Во мне снова закипает разочарование. Мы могли бы быть такими чертовски идеальными, если бы все было по-другому. У Изабеллы есть естественная склонность быть покорной с подходящим мужчиной, с тем, кто будет лелеять это, а не использовать в своих интересах и причинять ей боль. Мысль о том, что кто-то другой когда-либо прикоснется к ней, причинит ей боль, заставляет меня чувствовать себя почти диким от ярости.

Но я не могу ожидать, что она всегда будет одна. Я закрываю глаза, желая, чтобы пришел сон.

***

Когда я просыпаюсь от лучей раннего утреннего солнца, проникающих в окно, Изабелла все еще спит. Она повернулась на бок, лицом ко мне, и выглядит такой красивой, что у меня щемит грудь. Я просыпаюсь рядом со своей женой, чего у меня никогда не было. Женщина носит моего ребенка. Я думаю о доме в Бостоне, о семье, которой мои родители всегда хотели, чтобы я его наполнил. Я представляю, как показываю Изабелле, старый дом в колониальном стиле, выкрашенный в серый цвет, в котором я вырос, и у меня что-то переворачивается внутри.

Я знала, что мой дом — ничто по сравнению с такими местами, как поместье Макгрегоров. Конечно, ничто по сравнению с особняком, в котором выросла Изабелла. Я чувствую себя дураком, думая о том, чтобы привести ее в подобное место и предложить ей сделать его своим домом, и я смотрю вниз на драгоценный камень топаз, лежащий над ее обнаженной грудью.

Ей понравилось ожерелье, каким бы простым оно ни было. Она расплакалась в церкви, когда я вернул его ей. Но ожерелье и дом это две совершенно разные вещи. В любом случае, это не имеет значения, говорю я себе. У нас нет будущего, потому что я не могу ей доверять. Она никогда ни о чем не говорила мне правды, по крайней мере, без последствий, которые вынудили ее к этому. Есть шанс, что теперь, когда все раскрыто, это может измениться. Поскольку она осознала, насколько разрушительными были и могли быть ее действия, с этого момента она будет честна со мной, и ее раскаяние настоящее. Я просто не знаю, как в это верить. Особенно после того, что случилось со мной раньше. Сирша почти сломила меня, когда дело дошло до отношений, и мне кажется, что на этом дело могло бы и закончиться.

Я поднимаюсь с кровати, стараясь не стонать вслух от боли и скованности во всем теле. Дело не только в этом. У меня сжимается грудь, причиняя боль из-за ситуации с Изабеллой. Мне хочется схватить ближайший бьющийся предмет и швырнуть его в стену. Я хочу разбить что-нибудь вдребезги, такое ощущение, что мое сердце разбивали нахуй снова и снова. Но я не хочу пугать Изабеллу или причинять ей боль. Поэтому вместо этого я встаю и начинаю одеваться, чтобы позвонить Лиаму и сообщить ему последние новости о нашей ситуации и получить необходимую мне информацию.

Когда я возвращаюсь в комнату после звонка, я вижу, что Изабелла только начинает просыпаться. Когда я вхожу, она садится, прижимая одеяло к своей обнаженной груди, и я чувствую, как мой член подергивается в джинсах. Я хочу снова лечь с ней в постель, раздвинуть ее обнаженные бедра и трахать ее киску снова и снова, все еще полную моей спермы с прошлой ночи. Я хочу провести весь день, трахая ее снова и снова, всеми возможными способами, заставляя ее кончать до тех пор, пока она больше не сможет.

Вместо этого я остаюсь на другой стороне комнаты, игнорируя свой твердеющий член.

— Я только что говорил по телефону с Лиамом, — говорю я ей. — Как только ты оденешься, мы разберемся с документами о браке, а затем отправимся в путь. Мы направляемся на аэродром, где у Лиама есть контакт, который поможет нам выбраться, это примерно в двух днях пути отсюда, может быть, чуть меньше. Нам придется остановиться на ночь еще раз. — Я сжимаю челюсти при мысли о том, чтобы провести с ней еще одну ночь в постели, стараясь не терзать ее тело всеми возможными способами, которые только могу придумать, но я пытаюсь подавить эту мысль.

— И что потом? — Тихо спрашивает Изабелла. — Нью-Йорк?

— Нью-Йорк, чтобы я мог встретиться с некоторыми коллегами, а затем Бостон, где я живу. Я устрою тебя в твоей собственной квартире, обеспечу пособием тебя и нашего ребенка, а потом мы тихо разведемся. Я по-прежнему буду рядом, чтобы помогать растить нашего ребенка, поддерживать тебя и все такое. Мы просто не будем женатыми. Я думаю, так будет лучше для нас обоих.

Изабелла заметно вздрагивает, когда я заканчиваю, ее губы поджимаются, и я могу сказать, что ей больно. Она действительно думала, что мы останемся женаты? Я не могу себе представить, что она так думала, но по выражению ее лица очевидно, что она надеялась, что я собираюсь сказать что-то еще.

Она ничего не говорит, пока я стою там, просто встает с кровати и тянется за вчерашними черной юбкой и топом.

— Я собираюсь принять душ перед тем, как мы уйдем, — тихо говорит она, затем исчезает в ванной.

Я трахал ее так часто, что это не должно иметь значения, но мысль о том, как она обнаженная и мокрая в душе, смывает свое возбуждение и мою сперму с ее бедер, снова возбуждает меня. Я стискиваю зубы, надавливая тыльной стороной ладони на свой член в джинсах, пытаясь подавить эрекцию. Мне не нужно тратить весь гребаный день на борьбу с неудовлетворенным возбуждением из-за Изабеллы.

Когда она выходит, она одета, и ее волосы заплетены в косу. Она поднимает свадебное платье с пола, куда оно упало прошлой ночью, и смотрит на него немного печально.

— Жаль, что я не могу сохранить его, — тихо говорит она, и я удивленно смотрю на нее.

— Ты хочешь?

Изабелла краснеет, как будто я застукал ее за чем-то неправильным.

— Да, — признается она. — Я бы хотела.

— Тогда сложи его. Оно поместится в моей седельной сумке.

Она потрясенно смотрит на меня, и внезапная улыбка расплывается по ее лицу. Это застает меня врасплох настолько, что я вскакиваю на ноги, прежде чем осознаю, что это, моя рука на ее здоровой стороне подбородка, я обхватываю ее лицо и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

Я не должен целовать ее. Я не должен прикасаться к ней снова. Дистанция, напоминаю я себе, даже когда мои губы касаются ее губ, и то, с какой готовностью она наклоняется навстречу поцелую, угрожает лишить меня всякого контроля. Нам даже не пришлось бы раздеваться. Я знаю, что под юбкой у нее ничего нет, и все, что мне нужно было бы сделать, это наклонить ее над кроватью, расстегнуть свои джинсы, и я мог бы оказаться внутри нее. Вонзаясь глубоко в ее влажную, горячую, тугую киску, отчего кончу сильнее, чем когда-либо за всю мою гребаную жизнь.

Ее губы приоткрываются, желая, чтобы мой язык оказался у нее во рту точно так же, как я знаю, что она хочет, чтобы мой член был у нее в теле. Я хочу притянуть ее к себе, крепко обнять, впиться в ее рот, а затем в ее киску, чтобы она могла жестко кончить на моем языке. Я хочу, чтобы те три гребаных ночи, которые мы провели вместе, повторялись снова и снова, пока все это, блядь, не развалилось. Именно эта последняя часть, напоминание о том, что произошло, позволяет мне отстраниться. Мой член пульсирует, джинсы стали слишком тесными, я пытаюсь сдержать его, но мне удается остановиться. Я отхожу от Изабеллы и вижу боль на ее лице, но не позволяю ей повлиять на меня.

Я не могу. Ради нас обоих. Я не могу доверять ей, и жизнь, проведенная в таких отношениях, постепенно истощила бы ее силы в попытках доказать мне свою правоту. Пытаясь заслужить доверие, а я, возможно, никогда не смогу его оказать. Это сломает нас обоих.

— Прости, — мягко говорю я ей. — В другой жизни, Изабелла, все могло быть по-другому. Если бы мы встретились по-другому, были другими людьми, у нас могло бы что-то быть. Я знаю это так же хорошо, как и ты. Но то, как обстоят дела сейчас…

— Я знаю. — Изабелла кусает разбитую губу и отворачивается. — Нам больше не нужно об этом говорить. Давай просто уйдем.

Она складывает платье в руках, ожидая, что я спущусь с ней вниз, выпишусь из отеля, оформлю наши документы, чтобы мы могли уехать, и продолжу бежать до самого Бостона. У меня до сих пор на языке вертятся слова, которые я произнес, я ненавижу их, ненавижу то, насколько они похожи на то, что Сирша сказала мне той последней ночью на моей кухне. Но я имел в виду именно это.