— Я спал в одной из боковых комнат, — сказал Данат. — Я увидел его сразу, как только проснулся. В уголке, ничем не прикрытый. Даже не знаю, как я пропустил его вчера вечером, хотя было темно и я очень устал.

Теперь, когда глаза Оты могли сосредоточиться, а ум полностью проснулся, он внимательно прочитал письмо.

Ашти-тя

Мы решили уехать. Эя говорит, что Маати-кво чувствует себя нехорошо, так что мы едем в Утани, где она сможет получить помощь и позаботиться о нем. Пожалуйста, если ты найдешь это письмо, возвращайся! Ванджит такая же плохая, как всегда, и, боюсь, без тебя, которая поставила бы ее на место, она будет еще хуже. Маленькой Кае начали сниться кошмары о ней. И ребенок! Ты должна увидеть, как он пытается ускользнуть. Прошлой ночью, после того, как Великий Поэт пошла спать, он проскользнул ко мне на колени и свернулся у меня, как котенок.

Они почти закончили нагружать повозку. Мне надо пробраться обратно, потому что мы уже уже почти выехали, и так, чтобы она ничего не заметила. Ты должна вернуться! Встречай нас в Утани, как только сможешь.

Письмо было подписано. Ирит Лаатани. Ота сложил письмо и постучал им по губам, размышляя. Оно было правдоподобным. Оно могло бы быть трюком, чтобы послать их в Утани, но это бы означало, что они знали, где находился Ота и его отряд, и какое у них дело. И, в таком случае, не было никакой причины сбивать их с пути. Ванджит и ее маленький Слепота могут остановить любое преследование, как только захотят. Данат выжидательно кашлянул.

— Утани, — сказал Ота. — Они отправились на север, как раз туда, куда собирался ты. Сейчас ты скажешь мне, каким умным был, собираясь сначала направиться туда, верно?

Данат засмеялся и покачал головой.

— Ты был прав, папа-кя. Мы правильно сделали, что приехали сюда. Если бы Маати не заболел, они бы и сейчас были здесь.

— Тем не менее. Это означает, что они перестали прятаться. Это рискованно, поскольку у них есть только один поэт.

Данат принял позу вопроса.

— Этот поэт, — сказал Ота. — Она — их защита и их сила. Пока она управляет андатом, они могут считать себя в безопасности. На самом деле она может защитить их только от того, что знает. И пока поэт только один, хорошо расположенный человек с луком может покончить с ней до того, как она ослепит его. После чего они все останутся без защиты.

— Если нет второго пленения и еще одного андата, — сказал Данат, и Ота позой подтвердил его мысль. Данат нахмурился: — Но если бы он был, Ирит написала бы об этом, верно? Если бы Эя сумела пленить Ранящего?

— Я бы ожидал от нее этого, да, — сказал Ота.

— Тогда почему они уехали?

Ота постучал по письму.

— Как и сказала эта женщина. Из-за болезни Маати, — ответил он. — И еще из-за Эи, которая решила, что ради заботы о нем стоит рискнуть. Если он настолько плох, что ему нужна помощь других целителей, они должны ехать медленно. Сохраняя его в покое.

— Значит мы должны ехать, — сказал Данат. — Сейчас, и как можно скорее. И напасть на поэта раньше, чем она сможет ослепить нас.

— Да, — сказал Ота. — Сжечь книги, остановить пленение нового андата. Вернуться назад, и попытаться собрать мир.

— Только… только как мы сможем вернуть зрение гальтам? И вылечить Ану?

— Нам придется принять решение, — сказал Ота. — Сделать это быстро и хорошо будет означать, что гальты останутся слепыми.

— Значит мы не можем убить поэта, — сказал Данат.

Ота глубоко вздохнул:

— Думай, прежде чем что-нибудь сказать. У нас будет всего одна возможность застать их врасплох. Гальты в Сарайкете находятся в относительной безопасности. Те, которые остались в их собственных городах, скорее всего уже мертвы. Остальными можно пожертвовать, и это сохранит в живых нас.

— Да, живыми и бездетными, и в чем преимущество? — возразил Данат. — Все, что ты пытался сделать, будет разрушено.

— Все, что я пытался сделать, уже разрушено, — с горечью сказал Ота. — И с этим ничего нельзя поделать. Нет решения. Я опустился до того, что ищу наименее болезненный способ покончить с этим. Я не вижу, как мы можем сложить целое из разбитых кусков и сделать мир местом, в котором стоит жить.

Данат какое-то время сидел молча и неподвижно, потом взял Оту за руку.

— Я вижу, — сказал он. — Есть надежда. Еще есть.

— Поэт? Судя по словам Ашти Бег, она — злая, мелочная и жестокосердная. Она ненавидит гальтов и почти не думает о нас. И эту женщину мы должны попытаться урезонить. Ведь если она захочет, мы можем пострадать больше, чем гальты.

Данат сложил руки в позу, которую принимает человек за игральным столом, подтверждая ставку. Он был готов поставить на карту весь мир, лишь бы спасти Ану и ее дом. Ота заколебался и ответил позой, которая засвидетельствовала решение. И его согрело чувство гордости.

«Киян-кя, — подумал он, — мы воспитали хорошего человека. Боги, пожалуйста, сделайте так, чтобы мы воспитали мудрого».

— Я расскажу остальным, — сказал Данат.

Он встал и пошел к двери, остановившись только тогда, когда Ота окликнул его. Данат оглянулся.

— Ты сделал правильный выбор, — сказал Ота. — Не имеет значения, насколько все будет плохо потом, но ты сделал правильный выбор.

— Другого не дано, — ответил Данат.

Было ясно, что, независимо от следующего шага, в школе делать нечего. Под руководством Идаан стражники уже запасались водой и углем для паровых повозок, собирали использованное оборудование и готовились к дороге. Небо был белым в тех местах, где оно виднелось из-под закрывавших его серых туч, снег размывал горизонт. Ашти Бег сидела в одиночестве рядом с большими бронзовыми воротами, которые когда-то открывали только для дай-кво. Сейчас позеленевшие ворота стояли полураспахнутыми. Никто, кроме Оты, не понимал значение этого.

К середине утра облака стали тоньше, слабая бледно-голубая полоска появилась на верхушке небесного свода. Лошадей запрягли, от повозок шел дым и пар, все были готовы, за исключением Идаан и Аны. Стражники ждали, готовые ехать. Ота и Данат вернулись в школу.

Пара оказалась в большой комнате. Ана, сидевшая на древней скамье, наклонилась вперед. Слезы текли струйками по ее щекам, волосы были всклокочены и растрепаны; руки она сжала так, что кончики пальцев стали розовыми, а костяшки — белыми. Перед ней стояла Идаан, сложив руки на груди и глядя на нее холодными глазами убийцы. Ота не успел ничего сказать, как сестра заметила его. Она наклонилась к гальтской девушке, что-то прошептала, выслушала тихий ответ и пошла к двери и Оте, стоявшем рядом с ней.

— Что-то… Что-то случилось? — спросил Ота.

— Еще как. Сколько времени вы путешествуете с этой девушкой?

— С Сарайкета, — ответил Ота.

— И до сих не заметили, что она не мужчина? — сказала Идаан острым, как нож голосом. — Скажи стражникам отойти подальше. И принеси мне миску снега.

— В чем дело? — спросил Ота. И потом сообразив, добавил: — У нее, что, месячные? Ей нужно какое-нибудь лекарство?

Идаан посмотрела на него так, словно он спросил, что приходит вслед за весной: жалостно, недоверчиво, с отвращением.

— Принеси мне снег. Или, лучше, лед. Скажи своим людям, что мы будет готовы через полторы ладони. И, ради всех богов, которые когда-то были, держи своего сына подальше от нее, пока мы не вернемся. Последнее, что ей надо, — почувствовать себя униженной.

Ота принял позу, которая обещала согласие, но потом заколебался. Темные глаза Идаан вспыхнули, но не от гнева. Когда она, наконец заговорила, ее голос был тише, но не мягче.

— Неужели ты прожил всю жизнь в обществе женщин и ничему не научился? — спросила она и, тряхнув головой, вернулась к Ане.

Как она и обещала, Ана и Идаан вышли из школы через полторы ладони так, словно ничего странного не произошло. Ана поменял свое платье на другое, из темной шерсти, и опиралась на руку Идаан, когда шла к концу паровой повозки. Данат было двинулся вперед, но хмурый вид Идаан отогнал его назад. Две женщины медленно дошли до сарая, и Идаан закрыла двери за ними.