Лицо юноши исказила невыносимая боль он распахнул глаза и вцепился похолодевшими пальцами ей в руку и потянул к себе. Она послушно наклонилось к его губам. Единственное слово, больше похожее на шелест осенней листвы. "Ты…'"- решило многие вопросы.

Марэна неверище посмотрела на него, ведь уже больше трех тысяч лет у нее не было ученика, не было того, кто всей душой желал рабства. Те, кто способен пережить перерождение, обладают сильной волей и непоколебимым характером, пусть и каждый в своей вариации, а такие не желают быть рабами. Они хотят свободы, власти, силы. Но она чувствовала, что юноша не оговорился в бреду, он действительно выбрал ученичество. Изящная Агония была поражена. Даже невесты вампиров, которые были влюблены в них до умопомрачения, не желали рабства. Даже в жизни Антуана, а он мог обольщать куда лучше нее самой, было всего три ученика и все погибли, прикрывая создателя. Дело в том, что ученик первородного — это единственный вампир, который не станет повиноваться приказу и не уйдет, спасая себя. Сила обряда будет требовать, чтобы он отдал всего себя за своего творца. Вамп знала и пару примеров того, как ученики через несколько веков сходили с ума и молили о смерти, потому что связь ученика и создателя неимоверно близкая и неразрывная. Именно поэтому принято называть учеников рабами. Для вампиров такие не живут, а лишь отыгрывают роль тени своего творца.

По легендам ученик может стать первородным, так гласил завет сотворивший их богини. Но еще никогда не случалось, чтобы ученик пережил своего творца, как правило они умирали раньше. А жить, ощущая эмоции, зная, когда страдает, а когда наслаждается тот, кого ты больше всего любишь — порой настоящая пытка. Сама Марэна не желала бы никому такой судьбы, хотя и не раз предлагала рабство своим высшим птенцам, но все отказывали и, по глубокому убеждению самой вамп, поступали совершенно верно. А этот юноша выбрал ее, выбрал служение, без права на свободу.

— Это вечное рабство, ты все еще жаждишь быть рабом самого страшного из творений Бездны? — снова спросила она, хотя это было не по правилам. Творец, не должен был сомневаться в решении своего птенца. Это могло заронить сомнение в душу перед самим обрядом и повысить риски на смерть, но вамп просто не могла допустить, чтобы у нее в рабах был тот, кто не понимает всего.

Юноша глянул ей в глаза. В них по прежнему плескалась боль, но где-то в глубине оказалась и ирония. Он медленно кивнул, не отрываясь глядя ей в глаза, словно хотел, чтобы она тоже сделала выбор. Чтобы она тоже решила — стоит ли он того. Словно желал показать, что не в бреду, не от страха кончины выбрал, а именно из-за нее.

— Как тебя зовут, друг мой? — совсем ласково спросила она.

— Адриан, — ответил юноша и дернулся. Его сердце пропустило пару ударов и забилось медленно и почти не слышно. А сам от боли потерял сознание, но был еще жив.

— Адриан — Антуан, — задумчиво протянула она, наматывая на указательный палец прядку грязных волос. А затем усмехнулась, как уже давно не делала, с радостью и легкой грустью в слишком многое видевших глазах. — А ты снова оказался прав, любимый друг. Я все-таки нашла того, кто станет выполнять приказы, даже после моего ухода.

~*~*~*~*~

Марэна отложила перо и откинулась в кресле. Она уже давно вела дневники, и каждая запись казалась очередной точкой на отрезке жизни. Писала она их откровенно и без прикрас. Вамп знала слишком много, чтобы говорить метафорами и намеками. Если бы кто-то, кроме нее самой мог прочесть записи, то заполучил бы весомый довесок к силе. Однако она знала совершенно точно, что никто, кроме того, кто займет ее место, не сможет даже открыть дневники.

Послышались плавные кошачьи шаги в самом конце коридора. Вамп недовольно скривилась. Ей снова не удалось побыть одной. Она снова скучала по тем временам, когда ей не приходилось отвечать за сохранность двух рас в двух мирах. За своих она была спокойна, потому что была единственным первородным на весь мир, а вот реальность Антуана постоянно требовала присутствия и разбирательств в детских, порой нелепых игрищах прочих первородных и высших. Если в первое столетье это радовало и забавляло, подарило дыхание молодости, то сейчас она все чаще ощущала, что пресытилась кровью и ответственностью. Дети Антуана отличались редкой, для вампиров, истеричностью и неуверенностью в собственных силах. Как она не старалась поменять это — так и не смогла.

По ее глубокому убеждению Антуан выбирал птенцов, не заглядывая в будущее, а желая помочь покалеченным душам. Если в первый момент это кажется правильным, то спустя века становится ясно, что такие создания не способны сами за себя постоять. Они словно дети, не желающие взрослеть. А она оказалась не готова к такому потомству. Веками видеть перед собой только трусливых слуг, а не соратников и товарищей на деле куда сложнее, чем на бумаге. Она пыталась в своих записях предупредить будущего преемника, что защиты и помощи ему не окажет никто.

В том, что преемник будет, она не сомневалась и теперь прекрасно понимала слова Антуана в его последние минуты. Ты действительно ощущаешь тяжесть и усталость. Друг оказался прав в совете про ученика, а значит ему стоило верить и про преемника. Хотя разум сопротивлялся надежде, что где-то в ее мире есть столь же древняя душа, готовая пройти метаморфозу первородного вампира, к тому же удерживающего в себе две сущности пары совершенно разных разумов.

Она захлопнула книгу и встала с ней. В этот момент дверь бесцеремонно распахнулась, и в кабинет влетел Адриан.

— Почему ты не сказала, что на тебя объявлена охота!? — закричал он.

Глаза бешенные, на скулах играют желваки, и губы стянуты в тугую нитку. Значит разговор будет долгим и не приятным. Воспитание именно этого вампира давалось ей особенно тяжело. Юноша отчаянно сопротивлялся новым реалиям своей судьбы и отказывался видеть в ней вампира. Он словно видел в ней мать или сестру, человека. Он кричал, когда она была ранена и дарил подарки на человеческие праздники. Она орала на него, проводила обряды по внушению — но все бессмысленно. Этот вампир не видел в ней творца, а видел человека, равного себе. А эта слишком раздражающая вольность для существ, привыкших принимать уважение и выказывать его.

— Снова ты, — печально вздохнула она, прижимая очередной том дневника к груди. — Что на этот раз растревожило твое горячее сердце, что ты решил ворваться без приглашения и даже стука?

— Прекрати, сейчас не до сантиментов и реверансов! Герик объявил на тебя охоту, сообщил всему клану, что восьмую долю твоей сути отдаст тому, кто сможет тебя убить. И я узнаю об этом от слуг, а не от тебя!

— А, ты об этом, — вздохнула вамп, подходя к большому гобелену. На картине были изображены книжные полки старой библиотеки. На некоторых лежали книги, на других пергаменты, на третьих шкатулки и склянки.

— Да, Бездна меня раздери, я об этом! Почему, если первородный вампир возжелал твоей крови, мы все еще здесь, почему не в твоем поместье? Ты сейчас должна быть, как можно дальше от клана и высших, которые могут предать. И почему в особняке нет охраны? — он глянул на вамп, которая пристально разглядывала гобелен и добавил. — Тебя хотят убить, а ты продолжаешь писать свои писульки! Ты меня вообще слушаешь или так и будешь любоваться этой старой тряпкой?! — гобелен никогда не нравился ему. В кабинете Марэны все было со вкусом, но это старое, почти выцветшее полотно в пятнах и мелких дырочках наводило тоску.

Вамп вспыхнула яростью. Глаза стали пропадать, а на их место вставали большие черные дыры. Она с ненавистью, не глядя, засунула дневник в картину. Полотно пошло рябью, словно было не из ткани, а водной гладью. Адриан открыл рот от удивления. Толстая книга в кожаном толстом переплете встала на одну из полок и превратилась в рисунок.

— Значит так, — начала вамп, — в доме есть охрана! А не сказала я тебе, именно потому что знала, что ты закатишь истерику!

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Я говорю о настоящей охране, а не о том десятке низших желторотиков, которых ты держишь при себе, чтобы их не убили в ближайшем селении! — обескураженный мужчина взял себя в руки и вернулся к теме разговора. — Я хочу быть уверенным, что тебе ничего не угрожает! Почему ты так спокойно относишься к тому, что один из первородных решил тебя убить? Я тебя не понимаю!