать я не мог думать ни о чем, кроме этой троицы туристок.
Звонок. Я сразу узнал голос Даши.
– Как настроение? – спрашивает.
– Как в кабинете эндоскопии…
– Проведем время вместе?
…Я зашел в отель «Ореанда». От персонала стыдливо отводил глаза. Шел по коридорам с опаской.
За указанной дверью – уютный номер в бежевых и бордовых тонах. Гардины были плотно задернуты, чтобы солнечный свет не конфликтовал с блеклым ночником. Пахло древесными духами. В центре композиции – обмотанная полотенцем Даша. Мне показалось, что я все еще сплю…
– Девчонки поехали в Херсонес, – спокойно сказала Даша.
– Получается, что они «в», а ты «на» Херсонес?
Как бы хвастливо ни звучал финал этой главы, зачем вычеркивать воспоминания?!
Я вряд ли забуду это причудливое созвездие родинок на заднице и сжатые в кулаке струны волос. И, конечно, чертового терьера, что настойчиво грыз мою ногу. В жизни не встречал более ревнивой твари…
Лениво потягиваясь, Даша зачем-то сказала:
– Мне кажется, ты притворяешься бездомным кобелем. Я думаю, у тебя есть хозяйка.
– Звучит как-то трагично.
– Я угадала?!
– Возможно…
– Ты так много стихов мне читал про женщин, но совсем не умеешь ими манипулировать.
– Просвети меня, свет очей…
– Возвращаешься в Донецк, меня забываешь, падаешь на колено и говоришь: «Я с тобой рядом, что бы ни случилось».
– Пробовал. Уже не работает.
* * *
Самая примечательная деталь этой истории – Антон Сергеевич, тот самый художник – жив и здоров. Он запил на несколько недель в Севастополе. Зачем и каким образом распространилась легенда о самоубийстве – черт его знает.
Рассказал мне об этом заметно постаревший за пару лет Астахов. Его до сих пор можно встретить на Пушкинской улице с набором карандашей и выставкой с десяток шаржей.
Судьба остальных героев – загадка. На удивление, в социальных сетях найти мне удалось только Патрика. За несколько лет он мне ни разу не ответил.
Так или иначе, хеппи енд…
5. Я с тобой рядом
(Архитектура минорной пентатоники. Композиционные особенности тоски)
Тянется, мается скрежет у двери,
время не лечит, как бы ни верил…
Как ни старайся, время не лечит?
Больно с тобой, без тебя не легче!
Правом последним, правом последним —
гордость идти за тобой по следу,
видя в улыбке твоей удачу,
где-то поодаль один маячу…
Жду тебя, я с тобой рядом,
я с тобой рядом, что бы ни случилось…
Дни беспощадно собраны в годы,
тучи смыкаются в мутные воды…
Ливень играет мрачные вальсы,
страшно, но я никогда не сдамся!
Все, что не явится – только приснится,
тысячи лиц, а нужны единицы.
Слепнущей веры вечный заложник
в мире твоем – для тебя прохожий…
Жду тебя, я с тобой рядом,
Я с тобой рядом, что бы ни случилось…
* * *
Эти строчки собирались воедино несколько лет. Начало их – студенчество, молодость, навязчивая идея любви.
Донбасская академия строительства и архитектуры располагается за городом. Среди густых посадок и унылой сталинской застройки вырастают разрозненные корпуса. Там царит особая атмосфера не отчуждения, нет, скорее – свободы. Какой-то обособленности, независимости…
Начнем с художника Леши Муда. Его шотландский килт, ирокез и избыток пирсинга свидетельствуют о своеобразной душевной организации.
Он говорит:
– Моя мотивация писать картины – женщины. А высшая похвала художнику – благодарная, теплая и влажная – она самая… Остальное – фикция!
Помню, как в свете косых солнечных лучей этот персонаж изображал на стене питейного заведения фигуры собственной тенью, артистично их озвучивал и восторженно хохотал.
Я тогда подумал: «Леша – псих. Он – самый одаренный живописец из всех, кого я знаю. Завтра он засядет за свои бесчисленные холсты и, как сказал бы Хемингуэй: „истечет над ними кровью“. А сегодня его веселит такая глупость…»
Дальше – Литл Максон. Его прозвище оправдано любовью к чикагскому блюзу и кратковременному увлечению игрой на губной гармошке. Гоша Савенко примечателен сочетанием наблюдательности, прагматичности и тяги к спиртному.
Гоша говорил:
– Вот смотрите, кафедра религиоведения раньше была кафедрой научного коммунизма. А преподавательский состав за 25 лет не изменился! Выпьем же за понимание…
Теперь местные звезды: Тоша Десятка, Ник Цыба, Владик Сайка и Бося Поздняк. Эти засранцы сделали коллективное селфи в общежитии на фоне совокупления Ника Цыбы с какой-то первокурсницей. Додумались опубликовать это дело. Фото облетело тысячи закоулков интернета. Собрало около полумиллиона просмотров. Когда их выпускали из тюремной камеры ректората, студенты встречали их аплодисментами, которым позавидуют оскароносные артисты.
В завершение списка Дима Куб – парень с внешностью католического Иисуса, подрабатывавший рытьем могил… И нелепый добродушный человек Санька Пожарский…
(На самом деле эти пунктирные уточнения не существенны. И вкратце я обрисовал коллектив, чтобы никому из свидетелей событий не было обидно.)
Выпивали мы всей этой толпой на скамейках у рюмочной «Крамница». Ее блеклая вывеска гласила: «Студенческие закуски, напитки, поминальные обеды».
Зачем-то Леша Муд сказал:
– Мы встретим тысячи лиц, а нужны единицы…
Думаю, именно такие типы, как он, сдержали мое желание бросить архитектурный факультет и поступить в музыкальное училище. И я тешил себя мыслями о плеяде архитекторов, ставших музыкантами: Коваль и Федотов из любимой группы «Дикий Мед», Романов из легендарного «Воскресения»…
К слову, сходство таких творческих ниш, как музыка и архитектура, выявляются легко. Они – хроника мира, созданная кощунственным заказчиком. В равной степени они зависимы от денег. И так далее…
Ладно. Вернемся в «Крамницу».
Мы выпивали и глазели на девчонок. Как правило, они отвечали нам презрительными взглядами. Объясняется это тем, что выпивали мы активно. Настолько, что у меня случился провал в памяти, из которого по крупицам стали выделяться короткое черное платье, угловатые черты лица и сучий взгляд. Стройная крашеная блондинка восходила над похмельем, как древнегреческая богиня рассвета над простым смертным…