— А, донна Вельдана! — скупо сказал он. — Вы пришли помогать?
Я облизнула пересохшие губы.
— Простите… Я… хотела…
Но доктор Гидо, кажется, уже меня не слышал: он склонился над обрубком руки следующего несчастного. Я пошатнулась, но на помощь мне пришла Лей, до того дававшая распоряжения сестрам милосердия. Повернув голову и утерев мокрый лоб локтем, она подошла ко мне и устало улыбнулась.
— Лей, ты не знаешь, живы ли…
— Да, живы, — ее черные глаза лучились теплом. — Вон они, все втроем — Вепрь, Зверь и Жало. Только Акуле не повезло.
Она указала в сторону трибун, где толпился народ. Только теперь мне удалось разглядеть в полумраке фигуры Джая, Хаб-Арифа и Керуш-Зиба, склонившиеся над чем-то… или кем-то.
Невероятное облегчение нахлынуло на меня с такой силой, что едва не сбило с ног. Я уже не слышала Лей, когда побрела, осторожно петляя между лежащими вповалку ранеными, в сторону дальнего сектора трибун.
Он был весь в порезах, наскоро перехваченных окровавленными бинтами, и тем не менее живой и целый. Мои губы шевелились, вознося благодарственную молитву Творцу. Я замерла в нескольких шагах от них, не позволяя поддаться чувствам и броситься к нему в объятия. Он повернул голову и встретился со мной взглядом. Его губы дрогнули, в их движении я прочла свое имя… но не услышала звука.
— Госпожа Адальяро, — почтительно склонил голову Хаб-Ариф. Ему досталось не меньше, чем Джаю, и все же все они могли держаться на ногах, в отличие от их четвертого товарища.
Мой взгляд опустился ниже — я узнала парня, в обществе которого в последнее время видела Джая. Его звали Акула, а настоящее имя вылетело у меня из головы.
Он был тяжело ранен и едва дышал, с трудом хватая ртом воздух. Смуглая кожа казалась серой и отливала синевой вокруг губ. Арбалетный болт торчал из его груди, прямо у его основания была наложена повязка.
— Что… что… почему вы не отнесете его доктору Гидо? — недоуменно спросила я.
Джай, слегка прихрамывая, подошел ко мне ближе и посмотрел прямо в глаза.
— Гидо его уже видел. Ничего нельзя сделать. Пробито легкое. Он обречен.
Я смотрела на его усталое, хмурое лицо и чувствовала горечь. Мне не хотелось верить, что столько мужчин — молодых, полных жизни и сил, совсем недавно отвоевавших себе свободу, вновь вынуждены умирать, в крови и мучениях.
— Закончится ли это когда-нибудь? — прошептала я чуть слышно. — Все эти войны, смерти, страдания и увечья?
— Ты и в этом готова меня обвинить? — зло дернулись губы Джая. — По-твоему, я должен был сдаться?
Я промолчала и отвела глаза. Он задал вопрос, на который у меня не было ответа. Я не знала теперь, на чьей стороне правда. Годы назад, когда Джай рассказывал мне об избавлении для угнетенных рабов, я представляла себе новый мир совсем иначе — так, как живут у нас на севере. Где у каждого человека, даже самого бедного, есть возможность выбирать свою судьбу, ремесло, лорда. Выбирать себе супруга и вместе с ним растить детей. Джай добился избавления для бесправных рабов, но к чему это привело? Кто стал счастливее? Уж точно не господа, которых после восстания никто не делил на виновных и невиновных. Жгли, грабили, убивали и насиловали всех без разбору. Так может быть, счастливы эти гордые, сильные мужчины, которые и теперь, после избавления от рабских цепей, продолжают умирают от ран в круге Арены? Или, может быть, молодой и полный жизни Акула, которого силы покидают теперь с каждым новым вздохом? Сколько бывших рабов осталось в живых после сражения с армией Саллиды? А сколько осталось солдат с другой стороны? Разве не будут за погибших мстить власти страны с удвоенной силой? И что вообще войско Джая сделало с побежденными?
— Где солдаты регулярных войск? Я не видела никого из них на Арене, — оглянулась я, ошеломленная страшной догадкой. — Вы… всех их убили?!
— О да, я лично перерезал глотку каждому, — рот Джая искривился в ядовитой усмешке. — Ты ведь это хотела услышать, да?
«Я только хотела убедиться, что ты жив», — жгли мой язык невысказанные слова. Но они так и остались невысказанными. Я все меньше узнавала в этом мужчине, одержимом гневом и разочарованием, своего Джая. Благородного, сильного, понимающего, умеющего быть нежным и ласковым.
— Они в Сенате, — сквозь зубы процедил Джай. — Негоже господам стонать от боли рядом с чернью. И у них там куда больше лекарей, чем у нас. Над пленными никто не измывается, их даже кормят досыта. Сходи и убедись сама.
С этими словами он развернулся и вновь подошел к Акуле. Опустился перед ним на колени, взял боевого друга за руку.
Подобрав юбки, я побрела по замызганным ступенькам вниз. Надо найти Тею и предложить ей свою помощь. Пусть я никуда не годилась как лекарь, но уж подать раненому воды, поправить повязку или сказать слово утешения я еще способна.
Победу в битве под Кастаделлой празднуют добрую неделю. Но празднества не ограничиваются разграблением господских винных погребов, повсеместным курением дурмана, поеданием живности, украденной на хозяйских дворах, и пьяными песнопениями по ночам. Поджоги и убийства продолжаются — и едва ли не чаще, чем до битвы, а людей, чтобы следить за порядком в городе, после побоища стало гораздо меньше.
Первый военный совет, собранный после зализывания ран и подсчета убитых и раненых, тоже напоминает поле битвы.
— Зачем нам эта сраная верхняя палата? — возмущается Эйхо, после битвы получивший должность сотника и загордившийся этим не в меру. — Мы и сами способны управиться с городом! Пусть господа убирают свои жирные задницы из сената и подчиняются нашим законам!
— Кастаделла — не отдельное государство, — терпеливо втолковываю я. — Если мы хотим, чтобы с нашими решениями считались в Сенате Саллиды, мы должны соблюдать закон.
Эйхо гневно сопит, не желая сдаваться.
— Они все равно принимают то, что ты им велишь. Так какой от них толк?
— Я рассчитываю на помощь севера, — разъясняю я. — Аверленд никогда не станет помогать шайке разбойников, совершивших кровавый переворот. Для короля законодательной властью в Кастаделле и других городах Саллиды является совет девяти сенаторов. Если мы уничтожим сенат — превратимся в обычных мятежников.
— Опять север! — фыркает Горный Волк, изрядно осмелевший после битвы под Кастаделлой. — Мы теперь и шагу не сможем ступить без указки севера?
— Чего еще ждать от северянина? — презрительно поводит плечами Амир-Зуман. — Он только и делает, что морочит нам головы.
— Ты чем-то недоволен? — перевожу на него хмурый взгляд.
— Ты говорил, что люди смогут уйти домой, когда мы победим. Мы победили — и продолжаем торчать здесь безо всякой цели! Чего ты ждешь, Вепрь? Выдуманной тобою помощи севера? Я только о ней и слышу. Помощи как не было, так и нет, мы сами разделались с армией Саллиды! И теперь можем уйти домой.
Я дышу глубоко и ровно, стараясь подавить нарастающее бешенство и выглядеть спокойным и уравновешенным. Командир не может позволить себе беспричинных истерик.
— Ты в самом деле полагаешь, что под Кастаделлой мы разбили всю армию Саллиды? — вкладываю в тон все ехидство, на которое способен.
— Вот где я видал армию Саллиды! — Амир-Зуман презрительно сплевывает себе под ноги и демонстративно растирает плевок подошвой сандалии. — Вскоре от нее не останется ни следа на границе с моей страной!
— Откуда у тебя такая уверенность? — я с деланным удивлением приподнимаю бровь. — Если ты так хорошо осведомлен о военной мощи Саллиды, поделись сведениями, я с удовольствием послушаю.
— Разве ты когда-нибудь слушаешь? Ты только раздаешь команды! Одну глупее другой! Пусть остальные боятся слово сказать тебе поперек, но я не боюсь! Мы считаем, что твоя затея с обменом пленных — самое нелепое, что ты мог придумать!
— «Мы»? И кто эти «мы», можно узнать? — начинаю закипать я и обвожу взглядом своих командиров.
Все молчат, но кое-кто из них опускает глаза. И — словно удар наотмашь по лицу — Зверь тоже избегает моего взгляда.
