Я полной грудью вдохнул воздух этих полей, так давно позабытый на вкус… Тьфу, опять земной бэкграунд в голову полез, пора отвыкать! Но пахло тут, на перекрестке, по-особенному. Хтонью пахло!

Воронцов особенно не заморачивался: мы перенеслись на крышу бетонного павильона автобусной остановки где-то на сельской дороге посреди леса, занесенного снегом. Мы — это он, я и бочка.

— Направо пойдешь — в Братск попадешь. Налево пойдешь — далеко идти будешь, задолбешься. А прямо — Хтонь. Всего хорошего! — сказал его светлость и, громыхнув далекими раскатами грозы, исчез, оставив после себя только проплешину талого снега на крыше остановки.

«BRATSK — 7KM» — гласил дорожный указатель. «STOY, OPASNAYA ZONA!» — можно было прочитать на противоположной от остановки стороне дороги. То есть тут, где павильон — безопасно? Я прислушался к ощущениям и удивленно хмыкнул: действительно, похоже, какой-то запредельщиной фонило. Может, артефакт закопали, или шаманы эвенкские поработали? В любом случае — холодно, тихо, и ни единой живой души в пределах видимости. Так что мне оставалось только песни из прошлой жизни вспоминать и тихо материться.

Бочку я снимать с крыши остановки не стал — там сохраннее будет, а вот сам — спрыгнул. Полы теплого тулупа, который пожертвовал мне от щедрот княжеских Воронцов, взметнулись за моей спиной, меховые унты провалились в снег сантиметров на тридцать… Армейский кард непривычно оттягивал пояс: портупеи для крепления на спине не нашлось. Не по уставу, понимаете ли! А то я не видел, что все гренадеры такой самопальной неуставщиной только и пользуются!

Воздух Хтони манил меня. В Братск вроде как и надо, а с другой стороны — еще успеется! А вот пройтись по той стороне… Казалось даже, такая моя противоестественная приязнь к Хтони тесно связана с происхождением местных тварей: все они так или иначе впитали в себя культурные нарративы и фобии той, моей, Земли, были проекцией инфополя другого мира в мир этот, воплотившись здесь в реальности, видимо, из-за наличия тут магии как таковой. Или они эту магию породили каким-то образом? Так или иначе — я чувствовал себя внутри пагубного для большинства местных явления весьма комфортно, и даже, как оказалось, успел соскучиться по хтоническим эманациям, которые пропитывали почву, лес, воздух и снег.

Асфальтовая дорога на Братск была разъезжена электрокарами, которые явно были тут нередкими гостями. Скорее всего — ходили грузовики и автобусы. А вот лесная грунтовка напротив — хвастала девственно-чистым снежным покровом, и я мигом его испортил подошвами своих унт, широкими шагами подступая к табличке «Опасная зона».

— Ну, и что тут такого опасного? — хмыкнул я.

— Э-э-э-эх! — простонал кто-то чуть в стороне, и кард мигом оказался в моих руках. Нет, не та эргономика, не тот баланс! Отдам его Бахару-Швабру, а себе свой заберу.

— Э-хе-хе-е-е-е!

Наконец, я увидел источник стенаний! Из-под заснеженных еловых лап один за другим выбирались самые натуральные белые ходоки. Они ждали тут, у знака, подкарауливая любопытных! Те самые мерзлявцы, о которых предупреждали уруки: бледные, худые, в обрывках одежды, они протягивали ко мне свои руки и кряхтели:

— Хе-хе-е-е-е-е! — было их штук двадцать, и глазки у них так и горели тьмой. Что там говорили, ценится у алхимиков?

Впереди перся тощий невысокий тип с развевающимися седыми волосами и заплетенной в косичку бородой. Когда-то он был кхазадом, похоже.

— Мертвые с косами стоят, — сказал я и крутанул меч, разминаясь. — И тишина!

— ХЕ-Е-Е-Е! — вся толпа, проваливаясь в снег, валила ко мне, хрипя и постанывая. — ХУ-У-У-У!

— ТИШИНА, Я СКАЗАЛ! — одним размашистым ударом я снес голову волосатому, пнул ногой кого-то в грудь, зацепил зазубриной клинка третьего, чтобы обратным ходом располовинить и этого тоже…

Мышцы приятно гудели, снег скрипел под ногами, морозный хтонический воздух бодрил, враги не кончались, кард свистел в воздухе и хрупал, врубаясь в промерзшую мертвую плоть, глазки тварей гасли один за другим. Я снова делал то, что умел лучше всего на свете: рубал монстров! Я был на своем месте! И это было хорошо!

Псевдоинтерлюдия. Бахар Двухголовый, он же Швабр, черный урук и начинающий бармен

Бывает так, что свое призвание мальчик знает с детства. Ну, прет его от игры на скрипке, или, например, от ковыряния в потрохах батиного автомобиля. Иногда осознание желанного жизненного пути приходит к двадцати одному году — недаром во многих культурах именно этот возраст считается мужским совершеннолетием. А порой для того, чтобы понять, к чему на самом деле расположена душа, требуется пройти немало дорог и покушать жизнь большой ложкой…

Бахар аккуратно влил в шейкер четко отмерянные порции белого рома, ликера «Мараскино», сока грейпфрута и лайма, а потом ловкими, почти хореографическими движениями перемешал ингредиенты и, процедив через стрейнер, наполнил двойной коктейльный бокал.

— Держи, синий! Так чего, говоришь, Бабай тебе срочно понадобился?

Огромный синий тролль, который сидел сразу на трех барных стульях, двумя пальцами взял бокал и, сделав губы трубочкой, осторожно отхлебнул.

— Вкусно, однако!

— Вкусно? Как тебя там… Хурджин? Так вот, Хурджин, это не вкусно, это — шедеврально! Ничего ты не смыслишь в благородном барном искусстве. И Бабая ты зря пришел сюда искать, он отписывал, что на Москву его забрали. Но обещался быть со дня на день. Он уже так целый месяц обещается. Но глянь, как мы тут развернулись? Бар приличный, огонечки вдоль стойки, бутылок всяких целая батарея, Белая Длань на всю стену! Десять дней как работаем, а посетителей — полно! И всего-то пришлось одному гоблину оторвать голову и трем снагам — ноги. И сразу оказалось, что помещение стоит не так и дорого…

— Так-то я обещал кое-кому настучать в бубен, — Хурджин снова сделал глоток и случайно выпил весь коктейль.

— И для этого тебе нужен Бабай? Вон, ты какой здоровый, кому угодно в бубен настучать можешь! Зачем тебе наш великий и ужасный вождь? Да и нет его, и будет нескоро!

— Однако, чтобы настучать в бубен, мне нужен бубен! — малопонятно выразился тролль. — А Бабай точно придет, вот прямо скоро. Ты мне еще это… «Куба либре» сделай, и тут-то он и появится"!

— «Куба либре» я тебе, конечно, сделаю… — Бахар принялся подготавливать ингредиенты. — Это я уже умею. Но откуда такая уверенность?

— Дед сказал так-то! — пожал плечами тролль.

— А дед откуда знает? — Бахар смахнул с лица свежезаплетенные дреды и прищурился, отмеряя колу, ром и сок лайма.

— Так дед мертвый! Мертвые много чего знают и много чего подскажут, особенно если им от живых чего-то надо!

— Так… — напрягся Бахар. — А чего твоему мертвому деду от живых надо?

— Чтобы я настучал ему в бубен, однако! — тролль протянул синюю лапу за порцией коктейля.

— Дичь-то какая! — свирепый урук растерянно потер переносицу, а потом дернул головой: — Кто там орет на улице?

В этот самый момент в баре появилась пара испуганных снага из местных.

— Швабр! Швабр-нах! Выручай, ять, ты сказал — мы под Ордой, мы ваши-врот теперь! А там урук в тулупе-врот наших-нах бочку заставляет тащить-врот, не менее семи километров-ипать, и орет-ять страшным голосом! Большой урук, в большом тулупе! А в бочке у него — глаза, нах!

— А что он орет-то? И какие, нахрен, глаза? — нарастающая абсурдность ситуации заставила Бахара сунуть руку под стойку и нащупать рукоять бабаевского карда. — Серы-ы-ый! Постой за прилавком, я пойду одному охреневшему сородичу хлебальник бить!

Снага смотрели на Швабра, как на ангела Божия, когда он лупанул сальтуху через стойку, сдернул одним движением черный передник с белой дланью с груди и решительными шагами направился на выход. Но перед самой дверью остановился, прислушавшись, а потом радостно взгыгыкнул, отставил кард в сторонку и прокричал: