В летней тайге смерть от голода не грозила; но что дальше? Николай решил идти вдоль берега, надеясь, что рано или поздно мимо будут проплывать туристы. Они заметят его и возьмут на борт, а если не смогут, то пришлют помощь.

Проснулся Николай от холода, утро выдалось туманным и неприветливым. Он умылся, напился воды из Акишмы и тронулся в путь. Из тельняшки получился прекрасный мешок для грибов; с каждым пройденным километром он становился всё тяжелее.

Когда дневная жара стала спадать, Николай заметил впереди небольшой домик с красной крышей. Рядом стояло несколько ульев, видимо, пустующих — пчёл вокруг не было видно. Подойдя ближе, Николай понял, что ошибся — то, что он принял за ульи, оказалось будками метеостанции. Железные коробки были пусты, дверцы сорваны; похоже, станцию давно забросили.

Внутри дома царило такое же запустение. У единственного узкого окошка стоял стол, рядом покосившийся табурет. В углу за низкой лежанкой виднелся округлый бок печки-буржуйки. Николай распахнул дверь настежь; свет ворвался в комнату и осветил её жалкое убранство. На лежанке бесформенным комом валялось грязное тряпьё, на столе стоял железный корпус от какого-то древнего прибора, давно выпотрошенный и забитый мелким мусором. За буржуйкой Николай нашёл старую жестянку, осмотрел её и улыбнулся — ценная находка; то, что нужно. Неизвестно, что принесёт завтрашний день, но сегодня у него будет горячая пища и ночёвка под крышей.

Но сначала — дела. Николай бегло обшарил дом, но ничего полезного больше не обнаружил. Осмотрел брошенные будки метеостанции. Петля на одной из них была оторвана, дверцу кто-то наскоро прикрутил проволокой. Николай аккуратно отмотал проволоку — пригодится. Затем обошёл окрестности, собирая сучья для буржуйки. Заодно нарезал и свежих веток для веника, чтобы хоть немного привести в порядок своё временное жилище.

Найденная жестянка оказалась весьма кстати. Ножом Николай пробил в ней две дырки и продел в них самодельную ручку из проволоки; получился небольшой походный котелок. В нём Николай и сварил суп, зачерпнув воды из Акишмы и мелко порубив найденные грибы. Наевшись, он сполоснул свой котелок и, обойдя площадку, за полчаса наполнил жестянку спелой морошкой. Затем вернулся в дом, подкинул дров в буржуйку, сбросил на пол грязные тряпки и с наслаждением растянулся на лежанке.

Включил рацию, уже ни на что не надеясь, но просто потому, что так было правильно. И подскочил на месте, услышав надтреснутый мужской голос.

— Ответьте! Кто-нибудь меня слышит? Приём! Ответьте!

В первый момент Николай даже задержал дыхание, боясь спугнуть ночного радиста. Замер, двумя руками вцепившись в рацию. Голос в динамике звучал отчётливо, как будто его владелец находился где-то рядом.

— Ответьте! Кто-нибудь меня слышит? Приём!

Мужчина ждал; надо было что-то ответить, пока он, отчаявшись, не прекратил свои бесплодные попытки.

— Николай Кравцов, слушаю! С кем я говорю? Приём!

— Коленька! — обрадовался мужчина. — Как хорошо, что ты меня услышал! Я Иван Фёдоров, метеоролог. Ты можешь мне помочь?

— А что случилось?

— Я попал в беду, мне срочно нужна эвакуация. Я сейчас на метеостанции на стрелке Акишмы с Ниманом.

Николай замешкался с ответом, и Иван испуганно спросил:

— Коля! Ты ещё здесь?!

— Здесь. Но извини, помочь тебе не смогу. Я тоже попал в беду и мне тоже нужна эвакуация. На «Атлантах» мой плот перевернуло, меня оглушило и вынесло неизвестно куда. И похоже, сейчас я тоже на какой-то метеостанции.

Теперь надолго замолчал Иван. Николай терпеливо ждал. Наконец рация ожила.

— Ты, наверное, ошибся. На Акишме нет другой метеостанции. И нигде поблизости нет.

— Может и ошибся, — не стал спорить Николай. — Тут домик на берегу, а рядом четыре метеобудки. Только всё давно заброшенное.

— Бред какой-то, — сказал Иван. — Посмотри, там буржуйка есть?

— Есть, в углу стоит.

— А на боку у неё ничего не нацарапано?

Николай встал, подошёл к печке и осмотрел её.

— Есть надпись. «ССО-66».

Иван издал странный звук — то ли кашель, то ли нервный смешок.

— А может там и «Бином» есть?

— Какой бином? — не понял Николай.

— Рация. Железный ящик. У него в левом верхнем углу шильдик «Р-107».

Николай подошёл к столу.

— Есть Р-107. Только он уже пустой, от него один корпус остался.

— Пустой корпус… — повторил Иван. — Странно… А ведь я сейчас как раз по нему с тобой и говорю.

Николай опустился на табурет и уставился на разорённый остов «Бинома», осколок давно ушедшей эпохи. Мысли вертелись в голове, производя свою привычную работу — отбрасывали всё невероятное, выстраивая понятное объяснение необъяснимому.

— Этот метеоролог просто спятил. Что за пургу он нёс! Этого же не может быть. Иван явно бредил, ещё и меня чуть не заразил своим безумием.

Радость нежданного общения сменилась раздражением. Николай поднёс рацию к губам, вдавил до упора кнопку PTT и заорал в микрофон:

— Ты меня разыгрываешь?! Это что, шутка?!

— Хотел бы я чтоб это было шуткой, — ответил Иван. — Но с фактами не поспоришь. Мы с тобой в одном и том же доме, сомнений быть не может. Но, кажется, в разных временах. Или в разных реальностях.

Николай закашлялся, поперхнувшись морошкой. Вывод, конечно, напрашивался; но озвученный прямым текстом, звучал абсурдно.

— Ну ты загнул! — усмехнулся Николай. — В разных временах! Ты, случаем, не писатель-фантаст?

— Я метеоролог, — ответил Иван. — Я ведь уже говорил. А сам-то ты кто по профессии?

— Иерей, — вырвалось у Николая, но он тут же поправился, — бывший.

— Поп, что ли?

— Поп.

— Тогда я догадываюсь, о чём ты думаешь. Что мы умерли и попали в чистилище, или как там у вас это называется.

— Что ты умер, — хотел поправить его Николай, но сдержался и сказал, аккуратно выбирая слова, — или один из нас умер.

— Один из нас! — передразнил его Иван. — Ты думаешь, что это я мертвец? А ты живой? И ты не видишь вокруг ничего странного? Совсем ничего? Тебя выкинуло на камни, ты ударился головой, потерял сознание и упал в бурную реку. Очутился в каком-то странном месте, вокруг царит запустение — хотя я вижу это место уютным и обжиты́м. Из твоего окна видна река, но по ней никто не плывёт. И не проплывёт, сколько туда ни смотри. Ты говоришь по рации с человеком, которого считаешь умершим. И ещё — ты не можешь покинуть место, куда тебя занесло. Этого мало?

— Почему не могу покинуть? — удивился Николай. — Да запросто.

— А ты пробовал?

— Нет, но… — Николая вдруг осенило. — Ты потому и сказал «мы»? Ты не можешь выйти со станции?

Иван замешкался, как будто не хотел говорить об этом. Но всё же ответил:

— У меня дверь заклинило. Не открыть. А через окно мне с моей комплекцией не пролезть. Но тут и кроме этого много странного. Кстати, и наш разговор тоже не самый обычный.

— Не самый, — согласился Николай, — но это ведь ещё ничего не доказывает.

Иван хмыкнул — на этот раз совершенно отчётливо.

— А как ты себе представлял загробие? Думал, апостол Петр тебя встретит? Но раз его нигде не видно, то жизнь продолжается?

— Не богохульствуй! — одёрнул собеседника Николай.

И надолго умолк. Он понимал, что это не ответ, что он просто ушёл от ответа, разыграв нелепую обиду. Но сказать ему было нечего.

Николай задумчиво стёр пальцем пыль с шильдика «Р-107». Ему было над чем поразмыслить. Иван считал его мёртвым, и надо признать — не без оснований. Чудесное спасение, мрачная заброшенная метеостанция, мёртвый человек, общающийся по мёртвой рации — всё это действительно казалось странным. Но чувство реальности говорило другое; оно буквально вопило — живой! Живой!

— Был бы я атеистом, — думал Николай, — и вопросов бы не было, мыслю — значит, жив. Но тем, кто верит в жизнь после смерти, как узнать, жив ты или уже умер? Если вокруг ни одной живой души, лишь призрак давно погибшего человека.