— Ты хорошо выглядишь, — решается снова заговорить брюнетка.

— Не правда… — усмехаюсь. — Лучше расскажите, что интересного произошло, пока меня не было, — пытаюсь перевести тему от моего самочувствия.

— Ничего, — немного подумав отвечает Анна.

— Как ничего — какая то тварь слила фотки ваших мам отцу Саймона, — возмущенно начинает тараторить Стив, получая при этом локтем в бок от своей девушки.

— Роджерс… — злобно рявкает Стелс. Бедолага блондин получает от Делинвайн второй удар.

— Всё нормально, я в курсе….

— Тебе нельзя волноваться, — Саймон хмурит брови, бросая грустный взгляд в мою сторону.

— Ладно, проехали. Как там твоя постановка, Стив? — ладно, не будем бесить зверя в моём друге, лучше послушаю о прекрасном, о театре. Как бы забавно это не звучало это из уст Роджерса.

— Стеф решила сменить музыкальный репертуар на современный. Она переживает, что большинство зрителей уснут от скуки на премьере.

— Они уснут от её игры, а не от музыки, — фыркая, произносит Анна.

— Не правда, Стефани хорошо играет, — похоже, я выбрала не лучшую тему для разговора. Однако, хочу отметить, что их милая перепалка прекрасно усыпляет, с каждой новой репликой ко мне приближается Морфей. Кладу голову обратно на плечо к Саймону под негромкую ссору двух влюбленных. Одна из них ужасно ревнует, а вот второй, кажется, этого ещё не осознает. Всё как обычно. Я дома, рядом друзья. Вот только мне хочется одного, поспать ещё немножко.

Только сквозь сон слышу обрывки фраз.

— Она что, уснула? — голос Роджерса.

— Да, тише ты! — шипит Саймон.

— Отнеси её в кровать, а мы поговорим об Эллисон, — шепотом еле слышно предлагает Анна.

Мой расслабленное тело вдруг взмывает вверх, а я окончательно проваливаюсь в сон. Впервые за долгое время мне снился сон. Идиотский правда, но всё же хоть что-то. На сцене школьного театра Роджерс играет Ромео, а Делинвайн Джульетту. В реальности смутно можно представить, что моя подруга играла бы в театре, но кто знает. Может она всегда мечтала блистать на сцене. В актовом зале сидят зрители, среди которых я, мама, бабушка, Стелс и Майкл. Правда я сижу одна и за их спинами. Смотрю на них, изредка бросая взгляды на сцену. Ба и Саймон о чём-то спорят, а вот мама и Тёрнер смотрят спектакль. Внезапно опускается занавес и на сцену выходит мой отец. Он берёт в руки микрофон и произносит: “Сара, проснись…”

Я резко вздрагиваю и открываю глаза. Образ отца ещё секунду держится перед моими глазами перед тем, как исчезнуть. Сердце колотится как бешенное. В комнате тесно. Уже ночь. Смотрю на дверь, а под неё виднеется щелка света. Значит кто-то не спит. Встаю и задыхаясь иду к двери. В гостиной слышны голоса. Снова Саймон и бабушка, ни мамы, ни Руни не слышно.

— В чём дело, где мама? — нервно интересуюсь я, пытаясь утихомирить бурю в душе.

— Сара, ложись спать… Мама скоро приедет… — голос Ба дрожит, и это значит, что что-то случилось…

— Где мама? Где Миссис Стелс? — твердо настаиваю на своём.

— Ох… — вздыхает женщина, хватаясь руками за голову. Они должны были решить в городе кое-какие вопросы, а вечером поехать за вещами к Стелсам… Их до сих пор нет… На телефон они не отвечают.

Сердце пронзает боль словно острый кинжал, задыхаясь, я спускаюсь по лестнице. Бегу к двери, но меня хватает Саймон и крепко прижимает меня к своей груди.

— Тише, успокойся…

— Но я не могу… — я попросту начинаю рыдать, разрывая легкие своими криками.

— Успокойся, Сара, — объятия становятся невыносимо сильными, что ещё чуть-чуть, и мой позвоночник хрустнет от давления.

— Почему они не вернулись? — продолжаю вопить от отчаяния и боли. Нет. Нет. Что-то произошло. Иначе зачем папа приходил во сне. Моя душа в полном смятении. Я пропустила вечерний прием лекарств. И видимо меня отпускает от действия препаратов.

— Тише, успокойся. Мой отец спокойный человек. Он ничего им не сделает. Я сейчас съезжу домой, и вернусь, — тихим шёпотом произносит Стелс.

— Я с тобой… — всхлипываю, пытаясь разжать железную хватку друга.

— Нет. Ты мне обещала. Сара, останься дома с бабушкой. Прими лекарства. Всё будет хорошо, — и я почему-то ему верю. Саймон целует меня в макушку, но продолжает держать, пока мои руки не свисают плетьми. — Умница, я скоро вернусь.

Из объятий друга я попадаю в объятия своей бабушки. Она гладит меня по спине, пытаясь успокоить, пока где-то в стороне раздается хлопок от закрывающейся двери. Мы стоим так наверное с минуту, в полной тишине, в атмосфере гнетущей тревоги.

— Бабуль, мне отец приснился, — стираю слёзы с глаз, которые жутко шипит.

— Ох, Сара… — вздыхает женщина, выводя узоры на моей спине, как в детстве. Она всегда так делала, когда я рыдала. А рыдала я обычно, посмотрев грустный фильм или мультик. Да, не удивляйтесь. Сломав ногу, я не проронила ни слезинки, а вот когда погиб муравей в фильме “Дорогая, я уменьшил наших детей” — плакала часа два к ряду.

— Расскажи мне о нём, — прошу её, зная, что откажет, тем более сейчас.

— Золотце, сейчас не стоит… — голос бабушки дрожит ещё сильнее.

— Ба, расскажи. Пожалуйста, я хочу знать всё, что ты знаешь о моём отце… — поднимаю голову, и сквозь пелену соленных слёз, умоляю. Умоляю.

— Ладно, твоя взяла, только выпей свои лекарства…

***

На кухне свистит чайник, передо мной на столе лежат таблетки и стоит стакан воды. Сердце всё ещё барабанит, разгоняя кровь вместе со страхом по венам. Беру в руки горсть цветных пилюль и одним залпом проглатываю, запивая ледяной водой.

— Сейчас станет лучше, — снимая свистящий чайник с плиты, твердит бабушка.

— Ба, начинай, не томи… — скуля, умоляю её всё рассказать.

Вы, наверное, не понимаете, почему для меня это так важно. Ведь я вам не рассказывала об отце. И всё потому, что я практически ничего не помню. Он ушел. Давно ушел из нашей жизни и больше не возвращался. Но причины его ухода я не знаю. Это больная тема для моей мамы. Каждый раз все заканчивалось нашей с нею ссорой.

— Ладно, твоя взяла, — заваривая зелёный чай, бабуля сдается.

— Марк всегда бы красавцем. Шикарные глаза и необъемные плечи. В школе он играл в лякросс. А твоя мама…. Ты знаешь, была той ещё занудой. Воротила от твоего отца нос. А он всё бегал и бегал за ней. Такой упрямый. Пожалуй, ты на него чем-то похожа. Марк бросался в омут с головой, когда влюблялся. Он был готов носить её на руках. Джен же считала, что он ветреный, и долгое время не подпускала его к себе. Но твой отец не отступал, всё твердил, что она будет его женой… Так и получилось, его упрямство взяло верх. Они полюбили друг друга… Но их чувства были буйными, практически неуправляемыми. Они то ругались, то мирились, и через час снова тонули в ссорах. А затем, Джен забеременела тобой. Ей было столько же как и тебе, когда она тебя родила. Они были молоды, денег у нас тогда не было. Марк пошел в университет и устроился на работу. Он продолжал играть в лякросс. Понятно, что со временем их ссоры участились. Твоего отца никогда не было дома, и я думаю это потому, что он не бы готов к семье…

— И поэтому он ушел, — прерываю речь бабушки, осознавая, что мой отец просто не был готов к такой ответственности, как семья. Это довольно обидно, даже под таблетками.

— Нет, солнышко… Ушла твоя мама…

========== Сломанный термостат ==========

— Нет, солнышко… Ушла твоя мама…

Мама? Мне всегда говорили, что это отец ушёл из семьи. И эта информация упала камнем в тихий омут моего сознания, вызвав волны полного недоумения. Не то, чтобы это могло стать причиной психологической травмы, скорее немного пошатнуло мои укоренившиеся представления о собственной семье.

Но почему мама мне не сказала?

Я бы поняла. Во всяком случае всегда старалась понять, пока мне не стукнуло четырнадцать, но и в тот период гормональных приступов психоза у нас в конце концов получалось находить общий язык.

Окунаясь с головой в свои детские воспоминания, я проматываю затертую до дыр киноленту. Особенно углубляясь в те моменты, когда отец ещё проводил со мной время. Особенно хорошо мне помнится Рождество, мы как раз гостили у родственников в Чикаго и в тот год я впервые увидела снег. Это вам не Невадские пустынные метели. Для меня в пять лет обычный снег стал настоящим чудом. Я помню, как мы с папой лепили снеговика. Он всё время смеялся. И было над чем… Мне ну оооочень понравились снежинки на вкус. И следующее Рождество мне тоже запомнилось, потому что в нём не было ни снега, ни отца.