- Зачем же ты их заклеил?

- Что бы видеть! - почти восторженно ответил Андрей.

Стало быть, все-таки шок, - подумал Воропаев и поднял с земли студенческий билет.

- Андрей Алексеевич Умов, студент пятого курса Вэ Эм Кэ, - задумчиво прочел Воропаев, и опять уставился на очки.

- И ты через них смотрел?

- Смотреть нельзя, а можно только видеть.

- Это как же? - простодушно удивился Воропаев.

- Вы не поймете.

Андрей наконец выхватил очки и, сделав два шага, припал на левую ногу.

- Ну-ка, господин студент, полезай в машину, нам определенно по пути.

Вечером в палатах первой градской Воропаев провел предварительный опрос оставшихся в живых. Их было трое: девушка, манекенщица от Юдашкина, по паспорту Катерина Юрьевна Смирягина, двадцати лет отроду, сбежавшая еще ночью с дачной вечеринки на станцию, отец Серафим из храма Димитрия Солунского, что в Клинского районе, ехавший

к ранней обедне на престол в один из Московских храмов, и здоровый пьяный битюг с документами продавца одной частной фирмы. От битюга толку не было, - он, видно, так и проспал все сто километров Северной железной дороги. Впрочем, от остальных толку было не более.

Прежде он приступил к отцу Серафиму, оставив головокружительные плечики юдашкинской красавицы на потом.

Поп лежал, выпустив поверх простыни рыжую курчавую бороду. Казенное покрывало вкупе с подушкой напоминало загрунтованный свинцовыми белилами холст, на котором отчетливо вырисовывалась голова Иоанна Крестителя. Во всяком случае, это было лицо человека страждущего, больного, но непреклонного в своей вере.

Воропаев слегка замешкался, не зная как обратиться. На память пришло недавнее телеинтервью с патриархом. Разговор шел о засилии иноземных миссионеров, лжепророков и гуру, хлынувших на опустошенную диалектическим материализмом шестую часть суши. Моложавый собкор всячески напускал на себя благочестивый вид и называл служителя церкви владыкой.

- Владыка, позвольте вас так называть, - собкоровским голосом приступил Воропаев, - я старший следователь ФСБ Вениамин Семенович Воропаев. Расскажите все по порядку.

Тихо зашуршал миниатюрный диктофон. Наверное так шуршит тростник на земле крестьянина Иссы. Отец Серафим даже не взглянул на Воропаева.

- Батюшка, - позвал следователь.

Пострадавший повернулся и изрек:

- Гряде новый человек.

Теперь стало очевидно, что отец еще далеко не стар, и что они с Воропаевым вполне могли быть однокашниками.

- И дано ему было вложить дух в образ зверя, - продолжил отец, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. - Отец Серафим помолчал немного и разъяснил: - Показания, которых ты ждешь от меня, давно записаны Иоанном Богословом. Прочти их.

- Батюшка имеет в виду Апокалипсис? - Воропаев стал выходить из себя.

Батюшка перекрестился, и тут Воропаева осенило:

- Отец Серафим! Да не тот ли вы Серафим, который...

Воропаев осекся. Лицо батюшки побледнело, и голова свалилась на бок.

- Врача, - мелькнула мысль.

Воропаев соскочил со стула и выбежал в коридор.

Когда они с доктором вернулись, отец Серафим уже пришел в себя и неслышно шевелил губами.

- Что он говорит? - в пустоту спросил Воропаев.

Доктор нагнулся поближе.

- Прелесть, что ли, господин майор.

Тогда Вениамин Семенович сам подставил ухо поближе.

- Прелесть... - донеслось до его сознания.

Воропаев вопросительно посмотрел на доктора.

- Бредит?

- Я не психиатр. Общее состояние вполне удовлетворительное, температура, давление... - доктор пристально взглянул на Воропаева,

- Вот у вас определенно нездоровый вид, да и нервишки разболтаны. Вы давно отдыхали? Отпуск где провели?

- В Грозном... - не выдержал Воропаев, но доктор не смутился.

- Сволочи, сдали Кавказ.

Воропаев неласково посмотрел на доктора.

- Знаю, знаю, Кавказ не Москва, а Москва не Россия. Отсидимся в Филях, а там и в Париж, только будет ли этот париж во второй раз? Да и что оно такое, этот будущий, грядущий париж? Как вы думаете, полковник?

- Я майор, - поправил Воропаев и вдруг заметил, что доктор смахивает на фотографию Антона Павловича и Михаила Афанасьевича одновременно. Вас случаем не Антон Михалычем величают?

- Михаил Антоновичем, - теперь поправил доктор. - Знаете ли, с детства не люблю гэбистов... - доктор отвернулся к больному.

Воропаев достал сигарету и вышел на лестничную клетку. Потом достал телефон и пропиликал:

"Во по-ле бе-ре-зка сто...", - и домычал уже сам - ...яла.

На том конце несуществующего провода оказался Заруков.

- Что показало вскрытие? ... Отравление? Как нет? ...в результате кровоизлияния. Не у всех? ... В мозг... ...ах, так все-таки остановки сердца... А химики? Да что ты мне про этот дух, блин. Черемуха? ...

Тогда что же? Мы же не в Японии, блин, что я доложу первому? Аум Сенрико и председатель ФСБ? Ладно, отбой... отдыхай, Заруков, кстати, давно хотел спросить тебя, как твое отчество? Иваныч, понятно. Пока, Иван Иванович.

Потом он вспомнил про Андрея и тихо матернулся на себя за черствость души. В травмпункте уже все закончилось. Легкое внутреннее кровоизлияние, проступившее огромным фиолетовым пятном на задней части бедра, вот и все последствия. Правда, когда Воропаев поинтересовался самочувствием, Андрей ответил:

- Самочувствие в норме, полет проходит по программе, - отчитался Андрей и мотнув головой добавил, - Правда в голове шип какой-то. Ну да это мелочи.

- Шип?

- Типа. Шипение свистящее, так дисковод шумит.

- И давно? - Воропаев сделал сочувствующую рожу.

- Давно, всегда.

Молодой человек опять улыбнулся, но уже как-то невесело.

- У меня тоже шумит, только я уже привык, живу долго, понимаешь.

Раньше удивлялся, а теперь совсем прикипело. Давление, наверное, в ушах. - Воропаев помолчал. - Ты куда по Ленинскому шел?

- В университет.

- В университет строго наоборот, милый.

- Да почему же?

- По топографии местности.

- Но как же я бы попал в больницу, если бы я шел наоборот?

- Ты бы в морг попал, если бы шел в обратную сторону, а я тебя спас.

- Вот именно.

- Что именно!?

- Теперь я в больнице и сейчас пойду в университет, то есть туда, куда и шел.

Воропаев внимательно посмотрел на студента. Андрей смотрел внимательно на Воропаева. Оба подумали про очки.

- Знаешь, Андрей Алексеевич, я виноват перед тобой, давай я тебя довезу? Вот только мне с одной барышней поговорить надо. Подожди здесь. Андрей неопределенно мотнул головой.

Вначале Воропаеву показалось, что манекенщица - точная персонализированная форма его вечного чувства вины перед дочерью. Та все время доставала папу желанием иметь куклу Барби, а он все просил подождать до очередной зарплаты.

Воропаев приготовился слушать болтовню про бутики, версачи и шейпинги, но услышал нечто странное.

- Господи, зачем я такая дура, что не смогла даже умереть. Ведь он меня пытался спасти, понимаете, я, драная тварь, приползла с той попойки вся по горло в грязи, я и думала, что я продажная тварь, и мне ничего другого не положено, кроме как торговать своим телом и жить с этими ублюдками, - манекенщица откровенно плакала, смахивая слезы ладошками, - вы знаете, что значит с ними разговаривать, три извилины наехать, оттянуться и трахнуться, знаете, что является верхом остроумия, мне вчера один очень богатый человек сказал: "Ты как шестисотый мерседес - не к чему придраться". Да что там говорить, я и сама такая дрянь, что уже не надеялась на лучшее, но он дал мне надежду.

- Кто он? - осторожно влез Вениамин Семенович.

Девушка, как будто сама удивилась.