– Он задолбал цепляться, – огрызается Глеб, как только мы выходим из аудитории. – Такое ощущение, что он только и делает всю пару, как на тебя пялится и смотрит, записываешь ли ты за его светлостью!

– Просто мы сидим на самом виду, сложно не заметить два отсутствующих взгляда, – ищу оправдание я, сама не знаю зачем.

Останавливаюсь на площадке между лестничными пролетами и застегиваю молнию на сумке, которую кое-как собрала, чтобы сбежать от преподавательского гнева побыстрее.

– Веснушка, – зовет меня Глеб и я поднимаю голову, но при этом боюсь посмотреть парню в глаза. Боюсь снова заблудиться в своих воспоминаниях и фантазиях. – Ты слишком напряжена… Это я тебя напрягаю?

Закусываю губу и отрицательно качаю головой, затем собираюсь продолжить спускаться на нужный этаж, но мой «друг» ловит меня за руку и не пускает. Даже не так, он толкает меня в сторону маленького узкого окна с подоконником, находящегося в межлестничном промежутке.

– Мы опоздаем на пару… – все же сталкиваюсь взглядом с парнем и покорно замираю. Сердце вновь начинает гонку, а я пытаюсь сделать вид, что ничего необычного не происходит. – Что?

– Ты о чем-то жалеешь? – пристально всматривается мне в лицо, все так же не выпуская моей руки.

Гляжу в карие глаза моего друга детства и моментально теряюсь в эмоциональном вихре. Необъяснимое ощущение, будто я не стою на ногах, а порхаю в воздухе, это ощущение захлестывает мой разум и дурманит мощнее любого алкоголя.

Жалею ли я? Сложный вопрос… Такого, чтобы «ах, сквозь землю провалиться, сбежать и уехать лишь бы его не видеть» – у меня нет. Есть некая неловкость, но, скорее, это от шока. Мой мир перевернулся и сейчас мне придется адаптироваться, менять свое отношение к другу и принимать его другую сторону.

А еще придется принимать себя… Новую себя, совершенно другую и рисковую. Не подчиняющуюся логике и правилам общественности, которым всегда следовала строго. Сейчас как раз хочу нарушить одно из правил настолько сильно, что, кажется, умру если не сделаю этого!

– Нет, не жалею. Просто не привыкла показывать свои чувства на людях, ты же знаешь, – отвечаю я и, дождавшись пока за спиной Глеба пройдут все студенты, делаю последний, разделяющий нас, шаг вперед. Прижимаюсь к парню и целую в чуть колючий подбородок. – Прости, больше так не буду, а то…

– Кто-то увидит и подумает, что ты легкомысленная девчонка, я понял, – на его губах расползается милая улыбка и я при этом чувствую себя невероятно счастливой. – Ты, определенно, меняешься, – подмигивает он. – В лучшую сторону.

Для кого-то в лучшую, а для себя, вот, я пока не определилась наверняка в какую.

Прослушав еще несколько лекций, мы с Глебом по плану возвращаемся домой, чтобы перекусить и поехать в приют. Стоит только переступить порог квартиры, как он сгребает меня в свои объятия и целует. Без предупреждения, жадно и горячо до такой степени, что у меня выбивает из легких весь кислород, я дышать не могу.

– Мечтал это сделать все те несколько часов в универе, – усмехается парень и прижимает меня к себе.

Еще никогда я не была так рада суетящемуся в ногах и лающему Анубису, честное слово! Я просто не знаю, что ответить Глебу на подобные его фразы и не знаю что бы он хотел услышать.

– Кто греет поесть, а кто идет гулять с Бисом? – приподнимает брови Глеб.

– Я схожу, ты был утром, – отвечаю я и беру поводок.

Тратим в общей сумме около получаса на свои сборы и отправляемся в приют. Он находится на самой окраине города, неподалеку от теплоэлектростанции и дачных участков. Глухой забор, металлические ворота и страховочная сетка встречают нас вместе с громким собачьим лаем.

– Мы по волонтерской программе, куда нужно пройти для ознакомления с работой? – спрашивает Глеб у мужчины, стоящего возле ворот.

Я же пока занимаюсь осмотром местности. Первое, что я замечаю еще у ворот, – это специфический запах. Запах смолы и древесных опилок, душок выгребной ямы и тот самый «запах собачатины». Мой папа был кинологом и каждый раз, когда Арман – его пес, намокал под дождем или нырял в пруд возле нашей деревни, отчетливо ощущался именно этот запашок.

Дорожки на территории приюта где-то засыпаны асфальтной крошкой, а где-то просто землей, что уже говорит о том, что приют выживает так, как может, используя подручные средства. Вольеры здесь расположены полосами, буквально по два-три метра на собаку среднего размера. Радует то, что внутри крытых вольеров есть настил из досок, а значит животным не холодно и в дождь вода не заливается к ним в клетки.

Из рабочего персонала я замечаю только одну женщину, в относительно чистой униформе ветеринара, и троих разнорабочих, фасующих корм по мискам. На самом деле, картина удручающая, особенно веет тоской, когда мы проходим мимо клеток с животными. Какие-то собаки бросаются на решетки и громко лают, выплескивая на нас свой гнев и обиду, какие-то просто бегают по своему вольеру и смотрят на нас с подозрением, будто ждут удара или наказания, а есть те, кто даже головы не поднял в нашу сторону, они просто продолжают лежать в углу и, смирившись с ситуацией, смотрят в одну точку.

– Бедные, – вздыхаю я, глядя на грустную дворняжку, – если б я могла, то всем бы им помогла!

– Мы здесь именно для этого, – улыбается Глеб и берет меня за руку.

Мы как раз подошли к небольшому строению, напоминающему ангар, вокруг которого и выстроены множественные ряды вольеров и клеток. Кстати, мне показалось или здесь не только кошки, собаки, но и другие животные есть?

– Здравствуйте, мы студенты из ветеринарного, пришли по обращению. В волонтеры, – говорит Глеб, как только мы заходим внутрь.

Внутри этот «ангар» представляет из себя небольшой офис, заваленный всякими бумажками, папками и мешками с кормами и тряпками – пожертвованиями для животных. Сбоку замечаю несколько дверей, на одной из которых прикреплена вывеска «Лечебница».

– Здравствуйте, это с вами мы общались по телефону? – подходит к нам невысокая женщина, лет сорока. – Меня зовут Елизавета Андреевна, но лучше просто Лиза.

На ней болоньевый, изрядно испачканный, спортивный костюм и волосы собраны в небрежный пучок. На поясе у нее самодельная тканевая сумка, из которой торчит антисептический спрей, ножницы и несколько пар перчаток. Видимо, это и есть дочь Нины Петровны, потому что черты лица точь-в-точь.

– Да, – киваю я. – Мы хотели бы узнать, чем можем помочь и что нужно делать…

– Так что делать с рыжим-то?! – перебивает меня мужчина, держащий в руках пластиковую переноску с напуганной рыжей кошкой внутри.

– Денис, я не знаю! – всплескивает руками женщина. – Ну куда я его дену, такого домашнего?! Себе домой возьму что ли?! У меня и так уже комплект друзей, как у Оушена!*

– Так это… Чо… В клинику что ли вернуть? – растерянно спрашивает мужик.

– Боже мой, Деня, дай сюда и уйди отсюда! – огрызается Лиза и вырывает из рук мужчины переноску. Заглядывает внутрь, сквозь миниатюрное окошко, и, тяжело вздохнув, ставит переноску на стол. – Видите как оно бывает? – обращается она уже к нам. – Люди ребеночка завели, а у ребеночка аллергия. Так они здорового, чистого и привитого кота привезли в клинику на усыпление! Ну, а клиника, конечно же, сдала это чудо нам.

Я слишком люблю животных и для меня подобный сценарий – дикость. Человек не в праве лишать жизни животное.

– Красивый, – заглядывает в переноску Глеб. – А если пристроить в добрые руки, мне кажется желающие будут… Я даже могу спросить у одной своей знакомой, прямо сейчас. Она кота хотела завести.

– Если человек хороший и заботиться будет, то конечно – звони! – воодушевленно кивает женщина и наклоняется к коту в переноске. – Если все получится, завтра уже будешь у новых хозяев. Эй, Одуванчик, не бойся.

Не говоря больше ни слова, Глеб отходит в сторону и что-то пишет в соцсети. До меня только сейчас доходит, что под своей знакомой он имел в виду нашу соседку Мию, а еще – у него откуда-то ее номер. Укол ревности пронзает грудь, но я отгоняю это чувство куда подальше, с мыслью: «Он же просто хочет помочь».