- Наркоманы с трех вокзалов, - догадался Воропаев и автоматически потянулся к радиотелефону, но потом спохватился и выматерился.

Когда они подъехали, здание уже догорало. Сухо, как праздничная пиротехника, хлопали последние стекла и с веселым звоном падали на асфальт. Те, кто мог, выбрался наружу и наблюдал, как из окон прыгают больные.

- Михаил Антонович, - обратилась старушонка, одетая в серый байковый халат, - в хирургическом отделении остался один.

Заметив какую-то кричащую фигуру на третьем этаже, доктор рванулся, но Воропаев его придержал.

- Погоди, Михаил Антонович, не твое это дело. Пойди лучше к больным.

Воропаев скрылся в клубах дыма.

Доктор смотрел на охваченное пламенем окно. Человек расставил руки, упершись в раму. Кажется, сейчас прыгнет. Михаил Антонович, как техник палубной авиации, замахал руками. Впрочем, что он делает, сам о себе подумал доктор. Что мы все делаем, все это мелкая воропаевская суета, разве вылечишься анальгином, если в душе раковая опухоль? Надо резать, резать и резать. В ушах, сквозь грохот и звон, неистово гудел ветер.

Надо резать, опять сказал себе доктор, и заметил, как человек в окне отпустил одну руку и повернулся назад. Неужели добрался, нет, это все пожарные меры, чего тушить пожары, надо спички отобрать. Родители, не давайте детям играть с огнем! Спички детям - не игрушка!

Вскоре появился Воропаев, героически неся на руках ополоумевшего от страха пациента.

- Ну-ка погляди, а я смотаюсь, привезу людей.

Доктор неопределенно махнул рукой и пошел в сквер. На этой скамейке он часто сиживал между операциями, обдумывая какую-нибудь пьесу, или просто так подставлял лицо под ласковое летнее солнце и не думал ни о чем. Его коллеги и пациенты в такие минуты не беспокоили, говоря друг дружке: Михаил Антонович отдыхает.

Доктор полез во внутренний карман и достал тоненькую книжку в строгой черной обложке с грифом одного известного издательства. Развернул и принялся читать.

Университет скорее угадывался по отсутствию ветра, которому приходилось огибать главное здание, и здесь как раз было относительное затишье. На улице Лебедева он постоял, пытаясь разглядеть яблоневую аллею. Но и тут ничего не получилось, и он вспомнил картину Ван Гога с очень похожими деревьями, как будто писалась она не на юге Франции, а прямо здесь, на Ленинских горах.

Потом он думал о голландце, о его письмах, и о том, что зря тот поехал в Париж, потому что лучше, чем "Едоки Картофеля", нет картины. Во всяком случае красивее. Он в последнее время все чаще вспоминал именно эту картину. В особенности вечерами, когда они зажигали керосиновую лампу и ужинали картошкой. Картошку копали втроем с Серегой и Ленкой Гавриной у биофака на экспериментальных грядках. И потому она каждый вечер была новая и вкусная. Ему показалось, что пахнет печеным, и он, глотая слюну, пошел к Ломоносову.

У догоравшего костра стояла только Даша. На ней было все то же старенькое взрослое пальто. Казалось, она его ждала, и только для теплоты ворошила едва тлеющую золу.

- С кем это ты на лошади катался? - сухо спросила Даша, подворачивая нетронутый еще переплет красочного издания "Эзотерические сны ближнего зарубежья."

Андрей смущенно пожал плечами:

- С Катериной.

- Красивая.

Даша смахнула испачканной рукой жиденькую прядь, и теперь Андрею показалось, что перед ним золушка.

- Когда я ее увидел в первый раз, мне показалось... впрочем мне всегда кажется что-то еще, кроме того, что я вижу. Вот я смотрю на твое перепачканное лицо и мне кажется перед мной Золушка. Я никак не могу увидеть то, что есть на самом деле, а все время что-нибудь представляю, и получается как бы из головы... Даша по взрослому усмехнулась.

- И что же ты в ней увидел?

- Мне показалось, что она не просто красавица, а символ.

- Символ? - удивилась Даша.

- Да, так смешно, наверное. Символ будущей России, то есть, может быть, не конкретно, а вообще в смысле надежды. И мне вдруг захотелось быть с этим будущим, то есть, жить и смотреть - как оно все получается, - Андрей смутился,

- Впрочем, теперь понятно, что все мы для чего то созданы и что-нибудь символизируем...

- И что же я символизирую? - Даша вызывающе посмотрела на Андрея.

- Мне кажется, я тебя уже раньше встречал, только это было во сне.

- В саду камней? - подсказала Даша и поежилась.

- Да, и в японской электричке. - Андрей теперь точно вспомнил свой сон, -Ты была с Петей. Видишь, как все устроено хитро, я уверен, что и все остальные видели этот сон, наверное мы все снимся эНЧе.

- эНЧе? - переспросила Даша.

- Можно просто Че, - Андрей как-то болезненно улыбнулся, - Новому Человеку мы снимся, ты снишься и моя мама, и Вениамин Семенович, и Петька, и даже тот старик в коляске, который считает его своим сыном. Мы играем все в одном спектакле.

- Нет, я не играю, вот в школьном спектакле я играла Соню Мармеладову. Правда, он догадался. Эн Че на кладбище подошел ко мне и сказал: вы мне Соню проститутку напоминаете. Мне так стало стыдно.

Он такой с виду мягкий, вначале соболезнования выражал, а потом прямо так и сказал. И еще попросил за отцом поухаживать. Я, конечно, отказалась, а когда все это случилось, пришлось. Даша, помолчала и добавила:

- А Пете подарил конфету шоколадную. Петька любит сладкое и взял с радостью, расслабился, развернул красивую обертку, а там пусто.

Понимаешь, как в одном старом черно-белом фильме, плохой дядька дарит ребенку обманку. Дарит и смеется, мол, шутка, и там еще паренек в фильме сказал, я запомнила на всю жизнь: "Дядя, вы дурак?". Я именно это "вы" запомнила.

- Нет, он "ты" сказал, - поправил Андрей, - Странно, где ты могла видеть такой старый фильм, я думал их, теперь считают ненужными, эти фильмы шестидесятых.

- Нет, показывают в неудобное время. Ну так вот, эНЧе точно так, как в том фильме, улыбается, а говорит совсем другое.

- Я знаю, - перебил Андрей, - про пустоту я знаю...

- Да, говорит пустота - это лучшее, что можно подарить ребенку.

- А что Петька? - заволновался Андрей. Даша улыбнулась.

- Петька сказал, что в пустоте летает топор, купленный на чертовы деньги. А астрономы наблюдают в телескопы восход и заход топора. У Петьки каша в голове, он перепутал Карамазовский топор с Раскольниковским. Но есть еще один, мы купили в качестве реквизита за пятьдесят тысяч, только не обычный наш топор, а новый - похож на индейский томагавк.

- Это не у Петьки в голове каша, а у эНЧе. - Андрей задумался и ему пришла в голову новая мысль, - Наверное, Новому Человеку в детстве тоже такую конфету подарили и, чтобы исправить положение вещей, он решил пустоту внутри красивой обертки превратить в золото мира.

Даша пошурудила в золе и выкатила из кострища фигуристую, как спутник Марса, картофелину.

- Хочешь есть?

Андрей кивнул головой и поднял с земли аналог небесного тела. Тело было горячим и он стал перебрасывать его из ладони в ладонь и шумно пыхтеть на него морозным паром.

- Да погоди же, пусть остынет, - смеясь, посоветовала Даша, доставая второй спутник.

- Я в детстве астрономией увлекался, - Андрей протянул картошку и так и держал ее, несмотря на боль, - Смотри, картошка похожа на планету.

Еще горячую, новенькую, а мы, как боги, дышим на нее, чтобы на ней пробудилась жизнь.

- Да нет, чтобы съесть, - опять засмеялась Даша.

- Значит Ван Гог рисовал богов, а я-то думаю, почему эти бедные люди кажутся мне такими прекрасными. А мы убили этих людей...

- Не мы, а он.

- Не знаю, ничего не знаю, я сыграл свою роль отменно.

- Перестань, ты единственный, кто сейчас пытается что-то исправить.

- Я, Даша, трус, и от этого все и произошло.

- Это ты про арку?

- Рассказал... - Андрей попытался сковырнуть черную хрустящую корку.