– Тебе кого, братишка? -не отрываясь от дела поинтересовался долговязый кучерявый парень.
– Я сейчас, – Туманов спустился вниз и запер входную дверь на засов. Затем вернулся в комнату, улыбаясь подошёл к смотревшим на него бойцам и молча ткнул долговязого пальцем под кадык, второго коротко рубанул локтём в висок.
Осмотрел карты и папки на столе, подождал пока отдышится и откашляется долговязый, и приступил к беседе.
Зашёл он удачно. Эти двое были приписаны к оперативному управлению политотдела дивизии, и собирались вслед за ней, подбирая штабную документацию для выдвигающегося завтра утром обоза. Внимательно изучил оперативные карты наступления частей красных на Восточном фронте. Удивительно, но были проставлены даже даты планируемых операций, которые он тщательно запомнил. Пропуская через фильтр вопросов многословие кучерявого штабиста, выяснил главное: из допросов пленных белогвардейцев, коих в старом тюремном замке Белебея набралось больше восьми сотен, удалось вызнать не только то, что на данном участке фронта оборонялся корпус Каппеля, но и самое главное – Дутова в Оренбурге не было, ставка атамана находилась в Троицке. Остальное Туманова интересовало мало, дальнейший маршрут был теперь определён.
Выходя из дома на улицу нос к носу столкнулся с невысоким круглолицым человеком, уже бодро взявшимся за ручку двери. В вечернем сумраке едва охватил взглядом фигуру непрошеного гостя, и сразу узнал – это был тот самый комендант из Бугульмы, которого он угостил кулаком по затылку, уходя из глупого и обидного плена. Память мгновенно выхватила все подробности того общения, отметив безобидное, по-сути, поведение неуклюжего человека. А человек, пропустив Туманова на улицу, остановился в дверях и было ясно по спине – узнаваемо напрягся, начиная доворачивать голову вслед. Туманов не дал ему возможности убедиться в подозрениях, и повторил щадящий удар по аккуратно выбритому затылку: не вспоминай того, чего не было, умник. Живи уж…
Из Белебея выехал этой-же ночью, держа на юго-восток, в сторону от основных направлений развивающегося наступления, туда, где линия фронта была более стабильной и ближе всего. По штабным картам успел поднять примерный маршрут до Троицка, отобрав для себя необходимые листы, и заодно, документы долговязого, который теперь медленно остывал со своим товарищем в подвале дома.
После того, как преодолел Белебеевские леса и спустился с возвышенности, местность пошла более равнинная и удобная – поля и перелески. Двигался напрямки, избегая заезжать в деревни и сёла. Вешние воды начали спадать, речки и ручьи преодолевал легко, не слезая с седла. Единственную серъёзную реку, Дёму, переплыл вместе с конём в районе Кажай-Семёново, после чего до самой Белой путь был без подобных препятствий. До Белой добрался на третий день, ближе к вечеру, выехав на окраину деревни Ново-Петровка, стоявшей на берегу реки немного южнее Ишимбаево. Остановился у небольшого ручья Кожак, решив изучить обстановку – на той стороне начинались фронтовые позиции. Была и ещё одна причина для остановки: начал хромать конь, растянул связки на скользкой и сырой луговине. Последние двадцать вёрст он резко сбавил в темпе, подволакивая переднюю правую ногу.
Ручей отделял деревню от реки, образовав широкую косу с берёзовой рощей, в которой он и остановился. Деревня была небольшая, дворов на тридцать, притихшая от выпавшей доли находиться в прифронтовой полосе. Война-войной, а весенне-летняя пора бездельничать не позволяла, в это время день год кормит, поэтому в огородах там и сям мелькали фигуры с лопатами и мотыгами. Почти обычный деревенский пейзаж. Почти потому, что из-за реки нет-нет да раздавались одиночные выстрелы или короткие пулемётные очереди. Фронт.
Оба берега были одинаково равнинны. Высот, холмов или взгорков не было, пришлось забраться на старую берёзу, повыше, и в бинокль рассматривать позиции за рекой, выбирая удобное место для перехода. За этим занятием не усмотрел, как под деревом оказались трое деревенских пацанов, шикавших друг на друга, с интересом смотревших на коня и вверх, на берёзу. В руках держали самодельные удочки и пару рыбин на прутке. Туманов подмигнул им и аккуратно спустился вниз. Мальчишки оказались разновозрастные, младший не старше семи, и старший около двенадцати годов.
– Здорово мальцы. Что улов такой слабый?
– Здрасте, – дружно выдохнули все трое, затем самый старший доложил: – Ванятка не выудил, упустил своего карася.
– Ага, а сами-то, Санька, леща упустили, с Ефимкой, – дал отлуп малец.
Также дружно засмеялись, и толкая друг друга дунули по траве к околице, затерявшись среди лопухов. Туманов осмотрел ногу у коня. Путовый сустав был опухший, тугой на ощупь и доставлял коню боль, ставшей ещё более чувствительной после небольшой стоянки. «Плохо дело, обезножил конь,» – Туманов ободряюще потрепал по гриве, и ловко наложил на сустав тугую повязку из портянок. Переходить фронт с конём нечего было и думать. Оглянулся на звук шагов: от деревни к нему шёл крепкий мужик его лет, с двумя удилищами в руке и подсачком через плечо. Поглядывая по сторонам поравнялся, кивнул:
– Здорово бывал, служивый.
– И тебе не хворать.
– Отстал от своих, никак? – спросил мужик внимательно осматривая коня, – Цела нога-то?
– Цела. Потянул связки вот, теперь отвоевался.
– Это ничего, живее будет. Что думаешь с ним делать?
– Не решил ещё.
Мужик покосился на фуражку со звездой, кивнул в сторону реки:
– Туда путь держишь?
– Примерно так. Переправа далеко?
– Паромная, в той стороне, – качнул удилищами показывая направление.
Туманов уже прокачал вербальные сигналы собеседника, и сразу предложил:
– Тебе конь нужен в хозяйстве?
– Лишним не будет, пригодится, – не раздумывая ответил мужик, погасив искру радости в глазах.
– Переправишь меня на тот берег ночью, и конь твой.
– По рукам.
Сговорчивость мужика объяснилась просто. Он был отцом тех сорванцов, что заметили Туманова на берегу, они же и про хромого коня бате рассказали. Звали его Иваном. Семья была крепкая, сам с женой, трое пацанов да дочь четырёх лет, и ещё родители – отец и мать. Два года назад было у них в хозяйстве три лошади, корова с телёнком и бычком, овец под два десятка и земли три десятины, само собой. Что-б не жить? А нынче осталась пара овец да тёлка. По военно-конской повинности забрали лошадей, ещё осенью, корову тоже увели красные, а быка белые. Овец – и тех растащили по проходящим частям. А с конём, пусть и хромым, они поднимутся, не пропадут, тем паче, что такого коня уже не отберут. Одним словом, договорились.
На другой берег Иван переправил его сразу, как стемнело. Пока аккуратно и размеренно грёб вёслами, правя наискосок течению, его пацаны увели коня, радуясь кавалерийскому седлу и упряжи.
– Не жалко сбруи? – тихо спросил Иван.
– Нет. Я себе добуду.
– Вот тут высажу, – он пустил лодку по жидким камышам, – держи чуть правее, там небольшая балка…
– Бывай.
– Удачи.
На том и расстались. Так и не спросил Иван, зачем ему на этот берег ночью, а про балку добавил, что-то сам домыслив. Туманов подхватил сидор, винтовку, ловко выпрыгнул с лодки, едва качнув её на воде, и бесшумно растворился в ночи.
Балка, действительно, оказалась чуть правее, и вела в нужном направлении. Её краем добрался до тыловых рубежей красных, мимо которых проскользнул тенью. Затем прокрался меж редких артиллерийских позиций, где рядом с трёхдюймовыми пушками грелись у костра красноармейцы, и в самом конце подобрался к передовым окопам, скользя змеёй по траве и песку. Выискивать стык обороны соседних подразделений не стал, просто высмотрел одиночную огневую позицию, где томился от безделья стрелок, бесшумно скользнул в окоп, и снял его как в учебнике: сзади левую ладонь на лицо, сжимая губы и нос, правой ножом в почку. Вытер клинок от крови, снял и выкинул в сторону фуражку со звездой, и ввинтившись ужом за бруствер, пошёл пластать по нейтральной полосе. Оказавшись в центре нейтралки потратил немного времени, наблюдая, где и как расположены огневые точки у своих, выбрал направление и медленно, по сантиметру, начал продвигаться между двумя вынесенными вперед позициями. Сплошной линии окопов впереди не оказалось, он незамеченным преодолел передовую линию, так-же аккуратно обошёл артиллерийские рубежи и задержался уже в тыловой зоне – надо было как-то обзаводиться средством передвижения.