– Жду не дождусь.

Антон расправился с завтраком быстрее и складывал грязную посуду в раковину:

– Тебе придётся ехать самой. Я уже опаздываю.

– Ничего страшного. Я не такая уж беспомощная, чтобы не добраться в институт.

– Если бы ты не дрыхла, как сурок, то мы бы везде успели.

С этим было легко поспорить, потому что редкое утро проходило без спешки, и причина крылась не во мне одной. Я застала Антона в коридоре, он обувался. Рассовав по карманам ключи, телефон и портмоне он обернулся и раскрыл объятия. Прильнув к мягким губам, я вдохнула яркий кофейный аромат. Но поцелуй оказался слишком ко́роток, Антон меня отстранил:

– Сегодня встреча с новым заказчиком, мне нельзя опаздывать.

– Тебе всегда нельзя. – Если что, губы надулись сами, не виноватая я. Расставаться по утрам непросто, даже угроза собственного опоздания не пугала. Все вечера и ночи принадлежали нам, но мне всё равно не хватало.

– Катёна, не капризничай. Я же не начальник, чтобы приходить, когда вздумается. Вот дорасту до директора, тогда сможешь требовать. Сейчас же придётся подстраиваться. – Антон нежно чмокнул меня в нос.

– Ну когда-нибудь ты им станешь, и мы будем валяться в постели до обеда.

На прощанье он поцеловал ещё разок, притягивая мой затылок одной рукой, но поцелуй вышел не таким глубоким, как хотелось.

Мне тоже следовало поторопиться. Предстоящие экзамены и подготовка к ним за последний месяц потрепали нервы прилично. Учитывая, что я параллельно училась в парижском универе. Хорошо, что те экзамены я сдала заранее, раньше установленного срока. Иначе от перегрузки можно было элементарно «затеряться в каком-нибудь психоделическом лесу и уже не вернуться».

Антон терпеливо относился к моему решению закончить один вуз для мамы, второй – для себя. Следил за графиком экзаменов, требовал соблюдать распорядок дня, заставлял учить конспекты и даже помогал с теми, что на русском языке. Но такие были в меньшинстве…

Погода стояла почти летняя, май месяц радовал не серыми тучами с непрерывными дождями, когда три дня с неба извергалась вода сплошным потоком, затем на сутки распогодилось, и следом новое трёхдневное обрушение вод. Что на моей памяти происходило наверно каждый год, но не в этот раз. Жёлтое солнце огибало ватные пушистые облака, небо переливалось насыщенным голубым, напоминая глаза Антона. Тёплый ветер ласкал щёки, и я пожалела, что надела избитые джинсы с курткой. Пришла пора вспомнить, что я девушка, и достать из чехлов платья. Когда мои ноги оплетали юбки из струящейся ткани, Антон распалялся за один брошенный взгляд, но если я выбирала мини – он не смотрел, тогда он делал то же самое, что сегодня утром, предыдущей ночью и предшествующие полтысячи дней.

Почтовых уведомлений за три месяца – с моего последнего визита в нашу с мамой квартиру – скопилось предостаточно. Окна распахнуты настежь, тюль шевелился ветерком. Я больше предавалась мечтам, чем разбирала письма. Телефонный звонок не отвлекал ни от чего.

– Антош, привет. – Мы расстались утром, но здоровались при каждом звонке.

– Привет, Катёна. Как дела, ты где?

– Нормально. Я в квартире.

– Сходим вечером в кино?

– Давай. А ужинать ты когда собираешься: до или после?

– После вместе поужинаем. Если у тебя нет других планов.

– Разумеется нет, откуда им взяться. Но ты весь день на работе, голодный.

– В отличие от тебя, я не забываю поесть. Ты обедала?

Я притихла. Чем-чем, а прозорливостью мой любимый обладал колоссальной. Или просто успел меня изучить.

– Что и требовалась доказать. Я как раз пообедал, а ты нет. Так нельзя, Катён. Свалишься на экзамене в обморок от истощения и всё. Что и кому тогда докажешь?

– Не ругайся. Сейчас закончу здесь и пообедаю.

– Мама звонила. Напомнила, что они с отцом ждут нас в субботу. И похвасталась праздничным меню, составленным, между прочим, специально к твоему приезду, чтобы порадовать.

Любое упоминание мамы или обоих родителей Антона приводили меня в одно и то же состояние. Сегодняшний день не исключение. Я обливалась липким потом, губы подрагивали, рот беспомощно открывался-закрывался, но звуки не вылетали.

– Чего молчишь, трусиха? Кстати, ты выбор колец доверишь мне или предпочитаешь сама.

– К-каких колец, Ан-тон? – вздрагивала не только я, но и слова.

– Обручальных, понятное дело.

– Мм, а зачем нам кольца? – Сердце одним ударом с силой било в грудь и замирало, но вскоре возвращалось к учащённому ритму до нового пробивного удара.

– Носить.

– А мы их будем носить?

– Катёна, не тупи. Мы давно живём вместе, в выходные ты знакомишься с моими родителям, твоя мама от меня в восторге, понятно же для чего нам кольца.

Я наконец убедилась, что он не шутил, только понимания это не добавило.

– Антош, вообще-то, прежде чем покупать кольца, стоило поинтересоваться у девушки готова ли она к смене статуса.

– А ты разве не согласна?

Антон не собирался упрощать мне жизнь. Но видимо молчание затянулось:

– Я так понял, что нет.

– Ты спрашиваешь согласна ли я выйти за тебя замуж?

– Ну да.

– По телефону?

– Да… а что?

– Антон! – если бы его имя можно было прорычать, я это сделала. – Антон! – и ещё несколько раз.

– Катёна, ну что ты… как ребёнок. Встретимся вечером и обсудим, хорошо?

– Что мы будем обсуждать? Как ты мне предложение по телефону делал?

– Катюш, – он никогда не окликнул бы меня по имени. Поскольку с первых дней знакомства использовал выдуманное им самим же прозвище – скрестив Катю и котёнка у Антона получилась Катёна. А если он назвал меня иначе, следовало заранее готовиться к сюрпризу. Но хорошему или плохому я не сообразила, крепко увязнув в болоте растерянности. – Я тебя люблю. Очень.

Признание получилось искренним и трогательным. Вовсе не страстным, нетерпеливым или требующим ответных слов. Оно показалось неожиданно добрым, с таким скорее обращались к ребёнку или домашнему питомцу. Я вроде ни то, ни другое, однако слёзы умиления навернулись.

– Я тебя тоже люблю.

– Это главное. Правда?

– Угу. – Из меня прорывались всхлипы, и я поторопилась заткнуть рот кулаком.

– Тогда до вечера. Встретимся перед входом в кинотеатр. Не опаздывай.

Отложив телефон, я долго сидела на диване в гостиной, застывшим взглядом прослеживая шевеление тюля в проёме окна. С востока тянулись клочковатые облака, но ветер, что чабан, подгонял их злобными тычками, тогда они спотыкались, объединялись в стадо, образуя одно большое облако, но ветер всё равно был сильней. Изумрудно-серебристые макушки тополей шелестели и кланялись вслед трусливым облакам.

Глядя сквозь окно, я представляла, как мама прошлым вечером встречала Пьера с работы. Они непременно бы обнялись, едва мужчина переступил порог, и поцеловались тут же у входной двери. Затем она звонко смеялась и раскладывала по тарелкам пасту с морепродуктами, её любимую. Они ели, пили вино, шутили, примостившись на узком балкончике, что два воробья на жерди, и смотрели на яркие лучи Эйфелевой башни, рассекающие небесное покрывало на треугольные лоскуты, или как множество огней складывались в неповторимые, диковинные узоры, окрашенные в национальные цвета. После ужина сначала он целовал её кисть, затем вставал, чтобы чмокнуть щёку, или касался губами виска, замирая на несколько вдохов. Насыщаясь цветочным парфюмом и близостью. Пьер сам относил грязную посуду на кухню, а после они сидели в обнимку на диване и шептались, попивая вино. Мама с Пьером стала счастливой.

Воображаемая сочная картина меняла ракурсы, я видела женское волнистое каре и смуглые пальцы Пьера между светлыми локонами. Он часами перебирал мамины пряди и не уставал. Мне казалось я тоже рядом с ними, там, в их Париже, поужинаю, а после поеду в… да куда угодно… За один год с Алисой мы побывали во множестве мест, воспоминания о большинстве которых парижане схоронили в прабабушкиных деревянных сундуках. Может мы вновь нагрянем в Латинский квартал. «Полидор» с запахом архаичности всегда встречал радушием и ценами без апломба. Его состаренная потёртая с выбоинами деревянная мебель заставляла гадать о возрасте, на вид не меньше, чем самому ресторану. С Алисой мы отполировали не один стул. Так странно смотреть на то, что существовало и видело то, что ты никогда не узнаешь, не дотронешься, не постигнешь. Кто-то обессмертил «Полидор» в книгах, но он будто не нуждался в помощи жалких потуг человечишек. Вопреки всему он просто был. Нечто фундаментальное, постоянное, принимаемое за факт, что не должно и не изменится, как бы не менялся мир вокруг и как бы в своей агрессии ни сходили с ума люди. Мы с Алисой могли сколько угодно натирать дерево ладонями в настоящем, но прошлое ускользало быстрее тикающих секунд. Станется я загляну на огонёк, чтобы отметить двухсотлетие ресторана. Если к знаменательному юбилею не растеряю желание выходить из дома…, или в принципе буду способна ходить (то, что ресторан «Полидор» будет стоять на прежнем месте, так же как сегодня, вчера, 100 лет назад и 100 лет вперёд не вызывало сомнений).