Я оказалась в западне собственного тела. Теперь разорвать контакт с бумагами не было никакой возможности. Сначала я испугалась, а потом смирилась, поняв, что буду смотреть этот фильм бесконечно. Пока не погаснет свет.

Стала просто ждать, когда потеряю сознание. Это автоматически выталкивало меня из вечной мерзлоты. Перед этим вычерпывая мои силы до дна. Опустошая, как ловцы жемчуга раковины. И это должно было стать спасением.

Боль была нестерпимой. Она не давала вдохнуть и терзала каждую клеточку тела. Вымораживала неземным холодом. Я ждала потери сознания, как освобождения от мучений.

Когда Чернов оказался вместе с девочками на краю запорошенной снегом могилы меня уже трясло крупной дрожью без остановки. Суставы ломило, как после обморожения. Теперь я могла потерять сознание и от бессилия, и от боли. От чего быстрее?

Но узнать этого мне не удалось. Моё тело дёрнулось вверх. Из рук выпали ксерокопии документов. Контакт с ними был прерван. Но вместо того, чтобы вернуться в реальность, я потеряла сознание. Видимо силы закончились окончательно. Черноту Вечной мерзлоты сменила темнота спасительного беспамятства. Это стало долгожданным освобождением. Наконец-то.

Когда я в следующий раз открыла глаза было уже темно. Не Вечная мерзлота. Просто ночь. За окном горели фонари. Их света вполне хватало, чтобы разглядеть мой новый кабинет. Светлые стены, цветок на столе. Рядом с ним кружка с термосом и стопка листов.

Теперь я лежала на диване. Удобно устроилась на подушке. Мне было вполне комфортно. Только плед свесился на пол. Перегнулась через край, чтобы подобрать одеяло наверх и замерла. То, что я увидела на полу меня повергло в шок.

Передо мной красовались две ровные мужские ноги. В спортивных брюках и кроссовках. Разумеется, не сами по себе. Они были частью спящего в кресле-груше человека.

Сначала я никак не могла понять кто он. Но когда мужчина повернул во сне голову я разглядела ровные брови, чёткий профиль и чувственные губы моего работодателя.

От неожиданности я вскрикнула, и он распахнул глаза. Моментально оказался у изголовья. Щёлкнул выключателем торшера. Как любящая мать прикоснулся ладонью колбу. Обеспокоенно заглянул в глаза.

– Владислав Георгиевич, что вы тут делаете? – Спросила я почему-то шёпотом.

– Вас караулю, Ульяна. – Так же шёпотом ответил он.

– А зачем? Я никуда не убегу. Я договор с вами подписала.

Он замер, удивлённо распахнув глаза. Потом упёр руки в край дивана и рассмеялся приятным рокочущим смехом. В глазах появились искорки.

– Да я не об этом беспокоился. Вы не то, что бежать, вы и лежать-то толком не могли. Бились в судорогах, как припадочная. Я уже собирался врача вызывать. Хорошо Толя успокоил. Объяснил, что вас надо согреть и дать выспаться. И чай приготовить к пробуждению. Что с вами случилось? Почему вас так скрючило?

Всё это он уже говорил наливая мне чай из термоса. Свой я выпила полностью. Значит Барсов заварил новый. И судя по аромату именно тот, который я люблю.

– На самом деле вы видели обычный сеанс прорицания будущего. Моё замерзание и судороги – нормальный ход ясновидения.

– Как вы себя чувствуете сейчас? – Барсов помог мне усесться на диване, подоткнул плед. Сел рядом и протянул кружку с чаем. Но сразу не отдал. Удостоверился, что держу крепко.

– Спасибо. Удивительно, но вполне прилично. Жаль, конечно, что вам пришлось это наблюдать. Простите, пожалуйста. Впредь буду умнее. Закроюсь на замок и избавлю вас от этого шокирующего зрелища.

– Да не в этом дело. – Он разочаровано изогнул свои точёные губы. – Вы же прорицали в моём кабинете. Там всё прошло как-то мягче. Не говорю, что совсем безболезненно. Но терпимо. А сегодня вы потеряли сознание! Я даже не знаю, чем бы дело кончилось, если бы я не вошёл! – Барсов держал себя в руках, но было видно, что инцидент его взволновал.

– Вы не поверите. Я бы так же потеряла сознание и очнулась в кресле груше. Ходила бы сейчас с радикулитной болью и кряхтела, как старушка. В остальном всё было бы так же.

– Не увиливайте, Ульяна. В чём разница этих сеансов?

Он смотрел внимательно. Пытливо скользил взглядом по моему лицу. По рукам с чашкой чая. И не напоминал миллиардера. А я не была похожа на подчинённую. Сейчас мы смотрелись, как семейная пара перед сном. Горел торшер. По комнате разливался аромат любимого чая. Моё плечо прижималось к крепкому мужскому телу.

И всё это было для меня несбыточной мечтой. Сказкой. Я знала, что всего этого была лишена навсегда. Ни разу мне не доводилось сидеть с мужчиной на кухне. А уж уединённо на одном диване и подавно.

И я совершенно оказалась не готова к чувствам, которые вызывала эта обстановка. Нет, мне не хотелось на него наброситься с поцелуями или затащить в постель. А вот открыться, разделить груз бремени жизни прорицательницы – очень.

Это было совершенно неожиданно. Ни с кем из работодателей я не откровенничала. А Барсову хотелось рассказать всё. Совсем всё. И чтобы понял. Поддержал. И я не утерпела.

– Помните, я говорила, что я консультирую сейчас только вопросы, на которые возможен только ответ «да» или «нет»?

– Конечно. Как я понимаю, коллеги написали именно такие вопросы?

– Совершенно верно. Но они были очень личными. Переполненными эмоциями. Да и контакт с ними был тесный. Не на расстоянии вытянутой рук, а кожей к коже. И я не удержалась. Свалилась не в точечный приём информации, а в полноценное ясновиденье будущего. Это как просмотр фильма действительности, которой только предстоит наступить. Кадры могут прерываться или идти сплошным потоком. Захватывать многие годы или один эпизод. При этом я промерзаю изнутри и теряю очень много сил. Даже за одну минуту сеанса.

– Это самоубийство.

– Да. Поэтому я перестала консультировать личные ситуации и прорицать по развёрнутым вопросам. Ушла в бизнес. Проценты, ярды, коэффициенты, можно узнавать в режиме да-нет. Личные вопросы наваливались на меня всей тяжестью жизни клиента.

– Простите, я не знал, что есть разница. Даже в голову не пришло спросить об этом. – Барсов успокаивающе погладил меня по руке.

– Ничего. Я теперь лучше это переношу. Вот лет 10 назад могла проплакать после консультации целую неделю.

– Сколько вам тогда было?

– Около 17.

– А с какого возраста вы консультируете?

– За деньги или вообще?

– Оба варианта.

– Начала лет с 10, наверное. Но тогда это было вообще ужасно. Потому что задавали вопросы близкие люди. А как жить, зная, что сестра заболеет или умрёт дедушка? – Я несколько раз глубоко вдохнула и медленно выдохнула, чтобы успокоиться. – Мама запретила мне отвечать на вопросы. Но я не всегда могла предотвратить проваливание в Вечную мерзлоту.

– Вечную мерзлоту?

– Я так называю нечеловеческий холод и темноту, в которые погружаюсь во время прорицания.

– Понял. А за деньги когда начали консультировать?

– Вот в 17 и начала. Умерла мама, а на бабушкину пенсию было тяжело прожить.

– Папа не помогал?

– Он умер ещё раньше. Я написала объявления и стала принимать клиентов на бабушкиной кухне. Но мне это очень тяжело давалось. Поэтому придумала блицы в режиме да-нет. Это было проще.

– А как стали консультировать бизнес?

– Да так же. Пришёл предприниматель. Я ему ответила на несколько вопросов. Он вернулся на следующий день и спросил, сколько будет стоить моя неделя? Неделя превратилась в месяц, а тот в квартал.

– А почему перестали с ним сотрудничать?

А хороший вопрос. Прямо в суть происходящего. В основу моей жизни. Стоит ли откровенничать? Не обернётся ли это крахом надежд или потерей высокооплачиваемой работы? Об этом совершенно не хотелось думать.

От плеча Барсова было тепло. Я пила чай, но чувствовала себя так, словно после бокала шампанского: легко и радостно. А ещё безопасно. Как будто он мог меня защитить. Но… Из отработанной годами осторожности озвучила только одну причину. Её бизнесмены воспринимали вполне адекватно.