Это похоже на признание чего-то большего, чем должно быть. Тот факт, что я так сильно хочу ее, что она пробудила во мне то, чего никто другой не мог пробудить, такое чувство, что это что-то значит, но не может. Мы никогда не станем чем-то большим, и я знаю, что я гребаный дурак, что даже думаю об этом.

При этих словах Габриэла выгибается дугой в моей руке, явно возбужденная моими словами, снова прижимаясь задницей к моим пальцам. Это такой непристойный, похотливый жест, что я с шипением выдыхаю, чувствуя головокружение от того, как сильно она меня возбуждает.

— Ты идеальна, девочка, — стону я. Еще больше слов, которые я не должен произносить вслух, еще больше вещей, которые могут только подчеркнуть, как мало времени у нас осталось вместе. Но я не могу вернуть их назад, да и не хочу. Я хочу, чтобы Габриэла знала, без тени сомнения, какие чувства она заставляет меня испытывать, даже если это ненадолго.

Я медленно глажу тремя пальцами ее задницу, скользя другой рукой по ее влажным складочкам киски, когда ненадолго отпускаю свой член, собирая ее влагу и свою сперму на свои пальцы. Я опускаю руку вниз, поглаживая себя, смазывая длину своего члена нашим смешанным возбуждением, и двигаюсь позади нее с внезапной отчаянной потребностью. Я больше не могу ждать, чтобы закончить это, забрать у нее каждую частичку невинности, трахнуть ее так, как она умоляет меня.

— Ты готова к тому, что мой член войдет в твою задницу? — Я спрашиваю ее глубоким, низким голосом с гэльскими акцентами, и Габриэла кивает, затаив дыхание.

— Пожалуйста, — шепчет она, и я думаю, что звук ее мольбы о том, чтобы мой член оказался у нее в заднице, заставит меня умереть на месте.

Я никогда в жизни не слышал ничего более охуенно приятного.

— Боже, я никогда не думал, что услышу, как ты умоляешь меня трахнуть тебя вот так, — стону я. — Но… — Я провожу членом по складкам ее киски, погружая в нее головку члена, и вытаскиваю из нее пальцы. — Если это слишком, — снова предупреждаю я ее, прижимая набухший кончик моего члена к ее тугой дырочке, — скажи мне остановиться, и я это сделаю. Ничто в мире не заставит меня причинить тебе боль, Габриэла. Мне плевать, что я вот-вот кончу, скажи мне выйти, и я это сделаю. Вместо этого я воспользуюсь своей рукой.

Она затаив дыхание кивает, выгибая спину навстречу моему члену, и я стону. Ощущение того, что она страстно желает меня там, в самых запретных местах, умоляет об этом, заставляет меня быть на грани того, чтобы извергнуть сперму на ее идеальную задницу, какая она есть. Мои бедра дергаются, и я поддерживаю ее одной рукой за бедро, когда продвигаюсь вперед.

— Блядь! — Я шиплю, напрягаясь в ее тугой заднице, неуверенный, не слишком ли я большой, смогу ли я вообще взять ее так, как мы оба отчаянно хотим. — Расслабься, Габриэла. — Я наклоняюсь, чтобы погладить ее клитор, расслабляя ее, и чувствую, как что-то в ней расслабляется. Как будто все ее мышцы разом расслабляются, растворяясь в удовольствии от прикосновения к моей руке, и моя набухшая головка члена выскакивает из тугого кольца мышц, от такого сжатия у меня мерещатся звезды от того, насколько это чертовски хорошо.

— Боже, ты такая чертовски тугая, — стону я, проскальзывая в нее, ее задница сжимается вокруг меня. — Так нормально, девочка? Ты в порядке? — Мне нужно знать, нужно быть уверенным, что это не только мое удовольствие. Что она все еще хочет мой член в своей заднице, так же сильно, как я рад быть там.

Габриэла кивает, явно не в состоянии говорить, и я продолжаю поглаживать ее клитор. Она выгибает спину, постанывает и шепчет слова, которые делают невозможным что-либо сделать, кроме как продолжать.

— Дай мне больше, — шепчет она, умоляя, и я стону.

Я скольжу в нее, дюйм за дюймом, проникая в ее глубины. Она сжимается вокруг меня, тугая и невероятно горячая, растянутая полностью, и я знаю, что долго не продержусь. Я чувствую, что моему члену доставляют такое удовольствие, что я едва ли могу это вынести, и я быстрее глажу ее клитор, желая тоже подтолкнуть ее к краю. Я толкаюсь вперед, погружаясь каждым дюймом в ее идеальную упругую попку, и Габриэла снова стонет.

— Боже, ты чувствуешься охуенно. Я собираюсь трахнуть тебя в задницу прямо сейчас, и долго это не продлится. Но я заставлю тебя кончить еще раз, прежде чем это сделаю я. — Я порхаю пальцами по ее клитору, чувствуя, как она дрожит рядом со мной, и молю бога, чтобы мы, блядь, могли оставаться так вечно. — Теперь держись за изголовье кровати, девочка, и возьми мой член.

Габриэла издает сдавленный крик, когда я начинаю трахать ее, и я чувствую, как ее оргазм тоже нарастает, ее удовольствие смешивается с моим, когда я трахаю ее в задницу так, как мне до смерти хотелось, кажется, уже несколько часов. Мои пальцы впиваются в ее бедро, когда я двигаюсь быстрее и жестче, и я громко стону, чувствуя, как мои яйца сжимаются от того, что, несомненно, является моим последним оргазмом этой ночи. Конечно, я почти исчерпал все, что у меня есть, но я чувствую, как нарастает оргазм, готовый наполнить ее задницу моей горячей спермой.

— Я собираюсь, блядь, кончить, — рычу я ей на ухо, неистово поглаживая ее клитор. — Я не могу дождаться, пойдем со мной, Габриэла, пойдем…

Я стону при последних словах, член вонзается в ее задницу так глубоко, как только я могу, продолжая тереться, поглаживать, трахать, и Габриэла откидывает голову назад, все еще держась за изголовье кровати, как хорошая девочка, ее спина выгибается, и она втирается в меня своей мягкой задницей.

Мой член, блядь, взрывается, оргазм такой сильный, что я чувствую, что могу потерять сознание, больше спермы, чем я думал, было во мне, извергается в ее тугую задницу. Я вздрагиваю и стону, прижимаясь к ней, впиваясь пальцами так сильно, что надеюсь, они не оставят синяков, когда я заполняю ее задницу, и Габриэла содрогается от силы собственного оргазма.

Я мог бы умереть в тот момент, и я был бы чертовски счастливым человеком.

Я резко просыпаюсь, мой член тверд, как сталь, и болезненно пульсирует. Все еще наполовину во сне, я засовываю руку в джинсы и сжимаю его в кулаке, стягивая их вниз одной рукой, когда я поглаживаю его сильно и быстро. Моя ладонь царапает сухую кожу, но предварительной спермы, вытекающей из моей головки, достаточно, чтобы сделать ее скользкой, влажной, как киска Изабеллы, и я стону сквозь стиснутые зубы, когда мои бедра дергаются вверх. Я трахаю свой кулак, все еще в полусне, все еще мечтая о том, как ее идеальная задница сжимается вокруг меня, когда я трахаю ее всеми способами, которыми мужчина может трахать женщину. Звук, который я издаю, кончая через несколько секунд, почти причиняет боль. Я чувствую, как сперма струится по моей руке, горячая и густая, и осознание, когда я полностью просыпаюсь, что я кончил на себя, а не в глубины ее сладкого, сжимающегося тела, заставляет меня почти разозлиться.

Мое желание к ней тоже злит меня. Я чувствую себя опустошенным, нуждаясь в ней так, как не должен нуждаться в женщине, которую знаю так недолго, я не должен хотеть женщину, которая так основательно меня предала, которая мне солгала. Но в течение трех гребаных дней мы были идеальны. И, видимо, этого было достаточно, чтобы я захотел ее так чертовски сильно, что готов рискнуть своей жизнью, чтобы убедиться, что она в безопасности.

Даже наверно достаточно, чтобы заставить меня полюбить ее.

11

ИЗАБЕЛЛА

Когда я медленно просыпаюсь и все еще наполовину без сознания, в голове у меня стучит так сильно, что я жалею, что не могу снова вырубиться. Боль жестокая и бьющая, отдающаяся рикошетом внутри моего черепа, но во рту слишком сухо и туго, чтобы кричать. Требуется мгновение, чтобы темнота отступила, и комната предстала в поле зрения. Я в постели, простыни подо мной шершавые и холодные, руки больше не связаны. Они кажутся покалывающими и тяжелыми, как будто кровь только что прилила к ним, и я безвольно подношу их ко рту. Мои губы болят и покрыты синяками, языку стало хуже, но кляп тоже исчез.