Я лишь покачала головой и начала быстро печатать в ноутбуке – мне нужно было записать информацию для проверки.

Ох уж эти «статьи для отчетов по гранту» и «патенты не работают»! Сколько инвестиций в хорошие проекты из-за этого не случилось? Каждый раз, когда классный проект выбирает напечатать статью вместо того, чтобы подать заявку на патент, где-то разбивается сердце одного патентного специалиста.

Особенность фармацевтического рынка в том, что разрабатывать новые препараты могут по десять-пятнадцать лет. И все это время нужно кормить работников, покупать оборудование, реактивы, платить за аренду, а потом оплачивать доклинические исследования и баснословно дорогие клинические исследования. Разработка препарата проходит несколько стадий, и каждая стадия важна. Если пропустить хотя бы одну, вывести на рынок хороший препарат, который будет помогать людям, не получится.

При этом он может с треском провалиться на любой стадии проверки, даже на самой последней. На сотни провалившихся проектов приходится в лучшем случае один эффективный и безопасный препарат.

Как фармацевтической компании окупить все затраты, связанные и с провалами, и с длительными разработками?

Только с помощью монополии, которую дает патент. Патент – это, по сути, договор между разработчиком и государством. Государство дает временную монополию на разработку, а разработчик раскрывает в подробностях свою разработку в патенте. В фармацевтике это выгодно обеим сторонам: государство в курсе последних разработок в социально-значимой сфере, а фармацевтическая компания-разработчик какое-то время не боится конкуренции.

Если вам выдали патент на препарат, только вы имеете право продавать препарат на территории страны, где патент выдан. Кроме того, с патентом вы можете запрещать производить и продавать свой препарат другим участникам рынка. За эти права, за эту монополию, готовы платить инвесторы и получатели лицензий, ведь ваша монополия позволяет регулировать продажи и цены.

Если при больших затратах на разработку у стартапа нет патентов и нет возможности их получить, инвесторы вряд ли решат вкладывать в него деньги – слишком велик риск, что вложения не вернутся.

Я погрузилась в свои размышления и не сразу заметила, что на меня обеспокоенно смотрит Научная. Она беззвучно прошептала: «Все нормально?». Я не осознавала, насколько яростно ударяю по кнопкам ноутбука.

Могучий резко поднялся со своего стола и, не скрывая раздражения, сказал:

– Коллеги, мы не знаем, какая информация была опубликована. Давайте не будем раньше времени придумывать призрак конкурента. – он развернулся к выходу, даже не взглянув на меня. – Сегодня мы хорошо поработали. Думаю, можно заканчивать. Игорь и Леонид, мы рады, что вы пришли к нам!

Все закивали и стали быстро собираться. Я разочарованно смотрела, как Могучий быстрым шагом выходит из кабинета. Он явно был недоволен.

«Мда, Умная, умеешь ты привлекать мужчин. Вон как быстро убегают от тебя с недовольным лицом», – подумала я.

Начальница завещала мне «молчать, слушать, все тщательно фиксировать и особо не отсвечивать». Кажется, и с этой задачей я не справилась.

– Ну, как все прошло? – После совещания мне сразу позвонила Начальница. Тяжело вздохнув, я рассказала краткую историю своих почти разбитых надежд. Несмотря на то, что коллеги не осознали всю серьезность ситуации, я знала, что Начальница меня поймет.

– Проект прекрасный, он может перевернуть рынок противоопухолевых препаратов. Но, кажется, ученые рассказали про свое открытие на конференции в Корее, при этом у них нет патентов и есть множество статей…

– Известно как давно они стали раскрывать информацию? Насколько много успели раскрыть?

– Я запросила всю информацию у ученых. Они вышлют презентацию, статьи и точные даты.

– Ты молодец, что выяснила это. Как только получишь всю информацию, пиши заключение. Описывай все риски без прикрас. Мы должны четко понимать, во что ввязываемся. Проект без патентной защиты – это самоубийство для компании. Слишком дорого, и конкуренты могут в любой момент скопировать препарат и занять рынок, – сказала Начальница.

«Господи, сделай так, чтобы их статьи и презентация не раскрывали строения новой молекулы, тогда у нас все получится, мы справимся», – с грустью подумала я.

Следующие пару дней в ожидании статей и презентации от ученых я выполняла обычные рабочие задачи. Мне нужно было помочь разработчикам провести несколько патентных исследований, обсудить пару лицензий и, конечно, привести в порядок всю входящую и исходящую корреспонденцию от патентных ведомств.

Патенты, как я люблю говорить, настоящие патриоты. Международного, Мирового, Межпланетного патента не существует. Если вы подали заявку на патент в Патентное ведомство РФ (Роспатент), вы получите патент РФ, который будет действовать на территории РФ.

Конечно, я слышала истории, как стартапы получали патент США и думали, что теперь могут в любой стране предъявлять свои претензии и идти в суд, но это не так. В каждой стране свои патенты, и только они дают право на монополию. Поэтому нужно идти в Патентное ведомство той страны, где вы собираетесь что-либо продавать или производить.

Российским специалистам по интеллектуальной собственности приходится взаимодействовать сразу с двумя патентными ведомствами: Роспатентом и Евразийским патентным ведомством.

В Роспатенте, а точнее его подведомственном учреждении Федеральном институте промышленной собственности (ФИПС), сидят государственные эксперты. ФИПС принимает заявки на патент, эксперты проводят экспертизу заявки и выдают патент РФ. Это так называемый национальный патент.

Национальными патентами называются патенты конкретных стран. Например, патент Италии, патент Германии, патент Японии, патент Бразилии и так далее.

Евразийское патентное ведомство выдает Евразийские патенты, которые действуют в 8 странах-участницах Евразийской патентной конвенции: в РФ, Республике Казахстан, Туркменистане, Республике Беларусь, Республике Таджикистан, Азербайджанской Республике, Кыргызской Республике, Республике Армения. Это так называемый региональный патент. Европейский патент – тоже региональный патент.

Отчасти, читая бесконечную переписку из двух ведомств, я завидовала коллегам из Америки, которые работают с одним ведомством – USPTO, или по-другому Патентным ведомством США.

Почти каждый час я проверяла почту: Игорь обещал еще два дня назад прислать презентацию с корейской конференции и уже вышедшие статьи о молекуле.

Чтобы как-то скоротать время нервного ожидания, я ходила на обед с Научной, открывая для себя все прелести вьетнамской кухни. Поначалу мне не особенно нравилась подобная еда, но потом я ее понемногу распробовала.

– Зимой я хожу на лыжах, а летом бегаю по утрам, – делилась Научная, поедая огромную тарелку фо-бо. Как в такую худую девушку влезает столько еды! Ее рассказы про спорт меня раздражали. Научная не виновата, просто они напоминали мне, что пора записаться к фитнес-тренеру или хотя бы сходить в бассейн.

Пару раз мы сталкивались с Могучим в коридоре. Мне начало казаться, что он выделяет меня среди остальных. Чуть подольше задерживает взгляд, слегка улыбается, когда здоровается. Он рад меня видеть? Или я все выдумываю… Возможности поболтать с ним подольше и проверить свою гипотезу у меня не было, поэтому я особенно ждала письмо от Игоря. С ним у меня появится повод пообщаться с Могучим напрямую.

Чем дольше я ждала письма, тем больше во мне теплилась надежда, что мы сможем реализовать этот стартап. На психологических тренингах говорят, что во время длительного ожидания возникает искажение реальности: плохое забывается, острые углы сглаживаются. Кстати, про тренинги.

Я не могла перестать думать о Могучем с момента нашей первой встречи. Меня всегда привлекали мужчины, скажем так, непростые. Мужчина ведь должен выделяться, не так ли? Умом, талантом, красотой или кругленькой суммой на счету. Я считала себя реалисткой, поэтому понимала, что, скорее всего, эти качества будут у четырех разных мужчин. Но появился Могучий, и я поняла, что идеал, совмещающий ум, красоту, талант и богатство вполне реален. Не попытаться заполучить его было бы преступлением!