Через десять минут, выходя из церкви, Мария увидела процессию. Двое рыцарей шли в центре, их окружали пажи, оруженосцы, братья ордена и тяжеловооруженные всадники – всего, наверное, человек двадцать. Процессия ордена следовала в церковь Святого Лаврентия при монастыре на вечернюю молитву. Мария узнала обоих рыцарей. Первый – испанец де Омедес, одноглазый великий магистр суверенного ордена Святого Иоанна. В этом мире выше его был только папа римский. Обычно Мария видела великого магистра только по праздникам, когда он проезжал через город на своем великолепном коне. В такие дни на нем были шлем с пером и серебряные доспехи, покрытые алой мантией с крестом ордена спереди. Сейчас великий магистр был в строгом черном одеянии, а о его высоком положении говорил только восьмиконечный золотой крест на цепочке.
Во втором рыцаре Мария узнала француза по фамилии де ла Валетт. Величественный и красивый, гордый и холодный, суровый мужчина, державшийся с достоинством, которое приобретается лишь теми, кто всю жизнь провел на поле брани.
Именно он приказал снести дом, в котором родилась Мария. Ей тогда было всего девять, но она хорошо помнила, как он вошел в дом, передававшийся в семье Борг из поколения в поколение, зашел как король. Тогда он занимался строительством фортификационных сооружений. Рыцарь сказал отцу, что их дом нужно снести, чтобы вырыть ров для усиления защиты форта Сант-Анджело. Рыцари выплатили Луке Боргу компенсацию за его собственность, но денег оказалось куда меньше, чем стоили дома, и отцу пришлось купить жилище намного меньше, причем в одном из самых бедных районов. Там они жили и по сей день. Дом строили в несколько этапов: первую комнату в буквальном смысле этого слова вырубили в скале. Это была своего рода рукотворная пещера, к которой позднее пристроили остальные комнаты. Наклонные стены крошились, а крыша напоминала решето. Мать Марии сокрушалась, что Лука не пожаловался на несправедливое обращение, но Лука не хотел неприятностей.
Процессия двигалась в сторону Марии, впереди шел мальчик со штандартом в руках. Она тут же поняла, что это Жискар, тот самый паж, который толкнул ее в грязь. Заметив Марию, паж помрачнел:
– Снова ты!
– Мне нужно поговорить с великим магистром, – с достоинством сказала она, вытянувшись во весь рост, но даже так она была на две головы ниже пажа.
– Прочь с дороги!
Он снова оттолкнул ее, и процессия проследовала мимо, сапоги равнодушно стучали по мостовой.
– Великий магистр! – завопила Мария. – Великий магистр!
Она сбежала по склону холма к церкви. Набрав пригоршню камешков, она забралась на спинку скамьи. На площади было много народу, шумно и пыльно. Собаки гоняли кур, подпрыгивая на ухабах, громыхали тележки с овощами. Несколько крестьян, собравшихся посплетничать, неохотно уступили дорогу процессии. Когда рыцари проходили мимо Марии, она бросила в них камень, потом еще один и еще, прежде чем паж заметил ее. Первые два камня пролетели мимо, но третий попал в цель – не в великого магистра, как она намеревалась, а во второго рыцаря, де ла Валетта. Камень ударил его в щеку и оцарапал до крови.
– Трусы! – визжала она. – Рыцари ордена Святого Иоанна – трусы! – крикнула она сначала по-итальянски, потом по-мальтийски, чтобы уж наверняка поняли все.
Сплетничающие тут же затихли, крестьяне обомлели от ее поведения. Паж бросился к ней, стащил со скамейки и приставил кинжал к горлу, но Мария отчаянно вырывалась.
– Жискар! – строго окликнул его великий магистр де Омедес. – Оставь паренька в покое! Приведи его ко мне.
– Я знаю его, ваше высочество! – отозвался Жискар. – Он приходил сегодня в Сант-Анджело. Его брата забрали на алжирскую галеру этим утром. Он совсем ума лишился, его следует выпороть!
– Никакой я не «он»! – крикнула Мария, вырываясь из хватки Жискара.
Паж отпустил ее, она выпрямилась и бесстрашно посмотрела на рыцарей – грязная девчонка, сорняк среди могучих дубов.
– Меня зовут Мария Борг, – произнесла она с большим достоинством. – И вовсе я не лишилась ума. – Она сердито посмотрела на Жискара.
– Очевидно, что ты не в себе, дитя, – строго, но добродушно сказал ей де Омедес. – Ты пролила кровь моего спутника. Из тех, кто мог этим похвастаться, мало кто остался в живых.
– Легко пролить кровь мужчин, которые не хотят сражаться! Что толку от этого вашего ордена!
В толпе зевак заахали, крестьяне придвинулись поближе, чтобы рассмотреть этого дерзкого ребенка. Никто, даже высочайшие государственные чиновники не смели так разговаривать с рыцарями. Ненависть к ордену разделяли все, но держали себя в руках. Острова Мальта и Гоцо достались рыцарям ордена Святого Иоанна двадцать лет назад, в 1530 году, от Карла V, императора Священной Римской империи и короля Испании. В благодарность за дар орден выплачивал императору ежегодную ренту – одного сокола. У мальтийцев уже давно было свое правительство, Университá, но теперь истинными правителями островов стали рыцари, цвет европейской аристократии. Они имели право сажать граждан в тюрьму за мелкие преступления, вешать за святотатство или подвергать публичной порке за проявление крутого нрава, которым Мария, бесспорно, обладала.
– Я знаю, что твой брат попал в руки неверных, – с печалью в голосе произнес великий магистр. – Я хотел бы помочь ему.
– Так помогите! У вас же есть корабли, есть люди! Он христианин! Разве вы не воины Христа, разве вы не поклялись защищать Его? Там были и другие пленники, я видела! Ваш долг освободить их!
– Не тебе учить меня исполнению долга! – холодно отрезал магистр. – Возблагодари Господа, что ты в безопасности. Твой брат теперь в руках Господа. А твое возмутительное поведение мне уже изрядно надоело, – закончил он свою речь и пошел дальше; свита последовала за ним.
Задержался только де ла Валетт. Он был человеком практичного склада. Потеря мальчика, конечно, достойна сожаления, но не более того. А вот рабы были местной валютой. Один ребенок особой ценности не представлял, хотя, если бы де ла Валетту представился шанс, он бы сто крат отомстил за него. Но не в этот раз. Сегодня были дела поважнее, к тому же мальчика все равно было уже не спасти. Однако ему стало жаль Марию, да и храбрость девочки внушала восхищение. Он бы не стал наказывать ее за то, что она сказала.
– Тебе нужно научиться держать язык за зубами, – посоветовал ей де ла Валетт. – Кто-нибудь из наших менее сдержанных юношей может попробовать вырвать его у тебя.
– А я ваших людей не боюсь! – фыркнула Мария. – Чего их бояться, если они бегут от драки! И вас я помню! Вы разрушили наш дом! Сказали, что это все для защиты, но ничего вы не защищаете! Теперь мне кажется, что вы укрепляете Сант-Анджело и строите Сант-Эльмо, просто чтобы вам было где сидеть и трястись от страха!
Слова Марии ранили де ла Валетта куда больнее, чем она догадывалась. Он был живым символом ордена и посвятил всю жизнь служению. Хладнокровный человек с горячим сердцем, сын благородной семьи из Прованса, чьи предки сражались с Людовиком Святым в Крестовых походах. Не только воин, но и интеллектуал, он говорил на семи языках, любил поэзию и убивал неверных.
Вся жизнь де ла Валетта была посвящена исключительно борьбе с исламом. Он командовал галерой, сражался с вражескими османскими судами и их союзниками из Северной Африки, корсарами. Ходил в дерзкие рейды, его смелость не подвергалась сомнению. Однажды сам попал в плен и провел целый год прикованным к веслу на турецком судне, пока орден не заплатил за него выкуп. Какое-то время был наместником ордена в Триполи, христианском форпосте на мусульманских берегах, которые Карл V приказал рыцарям защищать, когда подарил им дом на Мальте.
На счету де ла Валетта было множество славных побед, но в последние годы удача отвернулась от ордена. Унизительная потеря населения острова Гоцо после набега Тургут-реиса в прошлом году, потом – падение Триполи. Затем войска ордена попали в засаду в Зуваре, где рыцари безуспешно пытались захватить этот прибрежный форпост, надеясь оттуда затем собрать силы для возврата Триполи, но им это не удалось. Султан Османской империи Сулейман казался непобедимым и быстро завоевывал все больше и больше земель на берегах Средиземного моря. Европейские королевские семьи, занятые междоусобными войнами и религиозными дрязгами, были не способны противостоять султану, как, впрочем, и орден. Боевой дух упал, и даже сейчас рыцари, готовые ринуться в бой, вместо этого строили фортификационные сооружения на собственном острове, чтобы защитить его от турецкого вторжения. Уход в оборону доказал, что это враг идет на них войной, а не наоборот. И теперь эта простушка называет его трусом, обвиняя в том, что он прячется под надежной защитой крепостных стен. Поразительно, но ей удалось заставить его почувствовать себя неловко.
