— А что насчет моего вызова?

— Что насчет него?

Я прикусил кожу на ее горле…

— Тебе известно, чего я хочу.

Ее сердце застучало напротив моего, наши тела были так близко, как только могли.

— А что, если я тебе скажу, что нет никого вызова. Что бы ты ни делал, это работает.

Что бы я ни делал? Я делал недостаточно. Я достиг своего предела, и проводил свои дни хромая или отдыхая. Я был совершенно бесполезен для нее.

Ее признание в том, что не было никого вызова, означает, что она влюбилась в меня так же безоговорочно, как и я в нее.

Иисус.

Я поцеловал ее вновь.

Сильно.

Быстро.

Жестко.

Ее движения языка соответствовали моим, превращая простой поцелуй в запутанное наваждение.

Отстранившись, она выдохнула.

— Я рада, что ты на этом острове. Я рада, что ты рядом со мной.

У меня не осталось ни одного оправдания. Я мог только цепляться за плот из моих желаний, и потенциальных возможностей. Потенциальных возможностей в завоевании ее, соблазнении ее, присвоении ее.

— Фуу, что вы делаете тут, ребята? — Волосы Коннора прилипли к его голове.

Мы отпрянули друг от друга.

— Ничего такого, глупыш. — Эстель опомнилась первая. С мимолетным взглядом, брошенным в мою сторону, она побежала вниз по пляжу и взяла Пиппу за руку. Они танцевали вокруг котелка, который стремительно наполнялся водой. Спина Пиппы покрылась струпьями и зажила, медленно уничтожая воспоминания того, каким образом мы прибыли сюда.

— Пойдем. — Беря выброшенную кокосовую скорлупу, я передал одну Коннору и направился, прихрамывая вниз по пляжу, к моей беспомощной семье.

Зачерпывая половинкой кокосовой скорлупы из котелка, я наполнил ее до краев жидкостью. Поднимая ее вверх и радуясь тому, как небеса решили затопить нас, я произнес:

— За нас и за спасение.

Все последовали этому примеру, наполняя свои самодельные кубки и поднимая тосты.

— За дождь и питье.

Мы пили. Быстро. Один за другим.

Мы пили так быстро, как дождь наполнял посуду.

Мы пили, пока наши животы не наполнились.

Мы пили, пока каждый из нас не восполнил недостаток жидкости.

И все еще шел дождь.

Он лил, бушевала буря, сверкала молния и гремел гром, пока полночь плавно не перешла в полдень, и наш остров не заблестел каплями в солнечном свете нового дня.

…

— Что ты делаешь?

Эстель что-то прятала за своей спиной, вина отразилась на ее лице.

Прошло три дня с момента, как прошла буря и мы, наконец, высушили нашу одежду, перестелили наши кровати свежими листами, и привыкли к имеющем резервуару с водой, от куда мы могли пить, когда мы хотели без вынужденного ожидания, когда деревья снабдят нас ей.

Наши запасы бы не продлились вечно, но на данный момент... мы обращались беспечно с нашей жаждой и пили довольно часто.

— Ничего.

Я поднялся на ноги. Я провел все утро, сплетая стебли льна в веревку. У меня был план, чтобы обеспечить крышу над нашей головой и возвести четыре стены вокруг наших тел, но для того чтобы сделать это, мне нужно что-то, с помощью чего я бы мог строить. У меня не было отвертки или же гвоздей (те, которые имелись у нас с вертолета, были не пригодны), поэтому веревка может помочь.

Как только я разберусь, как добывать еду на острове, плот будет моей следующей целью.

— Там что-то есть. Покажи мне. — Я захромал по направлению к ней.

— Не стоит. Забудь. Это была глупая идея.

— Нет же, покажи мне. — Я двинулся так быстро, как только мог, надеясь, что она не кинется от меня бежать. Протягивая руку, я смотрел на нее, пока она не вытащила то, что прятала и положила это в мою ладонь.

Мое сердце замерло.

— Твой телефон.

Она кивнула.

— Ты пыталась позвонить кому-то? Это то, что ты делаешь?

Ее глаза расширились, наполняясь виной.

— Нет. Я пыталась каждую ночь и ничего.

— Тогда зачем ты терзаешь себя? — Я изнывал от желания утешить ее. Я бы никогда не сказал этого вслух, но, здесь, на этом острове, даже со всеми испытаниями по выживанию и страхом перед тем, что может случиться, я был счастливее, чем за долгое время. Мысли об Эстель, которая мечтала о жизни, где мне были бы не рады — ранила меня больше, чем я мог признать.

Со времени нашего поцелуя под дождем мы держали между нами дистанцию. Отчасти ради детей, но в большей степени потому что, если бы я поцеловал ее вновь, я бы не смог остановить себя.

А Эстель не была готова к большему.

Она хотела меня, я знал это. Но она сомневалась насчет того, как далеко это могло зайти. Я еще пока не понял почему, но я уважал ее желание не спешить.

— Это не то, что я делала. — Она вздрогнула, как если бы она говорила мне секрет, который физически ранил ее.

— Я не понимаю.

Она опустила голову.

— Зайди в галерею. И ты увидишь.

Опираясь на костыль, я зашел в меню и открыл фотографии. Мой рот открылся, когда первая картинка взорвалась яркими цветами.

— Зачем ты делаешь это?

Я ожидал увидеть картинки из ее прошлой жизни, возможно, фото ее бывшего парня (которого бы я определенно хотел убить) или друзей, которые думали, что она мертва. Но не это. Не... меня.

— Зачем? — Ее брови приподнялись. — А почему бы нет? Разве это не то, что делают люди? Сохраняют воспоминания, чтобы вспоминать о них позже. Веселые, грустные, не важно, какие. Мы собираем их для того, чтобы вспоминать их в будущем.

— Это то, что ты делаешь?

Она пожала плечами.

— Я не имею понятия, что я делаю. Я так же не знаю, выберемся ли мы с этого острова, а также не имею понятия, как долго протянет мой телефон, но я хочу запечатлеть все через, что бы мы не прошли, так же, как бы я делала в любом другом путешествии.

— Делая наши фотографии? — Мои руки дрожали, в то время как я листал их. Она украдкой делала наши фотографии: меня, сплетающего веревку, Коннора и Пиппы, сидящих на корточках, собирающих моллюсков. Ее селфи на фоне упавшего вертолета.

Я остановился на одной, на которой я сплю в темноте. На ней у меня отросшая борода, и я выгляжу страдающим от боли даже во сне.

— Когда ты сняла эту?

— За ночь до того, как начался дождь.

Я перешел на фотографию, на которой она одна стоит на пляже — луна отбрасывает на нее серебристый свет и тени от нас спящих видны на заднем плане. Это была очаровательная фотография. Она послала дрожь по моей спине.

— Вау.

Она постаралась забрать ее обратно.

— Как бы то ни было, это была плохая идея. Я не хотела расстраивать тебя.

— Расстраивать меня? Почему я должен быть расстроенным?

— Потому что я фотографировала тебя без твоего согласия.

Я рассмеялся.

— Эстель, то, что ты фотографируешь меня для будущих воспоминаний, это самая милая вещь, которую я слышал.

Она покраснела.

— Так... ты не зол?

— Почему я должен быть злым?

Ее губы дернулись в улыбке.

— Я только что сказала почему.

По моим внутренностям распространилось тепло, когда новое желание заполнило мою кровь. Мой взгляд остановился на ее губах.

— Господи, я хочу поцеловать тебя вновь.

Ее горло дернулось, когда она вновь сглотнула.

— Ты не можешь. Дети здесь. И я не хочу объяснять им...

— Они не только родились, Стель. Они понимают, что мы целуемся.

— Ну, это да. Просто я... я хочу, чтобы они были счастливыми. Просто это слишком быстро после смерти их родителей. — Она провела по волосам, заправляя прядку выгоревших светлых волос за ухо. — Просто... дай время. Хорошо?

Мое сердце болезненно защемило, но я улыбнулся. Она не заметила, что я использовал ее прозвище. А я не позволил ей увидеть, как я горд тем, что я использовал его. Мне было позволено. Хотя я не сделал ничего, чтобы заслужить это.

— Это я могу тебе предоставить, ведь чем мы можем еще располагать, кроме как временем?

Она рассмеялась, но смех был вынужденным.