С коллегами вел себя этот человек равнодушно. Амбиции давно распродал туристам в виде спешных и не слишком точных портретов. Заказчик-то не хочет видеть себя на портрете похожим. Заказчику главное – красивым…

В случае бесед на серьезные темы Сергеич чуть опускал глаза, будто в чем-то провинился. Рисуя молодую девицу – подмигивал своей натуре. Если муж это пресекал, Сергеич ссылался на нервный тик. Были даже случаи, когда смущенный супруг из чувства неловкости доплачивал.

Иванов и Астахов в один голос говорили:

– Самоубийство – грех. А ведь какой был человек…

Не вы ли, думаю, тайком от него выпивали за углом?!

Голос Анны Олеговны ностальгически вздрагивал:

– А ведь когда-то он за мной красиво ухаживал.

А не так давно говорила: «Похотливый старый кобель».

Затем начались коллективные рыдания. Особое внимание уделялось талантам покойника… Говорили о трепетной и ранимой душе, скрытой за грубыми мазками на полотнах… О размашистой творческой мысли за мелкими штрихами… О необходимости сохранить его творческое наследие…

Игорек Агеев дополнил:

– Ну, раз траур, значит – выходной.

Затем прошептал мне на ухо:

– Слушай, у меня старик хранил часть своих работ. Как думаешь, старперы купят их себе?

Мне стало противно. Я захотел незаметно исчезнуть…

Часа через три звонит Агеев. Грозится познакомить с каким-то черным музыкантом.

– У памятника Ленину в восемь, – говорит. – Родина-мать зовет встречать ястреба из Пентагона. Рассеем смуту в международных отношениях!

– Ты пьяный? – сразу понял я.

– Никак да, – ответил Агеев армейским тоном.

Парень действительно оказался черным. Русский язык он практически не понимал. Не без труда мы кое-что выяснили об этом человеке. Зовут его – Патрик. Играет на фортепиано. Родом из Теннесси. Зачем-то уточняет, что не женат.

– Ждем штучный товар из Перми, – сказал Агеев.

Штучным товаром оказались три девушки в вечерних платьях. Я обратил внимание на потрясающее сложение шатенки с крошечным терьером на руках.

Троица эта мне не понравилась: они не выражали никакой готовности отдыхать по нашему сценарию.

Солнце тем временем раскраснелось над горизонтом. Будто кто-то невидимый убавлял свет, как в театре. Волны нашептывали рифмы. Море, как разлитая краска, будто утаивало неизмеримое количество ненаписанных стихов, сюжетов и надежд.

– Мы рассчитывали на ресторан, – капризничали девушки.

– Вот он, – Агеев обвел рукой пляж. – Ресторан «У моря».

Тут же Игорек извлек три бутылки домашнего вина, сыр и дешевые шоколадки. На лицах девушек отразилось недопонимание.

И все же мы умостились на теплой гальке. Выпили и разговорились. Внимание подруг привлек в первую очередь Патрик. Его обаятельная улыбка и исковерканные акцентом русские слова обаяли пермских туристок.

Почему-то речь зашла о марихуане.

– Давно пора легализовать этот продукт деятельности природы, – заявил Агеев. – Никакая конституция не запретит мне картошку, помидоры, вино из винограда и коноплю.

Тут выяснилось, что одна из девушек – следователь.

Потом заговорили о моде.

– Люблю естественную красоту, – говорю я. – Избыток косметики – пошлость. Пластические вмешательства – рыночная форма подачи себя. И нет ничего прекраснее женщины утром в мужской рубашке.

Выясняется, что вторая девушка – администратор салона красоты со встроенными сиськами.

Осталась третья подруга. Та самая с терьером на руках. Ее необходимо выделить. Зовут – Даша.

Не помню, в каком контексте она сказала:

– То, что Крым прекрасен – это факт.

Патрик воодушевился. Обнял Дашу за талию. Ладонь тут же опустилась к упругой ягодице.

– Fuck… Is good…

Наш заокеанский друг схлопотал крепкую пощечину. Агеев несколько минут языком жестов и наглядностью миниатюр разъяснял, чем отличается «fuck» от «факт»…

Дальнейшая наша беседа обрела волнистый характер. Чередовались всплески эмоций с затяжными паузами.

Затем девушка-следователь сняла платье и побежала к морю. Агеев победоносно мне подмигнул и бросился следом. Тряся пластической хирургией, к воде направилась вторая подруга…

И Даша оказалась в окружении. Со стороны мы выглядели, как движущаяся реклама какого-нибудь международного фитнес-бренда: двое худощавых парней разных цветов кожи окружают вниманием рельефную красотку…

Я спросил:

– Как ваше настроение, Даша?

Этот ни к чему не обязывающий вопрос всегда вносит ясность в игру знакомства. Вернее, интонация, с которой звучит ответ.

– Нормально, – сухо ответила девушка.

– Как вам наше общество? Мы встретимся еще?

– Да, можно. Завтра у нас экскурсия. А после мы хотим поужинать в «Тифлисе». Присоединяйтесь.

Холодная, как горная река, девица умела проверять на вшивость ухажеров. Ресторан «Тифлис» – это непомерно высокие цены. Да и толку нас проверять-то?

– Думаю, да, – замялся я, перебирая в голове варианты, как тактично свалить.

…К двум часам ночи мы сдержанно распрощались, проводив девиц до гостиницы, а сами направились к Игорьку домой. Мой приятель вел себя крайне возбужденно. Все время поправлял ремень и приглаживал волосы.

– Фортуна с нами, чувак, – улыбался он. – Птичка в клюве. В смысле – в клетке. Ментовка попалась. Случай выбирает достойных…

Я вкратце изложил компаньону суть дела о приглашении на ужин. Впервые за шесть часов с его лица сошла улыбка.

– Нахрен, – вспыхнул Игорек. – В этом кабаке куриный бульон стоит, как минет на набережной.

– Вот и я о том же…

И наутро Агеев проснулся в скверном расположении духа. Беспрерывно курил, шагая из угла в угол. Надежда захлебывалась в бульоне ресторана «Тифлис».

– Идея, чувак, – оживился он, бросив очередной окурок в окно, – я спасу ситуацию!

– Под подушкой нашел деньги? Или «свинку» разобьешь? Нам штук 15 надо, не меньше.

– Работы старика… Иванов, Астахов и эта старая перда…

Игорек извлек из-под кровати тощую стопку подрамников с натянутыми на них пейзажами.

– Совсем наплевать, что человек умер? – спрашиваю.

– Не расстроится!

Светясь энтузиазмом, Игорек отправился на Пушкинскую улицу. Никогда он так бережно не относился к живописи…

Я бродил по Ялте, поддаваясь душному ветру. Глазел на девушек. Выпил бутылку пива у крохотной часовни. Из чернеющего силуэта священника выделялись блики двух осуждающих глаз. Будто он знал, что я пью и думаю о сексе в дверях курортного офиса Всевышнего…

Я подумал про этого полудурка – Игорька Агеева. Он – средний портретист у моря. При первой встрече откровенничал со мной о том, что короткий детородный орган – плата за безразмерный талант в живописи. И, честно говоря, меня всегда раздражала в людях чрезмерная активность.

Никогда не понимал активистов. Фанатиков своего дела понимаю. Это другое. Но неужели существуют рыбаки, что гонятся за уловом больше, чем за временным отчуждением от действительности?

К тому же, все войны на свете развязали активисты, идейные, партийные, религиозные… По-моему, все это – набор оскорблений.

Ладно… Заносит в дебри… К тому же Агеев заждался… Мне уже интересно, чем это все кончится…

Ресторан «Тифлис» выглядел внушительно. За металлическими воротами – уютная архитектура без пошлой роскоши. Беседки окружены зеленью и клумбами. Запахи чувствуются с улицы.

В манерах Игорька появился подлинный аристократизм. Нелепый уличный портретист проявился лишь на несколько секунд:

– Отдал всю стопку за десятку, – вздохнул он. – Так они ценят его творческое наследие, жлобы… Пришлось звать Патрика. Он доплатит.

Мы ждали минут 45. Заходить в ресторан самим не имело смысла. Часы предвещали разочарование.

Успевший приуныть за это время Агеев снова оживился:

– Знаю, – говорит, – одну шашлычную…

Дальнейшие события вырастали на горизонте, как грибы. Знатно перекусив, мы направились на Массандровский пляж. Там выпивали с моими знакомыми из Донецка. Затем образовалась какая-то съемочная группа. (Чуваки снимали репортаж о жизни в Крыму после присоединения к России.) Потом мы пристали к трио уличных музыкантов. Я одолжил у гитариста инструмент. Заработал рублей 200.