Я больше не могла смотреть на это.

Закрывая приложение, я открыла камеру. Я не посмела зайти в галерею и мучить себя фотографиями поездок по США, забавными рожицами, которые мы корчили с Мэди, и фотографиями огромной толпы людей, которые приходили послушать, как я пою.

Как только я открыла «фотоаппарат», то сразу переключила его на режим ночной съемки, и поднялась на ноги.

Молча я фотографировала наш пляж. Я заключила в рамку из сердечек фотографии Коннора и Пиппы, которые спали спиной к спине. Я виновато сделала фото Галлоуэя, который спал с постоянно хмурым выражением лица.

Я сфотографировала луну.

Море.

Пляж.

Раковины.

И сделала свое селфи с лагерем на заднем плане.

Мне нравилось думать, что я фотографирую их, чтобы у меня было доказательство, когда нас спасут. Фотографии, которые я могла бы обсудить с Мэделин, когда бы она умоляла меня рассказать истории о моих днях во время авиакатастрофы.

Но правда состояла в том, что я их сделала для того, чтобы я могла видеть, как мы изменимся за следующие месяцы.

Я делала их для того, чтобы знать, питаемся ли мы достаточно, пьем ли мы много, и попробовать выяснить способ выживания. Но селфи лишь могли показать медленное превращение молодого композитора с карими глазами и длинными светлыми волосами в измученную женщину, напоминающую скелет, которая семимильными шагами направлялась в могилу.

Я не хотела этого.

Я не позволю этому случиться.

У меня есть Галлоуэй и дети, в качестве причины для борьбы.

Мы должны найти выход.

У нас нет выбора.

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Я проснулся, словно захлебываясь.

Мои мышцы заставили меня принять сидячее положение; я открыл глаза. Я открыл свои глаза по чертовой случайности.

— Эстель!

Эстель резко подскочила, ее глаза были расширенными и расфокусированными после сна. В то же мгновение осознание отразилось на ее лице, и самая яркая улыбка, которую я видел за эти дни, растянулась на ее губах.

— О, господи!

— Бери все что сможешь. — Я поспешил подняться, вздрагивая от моего перелома.

Коннор и Пиппа подскочили на ноги, танцуя под этим чудом.

Дождь.

Приятный на вкус, драгоценный, пригодный к употреблению дождь.

Крупные капли дождя капали на нашу кожу, смывая соль в первый раз за много недель.

— Ура! — завизжала Пиппа, поднимая свое лицо к небу. Ее язычок скользнул по ее щеке, втягивая влагу так быстро, как только она могла.

— Больше! Больше!

Коннор кружился на месте с руками, разведенными в стороны.

— Да!

Эстель побежала в подлесок, где мы держали нашу одежду и вещи. Мы до сих пор не построили хижину. Нам она была не нужна. Огонь помогал удерживать на расстоянии большинство жуков и переживать холодные ночи, и до настоящего момента небо было чистым.

Мне повезло, что сейчас не было необходимости строить и бороться со сломанной ногой. Но теперь мы заплатили высокую цену, потому как все, что нам принадлежало, промокло.

На песке оставались следы от дождевых капель, темнее и сильнее с каждым разом, чем быстрее они падали.

Огонь шипел и потрескивал, отчаянно борясь, чтобы продолжать гореть.

Часть меня хотела защитить его. Прикрыть пламя, чтобы оно не погасло. Но у нас были мои очки... У нас было солнце. Мы могли разжечь его вновь.

— Хватай все что угодно и наполняй, как можно больше. — Я осмотрелся в поисках необходимых материалов. Мы уже вырыли ямы и обложили их спущенными спасательными жилетами. Мы подготавливались к этому на протяжении нескольких недель.

Эстель пробежала мимо с тремя бутылками, которые мы выпивали каждую ночь, опуская их надежно в песок.

Коннор принес кусок фюзеляжа, который в конечном итоге не смог бы удержать содержимое, так как у него не было боковых сторон, но как тара, из которой можно пить, он бы сгодился.

Пиппа схватила котелок, который мы использовали для того, чтобы варить моллюсков, выплеснула морскую воду, и приподняла ее своими крошечными ручками к небу.

— Наполняйся же. Быстрее.

Я рассмеялся, когда Эстель обернула свою руку вокруг моей. Она поцеловала меня в щеку.

— Я мечтала о том, чтобы это случилось. Молила об этом.

Мое тело ожило под ее прикосновением.

Я был глупцом, что держал ее подальше от себя. На протяжении многих дней я избегал ее, отказывался с ней говорить, пользуясь каждым идиотским оправданием, которое превращало меня в придурка.

Я был несчастен — все мы были. Так зачем мы отделяли себя друг от друга? Происходящие события были намного более терпимее, когда мы сражались плечом к плечу.

Мне жаль.

Я бы хотел извиниться, но она бы не поняла. Она бы не поняла, что я извиняюсь перед ней не только за себя, за мое прошлое, за обстоятельства, которые сделали меня таким, какой я есть.

Я дрожал от отчаяния, когда ее глаза блестели коричневым и зеленым. Я привлек ее ближе к себе, оборачивая руку вокруг ее талии.

С того момента как мы разобрались с трупами, мы были связаны. Не смотря на то, что мы проводили раздельно дни и ночи, я мучительно ощущал ее присутствие. Я не пытался поцеловать ее вновь, но это не значило, что мое сердце не ускоряло свой ход, когда она была рядом.

Я нуждался в ней с огненной страстью, что облизывало языками пламени каждую часть меня, но моя потребность была более укоренившийся. Я больше не желал быстрого удовлетворения, которое можно было получить по средствам секса, я желал полной радости от единения тел.

Я влюбился в ее глаза.

Внезапно радость от дождя исчезла, и желание опалило ее лицо.

Она смотрела на мои губы.

Она прекратила дышать.

Я не мог остановить себя.

Моя рука устремилась вверх по ее спине, скользя по ее лопаткам, которые сейчас больше выделялись, чем до этого. Молча я обхватил ее затылок.

— Ты помнишь о моей задаче?

— Да.

— И?

— И?

— Что мне нужно сделать, чтобы это воплотить в реальность?

Ее щеки покрылись румянцем.

— Чтобы заставить меня влюбиться в тебя?

Я кивнул. Мое горло ощущалось таким же сухим, как пепел. Мое сердце отбивало удары подобно раскатам грома.

Она поцеловала меня в первый раз. Она застала меня врасплох.

На этот раз.

Я поцеловал ее.

Моя голова опустилась; ее приподнялась.

Мои губы приоткрылись; ее губы подрагивая, приоткрылись.

Мой нос коснулся ее; она мягко выдохнула.

Мои руки притянули ее; она подошла ближе.

И наши губы... они встретились.

Она издала стон.

Она разрушила меня, заклеймила меня, завладела каждой частью моей души своим стоном.

Мой язык коснулся ее; она прикоснулась к моему в ответ.

Моя голова склонилась; она повторила.

Наши губы перешли от прикосновения к поглощению. Наши языки танцевали, жар расцветал, и поцелуй превратился в желанное блюдо.

— Господи, я хочу тебя.

Она издала стон.

— Ты владеешь мной.

— Нет, это не так.

— Да. Да, ты владеешь. Поверь мне. Ты владеешь. — Ее сбившийся голос обернулся вокруг моего члена, обращая мою нужду во что-то, с чем я больше не мог бороться.

Дождь смешался с нашими поцелуями, размывая ее вкус.

— Идет дождь.

Она кивнула.

—Это небо плачет или оно счастливо за нас? — мои губы скользнули от ее рта к уху. — Облака одобряют это или запрещают?

Ее пальцы сжались на моей футболке (той же самой, что она стирала песком и старалась поддерживать ее как можно в более пригодном состоянии, по мере возможности), притягивая сильнее меня к ней. Она вновь хныкнула, и на этот раз, она украла один миллион кусочков моего сердца, располагая их в своем бикини и забирая их у меня навсегда.

— Дождь идет, потому что небо хочет, чтобы мы выжили.