— Да ничего не говорят. В первый момент у всех на лице появляется обалделое выражение — что в точности случилось и с вами.

— Понятно, — сказала Кейт разочарованно. — Ну и как, у вас есть какие-нибудь версии, идеи по поводу случившегося с вашей секретаршей?

— Нет, — ответил Дирк, — ни единой. Просто какой-то расплывчатый образ, с которым я совершенно не знаю что делать. — Он в задумчивости повертел в руках сигарету, потом его взгляд, побродив по поверхности стола, остановился на книге.

Он взял ее в руки, пролистал, недоумевая, что за импульс заставил его тогда, в кафе, прихватить эту книгу.

— На самом деле я ничего не знаю о Говарде Белле, — сказал он.

Кейт поразилась тому, как неожиданно он переменил тему, но одновременно почувствовала некоторое облегчение.

— Единственное, что мне известно, — продолжал Дирк, — это что его книги хорошо продаются и что все они выглядят примерно как эта. Больше ничего.

— Вообще о нем существует несколько очень странных историй.

— Например?

— Например то, что он живет в разных гостиницах по всей Америке в номерах люкс. Подробностей, конечно, никто не знает — они просто получают его счета доплачивают их, так как не любят задавать вопросов. Им спокойнее, если они вообще ничего не будут знать. В особенности о цыплятах.

— О цыплятах? — переспросил Дирк. — О каких цыплятах?

— Дело в том, — понизив голос, сказала Кейт, наклонившись к нему, — что он всегда заказывает в номер живых цыплят.

Дирк нахмурил брови.

— Зачем они ему? — спросил он.

— Никто не знает. Никто не знает также, что он с ними делает. Никто никогда не видел их после этого. — Она еще больше придвинулась к нему, еще больше понизив голос: — Ни единого перышка.

Дирк спрашивал себя — может, он безнадежно наивен и глуп.

— И что же, по мнению этих людей, он с ними делает? — спросил он.

— Никто не имеет об этом ни малейшего представления, — сказала Кейт. — Более того, они не хотят иметь об этом какое-либо, хотя бы самое малейшее представление. Просто не знают.

Она пожала плечами и вновь взяла в руки книгу.

— Еще Дэвид — это мой брат — говорит, что у него идеальное для бестселлера имя.

— Правда? — удивился Дирк. — Как это понять?

— Дэвид говорит, что имя и фамилия — это первое, что интересует издателя, когда решается судьба нового автора. Он не спросит: «Хорошая книга?» — или: «Если убрать из нее все прилагательные, может, она будет ничего?» — зато обязательно спросит: «Как выглядят имя и фамилия автора — фамилия красивая и короткая, а имя несколько длиннее?» Теперь понятно? «Белл» большими серебряными буквами, а «Говард» буквами помельче прямо над фамилией через всю обложку. Получился торговый знак. Секрет издательского дела. Если у вас подобное имя, хороши ваши произведения или посредственны — дело десятое. Последнее оказалось очень кстати в нынешнем положении Говарда Белла. Но то же самое имя становится самым заурядным, если его написать как обычно — ну, скажем, как здесь, видите?

— Что? — вскричал Дирк.

— Да вот же, у вас на конверте.

— Где? Покажите!

— Вот здесь. Это же его фамилия, не так ли? Одна из тех, которые вычеркнуты.

— Господи, так и есть, — сказал Дирк, не отрывая взгляда от конверта. — Думаю, я не узнал его без свойственной ему формы торгового знака.

— Значит, то, что находится в этом конверте, имеет к нему какое-то отношение? — спросила Кейт, рассматривая конверт.

— Я точно не знаю, что в конверте, — ответил Дирк. — Что-то связанное с каким-то контрактом и, возможно, с пластинкой.

— Сразу могу сказать, что с пластинкой это связано наверняка.

— Из чего вы можете это заключить? — настороженно спросил Дирк.

— Ну как же, вот здесь стоит Денис Хатч, видите?

— Ах да. Да, конечно, сейчас вижу, — ответил Дирк, внимательно изучая написанное. — Я мог слышать это имя?

— Ну, — медленно произнесла Кейт, — это зависит от того, находитесь вы в живых или нет. Так зовут главу «Ариес Райзинг Рекорд Труп». Он не так известен, как Папа Римский, но… полагаю, вы слышали о папе?

— Да-да, — нетерпеливо сказал Дирк. — Такой седой тип.

— Это он. Пожалуй, он единственный из известных людей, кому этот конверт не был адресован в свое время. Здесь есть Стэн Дубчек, шеф Дубчека — Датой, Хайделгер, Дрейкот. Я знаю, что счет «АРРГХ» контролируется ими.

— Какой?

— «АРРГХ» — «Ариес Райзинг Рекорд Труп Холдинге». Став одним из участников счета, агентство нажило себе состояние. — Кейт посмотрела на Дирка. — Вы выглядите как человек, который очень плохо разбирается в музыкальном и рекламном бизнесе, — заключила она.

— Имею честь быть этим человекам, — сказал Дирк, изящно наклонив голову.

— Так что вы собираетесь в итоге делать с этим конвертом?

— Я узнаю это, как только мне удастся его вскрыть, — ответил Дирк. — У вас случайно нет с собой ножичка?

Кейт отрицательно покачала-головой.

— Кто же тогда Джеффри Энсти? — спросила она. — Единственный человек, чья фамилия не вычеркнута. Он ваш друг?

Дирк слегка побледнел и ничего не отвечал. Потом он сказал:

— Тот странный тип, о котором вы мне рассказывали, — существо, явившееся причиной газетных публикаций «Нечто гадкое в „Вудшеде“». Повторите, что он вам сказал.

— Он сказал: «У меня есть перед вами преимущество — я вас знаю, а вы меня нет, мисс Шехтер». — Кейт попробовала пожать плечами.

Дирк мучительно над чем-то раздумывал.

— Я думаю, что вам угрожает опасность, — сказал он наконец.

— Вроде той, что в меня может врезаться какая-нибудь машина, управляемая свихнувшимся водителем? Такого рода опасность вы имели в виду?

— Возможно, что-нибудь и похуже.

— Что, серьезно?

— Да.

— И что же заставляет вас так думать?

— Пока мне это до конца не ясно, — ответил Дирк, помрачнев. — Большая часть мыслей, приходящих мне сейчас в голову, имеют отношение к сфере невозможного, поэтому я пока поостерегусь раскрывать их. Других мыслей, однако, у меня пока не возникло.

— Я бы выбрала иной путь, — сказала Кейт. — Какой принцип был у Шерлока Холмса? «То, что у вас остается после отбрасывания невозможного, должно быть правдой, какой бы невероятной она ли была».

— Я полностью отвергаю этот принцип, — сказал Дирк. — Невозможное часто обладает качеством целостности, то есть тем качеством, которого недостает неправдоподобному. Сколько раз вам приходилось сталкиваться с тем, как какому-то явлению находили вполне рациональное объяснение, на которое трудно что-либо возразить, кроме того, что оно безнадежно неправдоподобно. У вас готово сорваться с губ: «Да, но он или она ни за что бы не стали этого делать».

— Что-то подобное я испытала сегодня, — сказала Кейт.

— Ну точно, — вскричал Дирк, хлопнул по столу, так что бокалы подскочили, — девочка в кресле-каталке, о которой вы мне рассказали, — прекрасный пример для иллюстрации моих слов. Предположение, что она берет вчерашние биржевые цены прямо из воздуха, — просто невозможно, и именно поэтому оно будет единственным объяснением, потому что предположение о том, что она ломает комедию, выражающуюся в добровольном самоистязании, без всякой выгоды для себя, — безнадежно неправдоподобно. Первое предположение предполагает, что речь идет о неизвестном нам явлении — Бог знает, сколько их еще. Вторая связана, напротив, со сферой хорошо известного нам и находится в полном противоречии со всеми фундаментальными и человеческими законами. Именно поэтому мы должны относиться к ней с величайшим сомнением, к ней и к ее кажущейся рациональности.

— Но вы так и не раскрыли своих мыслей.

— И не подумаю.

— Почему?

— Они покажутся вам нелепыми. Но основная мысль связана с тем, что вам угрожает опасность. Возможно, даже очень серьезная.

— Потрясающе. И что вы предлагаете делать в связи с этим? — спросила Кейт, отхлебнув из бокала с новым коктейлем, к которому до этого почти не притрагивалась.