Ана — это все, чего я хочу, и возвращение ее в мой дом только подтвердило это для меня. Мне никогда раньше не нравилось, когда женщина оставалась на ночь, никогда не нравилось, когда кто-то еще был в моем пространстве, но с Анной это кажется естественным. Это правильно.

Я хочу взять на себя ответственность за нее, за то, чтобы она была моей, всеми возможными способами. Я хочу, чтобы она доверяла мне, полагалась на меня и любила меня. Пока машина петляет по ночному бостонскому трафику обратно к моей квартире, я вспоминаю, что сказала мне София перед тем, как я покинул Манхэттен. Она рассказала мне, что Ана была не в состоянии позаботиться о себе с тех пор, как стала инвалидом, что она боролась как морально, так и физически с тем, что с ней произошло, не вдаваясь в подробности личного характера. Лука и Виктор предупреждали меня об одном и том же… что Ана была глубоко повреждена, сломана так, что я, возможно, не смогу ее исцелить. Я все же не верю в последнюю часть. Ее физические травмы тяжелы, я это знаю. Тем не менее, я также видел, как она сейчас самостоятельно передвигается, и я знаю, что многое из того, что ее сдерживает, носит психологический характер. Больше всего на свете я хочу помочь ей пройти через это.

Пока я смотрю, как мимо проносятся уличные фонари, как машина сворачивает на дорогу, ведущую к моему зданию, в моей голове начинает формироваться план. Я думаю обо всем, что она рассказала мне об Александре, обо всем, что она сказала и сделала, обо всем, что я знаю, и я думаю, что вижу путь вперед для нас обоих. Если она хочет меня так, как я думаю, это может сработать. Возможно, это путь к будущему, которого я хочу для нас обоих, путь к ее исцелению и к тому, что мы сможем забыть прошлое.

Но она должна захотеть, а я не должен быть с Сиршей.

Мне придется найти способ разорвать свою помолвку.

Скорее раньше, чем позже.

13

ЛИАМ

Я тихо поворачиваю ключ в двери, не желая будить Ану. Ее комната находится на некотором расстоянии, на другой стороне пентхауса, но все равно я не хочу ее беспокоить. Я тихо захожу внутрь, темнота квартиры смыкается вокруг меня, и я собираюсь повернуться, чтобы пойти в свою спальню, когда слышу тихий звук, доносящийся со стороны комнаты Аны.

Я замираю на месте, а затем снова слышу это… тихий всхлип, словно кто-то плачет. Ана.

Мое сердце сжимается в груди. Я колеблюсь, не совсем уверенный, что мне следует делать. Я не знаю, захочет ли она, чтобы я знал, что она плачет, если я тот, кто захочет утешить. Но мысль о том, чтобы уйти в свою комнату, оставив ее плакать в одиночестве, пока она не заснет в темноте, кажется немыслимой. Я медленно прохожу через гостиную и по короткому коридору к двери Аны, останавливаясь перед ней. Теперь я слышу звук более отчетливо, тихие беспокойные всхлипы, которые звучат так, словно ей снится кошмар. Я слышу, как она ворочается в постели, и моя рука машинально тянется к дверной ручке, желание войти и утешить ее слишком сильно, чтобы сопротивляться. Я знаю, что это плохая идея. Я знаю, что из этого может получиться. Но никакая часть меня не может сейчас отвернуться и вернуться в свою комнату.

Комната слабо освещена из-за вида на город за окном, Ана закрыла прозрачные внутренние шторы, но не тяжелые внешние. Я вижу, как она сворачивается калачиком на одной стороне большой кровати, ее светлые волосы падают на лицо, а руки сжимают подушку, ее лицо искажено выражением страха или страдания, когда она издает очередной всхлип. Ясно, что она все еще спит, ей снится какой-то кошмар, и остается только догадываться, кто бы это мог быть, кто мучает ее даже во сне. Франко, Алексей, Александр, Иветт… возможно, кто-то еще, кого она еще не упомянула.

Я пересекаю комнату, направляясь к ее кровати, и не могу удержаться от того, чтобы присесть на край, чувствуя тепло ее маленького тела, исходящее из-под одеяла, когда она издает еще один тихий вскрик. Я осторожно прикасаюсь к ее плечу.

— Ана, — шепчу я ее имя, моя ладонь ложится на изгиб, пока я сопротивляюсь желанию прикоснуться к ее лицу. — Ана, проснись. Тебе снится кошмар, любимая, Ана…

Она снова плачет, задыхаясь, слишком крепко захваченная сном, чтобы так просто его отпустить. Я позволяю своей руке скользнуть вперед, костяшки моих пальцев касаются ее скулы, большой палец так близко к ее губам, что было бы легко прижать его к ним, почувствовать, какие они мягкие.

— Ана, любимая моя. Проснись. Тебе снится кошмар, он нереален.

Она ахает, мое прикосновение к ее лицу выводит ее из задумчивости. Она откидывается на подушки, принимая сидячее положение, слезы текут по ее лицу, а глаза на мгновение расширяются и становятся невидящими, когда она видит перед собой кого-то или что-то, кроме меня.

Ана издает звук, похожий на сдавленный крик, застрявший у нее в горле, когда она вскидывает руки, чтобы оттолкнуть меня, и я ловлю их в своих.

— Ана, это я. Лиам. Я не собираюсь причинять тебе боль. Тебе приснился кошмар.

Она моргает, слезы все еще текут по ее щекам, пока она медленно приходит в себя, осознавая, где она и кто я.

— Л-Лиам? — Она тяжело сглатывает, ее голос прерывается. — Я была…я была… им…

— Тсс. Тебе не обязательно говорить об этом сейчас. Это был просто сон. — Я знаю, это не так просто, что все, что ей снилось, когда-то было реальностью, но все, о чем я могу думать прямо сейчас, это успокоить ее, успокоить, чтобы я мог убрать этот испуганный взгляд из ее глаз. Я проскальзываю дальше на кровать, перемещаясь так, чтобы прислониться к стопке подушек с другой стороны от нее, и тянусь к ней, притягивая в свои объятия.

Ана на мгновение застывает, как будто собирается попытаться отстраниться, но затем я чувствую, что сопротивление покидает ее. Она падает мне на грудь, ее лицо прижимается к моему плечу, она прижимается ко мне, и я чувствую, что она снова начинает плакать. Ее плечи трясутся, когда ее руки тянутся к моей рубашке на пуговицах, сжимают ее и она плачет сильнее.

Она пачкает слезами мою рубашку, но мне, блядь, наплевать. Чувствовать ее в своих объятиях, позволять мне утешать ее, это все, на что я надеялся, когда шел по тому коридору, чтобы посмотреть, что происходит. Я, конечно, не хочу, чтобы она была несчастна, но я бы обнимал ее вечно, если бы это было необходимо, чтобы дать ей это. В этот момент я чувствую, что сделал бы все на свете, если бы это означало, что Ана будет счастлива. Я бы пошел куда угодно, сделал что угодно, отказался от чего угодно.

Все, что имеет значение — это она.

Мы долго сидим так. Ана свернулась калачиком в моих объятиях, мои руки гладят ее волосы, затылок, спускаются по спине, чтобы успокоить ее.

— Все в порядке, — бормочу я снова и снова. — Что бы ни случилось, теперь все кончено. Ты в безопасности, Ана. Ты в безопасности здесь, со мной.

— Ты обещаешь? — Она наконец отстраняется, и я вижу, какие красные и опухшие от слез глаза у нее даже в тусклом свете. — Я здесь в безопасности? Ты не позволишь…

Она замолкает, и мне интересно, что она собиралась сказать. Это могло быть что угодно… что я не позволю, чтобы ее снова забрали, или причинили боль, или не позволю Александру овладеть ею. Конечно, я хочу, чтобы это было последним, больше всего на свете я хочу, чтобы она видела его таким, как вижу я, чтобы ей никогда не хотелось возвращаться к нему, даже в самых маленьких, самых сокровенных уголках своей души.

— Ты в безопасности. — Я протягиваю руку, убирая с ее лица тонкие светлые волосы, при этом большим пальцем обводя острый угол ее скулы. — Я бы никогда никому не позволил причинить тебе боль, Ана, клянусь. Я никогда никому не позволю снова прикоснуться к тебе.

Она моргает, глядя на меня, свет снаружи отсвечивает серебром на ее коже, голубые глаза сияют на раскрасневшемся лице.

— А как насчет тебя? — Шепчет она, и я мгновение смотрю на нее, ничего не понимая.