— Знакомься, Егор. Твой тёзка, Егор Евстигнеев. Следопыт.

Вошедший пожал уголовнику протянутую руку. Тот заметил:

— Редкое в наше время имя.

Говорил «Бать Тереза» негромко, веско. Как «авторы». То есть авторитеты.

— «Терезой» тоже не часто называют, — лейтенант опустился на стул у васиного стола, прогнав практиканта. — Мужики, обсудить кое-что надо.

— Так говори, — пожал плечами Трамвай. — Если о Пасхе на стадионе и токающихся «волгах». Мы как раз Егора спрашивали, может — кто из его друзей похвалялся.

— Нет, начальники, — тот снова затянулся. — Я с бывалыми людьми скорешился. Кого зона отпустила и назад не зовёт, завязавших. Мне, чалившемуся за алименты, и то в нормальную жизнь врастать нелегко. А кто за тяжкие? По второй-третьей ходке? Для них хозяин и кум — что члены семьи. Паскудные, злые, но привычные. Нормальные. Я пытаюсь откинувшимся втолковать, что это ненормально. Что риск срубить бабла на халяву, а потом десять лет полировать задом шконку — не дело. Кто-то слушает… Нет, слушают все. Но срываются. Бывает.

— Егор откинулся и к нам приехал из России. Прописался в общежитии в Минском районе. Здесь снимает комнату на Востоке-1, хозяин квартиры — такой же судимый в завязке, — Лёха читал как с листа невидимое досье уголовника. — С районной пропиской устроился в ЖЭС. Слесарь и электрик в одном наборе. Говорят — руки золотые, хоть кулаки с парафином. Про судимость за алименты — это шутка такая, на татухах воровская масть набита, в авторитете товарищ. Если бы самозвано наколол, без полного права, его бы рачком согнули, синьку о бетон стирать заставили, до крови. Потом получил бы перстенёк чушка-опущенного на всю недолгую оставшуюся жизнь.

— Эх, Алексей, вы далеко не всё знаете про зону. Но — не важно. Паспорт мой видели. Сделайте запрос по картотеке судимых, за что сидел Егор Нестроев 1935 года рождения, не надо будет гадать. Но я отбыл наказание полностью. Как судимость погасится, получится трудяга-пролетарий, готовый кандидат в Верховный Совет БССР.

Он улыбнулся, показав щербину в верхних зубах, присутствующие тоже, а Егор представил «Терезу» в зале Верховного Совета, вещающего об укреплении дисциплины и искоренении коррупции в милиции, размахивая синим от наколок парафиновым кулаком.

— Так кто же подрезал тачки? — спросил следователь.

— Подрезают кошелёк или сумку. Ставят хату. Если не ботаете по фене, молодой человек, давайте учиться говорить на гражданском языке. Как в «Джентльменах удачи».

— Век воли не видать! — вякнул стажёр.

Этот фильм, в череде старых советских комедий, Егор успел посмотреть с Настей, и это было так давно… Кажется даже, что раньше Москвы 2022 года.

— Пацанва работала, — продолжил зэк. — Раз не раскулачили для продажи запчастей, а побаловались и бросили, значит — развлекались. С жиру бесятся. Не знают, какая юность была у моего поколения в пятидесятых, при Сталине, а потом при Никитке. Да и раньше, когда «срока огромные брели в этапы длинные», я на два года Высоцкого старше.

— То есть дети начальства?

— Или торгашей, тёзка. Кому маминых-папиных денег хватает. А не хватает чего? Острых ощущений. Бодрящего холодка страха внизу живота, от которого морковка встаёт в возбуждении.

Нестроев действительно полностью соскочил с воровского арго, даже половой член назвал морковкой, хоть для этого органа на зоне придумано много эпитетов.

— Вот и поговорили, — Егор поднялся. — Иду писать отдельное поручение органу дознания. То есть вам, парни. Вызвать повестками и допросить всех сыновей секретарей райкомов партии Минска, а также директоров торгов. О результатах доложить. Если кто-то возмутится, докладывайте тестю потерпевшего с бежевой «волгой».

— Он уже не потерпевший, — хмыкнул Вася. — Сколько часов прошло с обнаружения? Шесть? А этот металлолом уже уволокли в совминовский гараж — восстанавливать. Готов спорить, ляля будет как новая.

— Была бы чёрная с антеннами, даже самая отмороженная малолетка на неё бы не клюнула, — в коридоре «Тереза» догнал Егора и продолжил спич невинным с виду вопросом. — Твоя краля заведут «Счастьем»?

— Ну?

Осведомлённость «алиментщика», а по повадкам — рецидивиста в авторитете, Егору не понравилась. Очень.

— Не бойся, лейтенант. Я слежу за порядком. «Счастье» под моей защитой. Отвечаю.

Когда его высокая, чуть сутулая фигура скрылась в дали коридора по направлению к выходу, лейтенант метнулся обратно в розыск.

— Пацаны! Вы обалдели. Нестроев — смотрящий! Поставлен ворами в законе.

— Гонишь, — засомневался Лёха.

— Он сам признался. Другое странно, у вас есть осведомители в уголовной среде. И вы не знаете, что на районе сменился смотрящий? Пинкертоны хреновы! Зато выяснили, где прописался.

— А что ты дёргаешься? — хмыкнул Вася. — Смотрящий не совершает преступлений. Он вроде координатора.

— Работает не на отдельную преступную группу, а на весь уголовный мир Минска. Чтоб им вкусно елось, безопасно спалось и успешно грабилось. Класс. Уже сообщил, что моя будущая жена работает на его, нахрен, «подведомственной территории», показал осведомлённость. Чтоб меня прессовать через Элю. Короче. Я еду в Заводской РОВД — поднимать октябрьское дело об угонах. Или вам не стоило говорить, тут же сольёте информацию криминалу?

Он сердито хлопнул дверью.

В Заводском райотделе, по сравнению с которым Первомайский — настоящий дворец, сыщики приняли Егора довольно радушно. Мало того, что следователь первым делом заглянул в розыск, что само по себе уважительно, но и настроен был делово. Если раскроет, то заодно и заводские эпизоды, тем самым улучшив к Новому году статистику по их району.

Уголовные дела были возбуждены как угон, а не хищение автотранспорта, по этой же мягкой статье были приостановлены в связи с неустановлением личности преступников. Не объединены производством. Следов — мизер. Версии самые расплывчатые.

Пожилой опер, год до пенсии, заместитель начальника розыска, даже разоткровенничался:

— Там секция мотоспортивная. Тренер кое-что толковое рассказал.

— Что?

— Не могу поделиться, не обижайся, лейтенант. На протокол допроса он не хотел говорить. А что негласно — то секретно.

— У меня допуск к секретности ровно такой, как у вас, — возразил Егор, прекрасно понимая бесполезность аргумента.

— Допуск — да. А службы разные.

х х х

Сазонов, услышав по телефону про развитие «дела века» с угоном бежевой «волги», приказал подъехать немедленно. Так как Егор разъезжал на собственной машине и потратил бы намного больше времени, катаясь на троллейбусе подобно обычному следователю, счёл правильным заехать к «старшему брату» до конца рабочего дня.

— Ты выяснил, за сколько Урюпин выкупил машину на совминовской автобазе? — кинул полковник, едва тот переступил его кабинет.

— Пока нет, но получается ещё более интересный расклад. Его сокровище разбито в дым, живого места нет, но его уже погрузили на грузовичок и оттарабанили на ту же автобазу. Ремонта на большую сумму, чем официальная цена «волги» для госорганизаций. Наши сыщики делают ставки: сдерут с него рублей пятьсот или по-божески — две сотни?

— Егор! Это очень важно. Вплоть до того, что сам прокатись на базу, сделай выемку документов на продажу авто и калькуляции на ремонт. Не ограничивайся официальным запросом. Вижу, не совсем понимаешь. Да, мы сами можем. Но я не хочу привлекать внимания заранее. Компромат с машиной — не единственный, зато чётко выражающийся в цифрах причинённого государству ущерба. У тебя есть фото до её ремонта?

— Если эксперт не запорол плёнку, то много.

Сазонов даже не предложил присесть, лейтенант сам опустился на стул около начальственного стола.

— У тебя что-то ещё?

— Да. КГБ отслеживает профессиональную организованную преступность в столице? Устойчивые криминальные организации?

— Рапортует об отсутствии оргпреступности, — осторожно ответил полковник. — У тебя другие сведения?