Участники #Occupy переняли абстрактную модель беспорядков на площади Тахрир. Не имея возможности создать настолько же надежную организационную базу, они приспособили эту схему к идеологиям киберлибертарианизма, провозглашающего свободу «сети» и горизонтальное управление. Смелости придавал шквал научных и журналистских высказываний, превозносящих сетевую личность, толпу и снижение затрат на организацию группировок в условиях цифровой демократии. Такой бустеризм признавал реальные тенденции, но недооценивал хрупкость союзов, которые обходились так дешево.

Сокращение расходов на организацию снижало и расходы на прекращение мятежей, а также расходы на внедрение и дестабилизацию. Более того, собственные алгоритмы помогали развивать индивидуальные сети, а не коллективные. В лучшем случае, стремясь к хайпу, они могли бы быстро создавать удобные для себя индивидуальные настроения. И, как показал анализ Паоло Гербаудо, проведенный им в книге «Цифровая партия», цифровые сети не способствуют горизонтальной организации, а продвигают харизматичных лидеров и поверхностные формы «участия» и «обратной связи» от по большей части пассивного слоя сторонников. Поскольку эти структуры действительно приводят к появлению более стабильной организации, как, пожалуй, в случае итальянского популистского Движения пяти звезд, они все же больше подходят для бизнес-модели, нежели для укрепления демократического потенциала. В целом цифровая эйфория прошла, сменившись деморализацией. Реальное движение «Оккупай», которое возникло из политических настроений, вызванных недоверием к партиям, в организационном плане очень напоминает обычную перепалку в интернете. Движение вызвало бурю чувств, энергии и уверенности, вернуло моменты единства и убежденности и привело к впечатляющим решениям, большинство из которых тут же обернулись пассивным отчаянием.

Государство не выдохлось, чего не скажешь об «Оккупай». Не считая отдельных мест, где #Occupy было тесно связано с сильными общественными движениями, продолжать поддерживать протесты оказалось невозможно – дым без огня, да и дыма-то не особо много. Энтузиазм к сети угас, словно трендовая тема. «Движения площадей» либо сжались до размера партий, добивающихся избирательной власти, как в Греции и Испании, либо сошли на нет и придали сил авторитарным государствам, как в Турции после протестов в парке Гези. Участь Арабской весны вскоре покажет, насколько непросто добиться продолжительных социальных и политических изменений, даже если за спиной стоит куда более надежная организация.

И вот к 2014 году на горизонте наметился зловещий поворот к политической мобилизации продвинутой молодежи, цифрового поколения. Воспользовавшись гражданской войной в Ираке и откровенной резней, переросшей в управляемую государством «Гибель богов» в Сирии, каждое здравое сетевое утопическое клише он наполнял грязной иронией.

«Отложи куриные крылышки, брат, и вступай в джихад». Так звучал иронический, ушлый призыв вербовщика ИГИЛ в Twitter. Другой вербовщик отвечал на Ask.fm на вопросы о своей любимой пустыне, о бороде, жизни в бою. По сети ходили фотографии джихадистов, на которых они ласкали котят, ели «Сникерс», играли в видеоигры, отрубали головы врагам.

Через пять лет после иранского Зеленого движения и через три года после того, как Арабская весна на какое-то время возродила киберутопизм, произошла «Twitter-революция», которая на самом деле уже была на пути к захвату власти. Это было импровизированное теократическое государство, организованное, подумать только, по принципу толпы, которое оккупировало и удерживало общественную зону. Это было сетевое общественное движение правого толка, реакционная партизанская кампания, группа наемников, бренд, хештег, они в совершенстве овладели языком платформ.

Исламское государство возникло из джихадистских группировок, примкнувших к подразделению «Аль-Каиды» в период захвата Ирака и последующей гражданской войны. В первое время костяк составляли «иностранные боевики», но с 2006 года к ним начали присоединяться иракские сунниты. Организация превратилась в вооруженное ультраправое общественное движение, которое, следуя по стопам оккупации, посягало на территориальную власть государства. К 2012 году, когда Сирия скатилась в гражданскую войну и джихадисты, освобожденные Ассадом из тюрьмы, чтобы посеять хаос среди оппозиции, открыли новый фронт в гражданской войне, организация впервые взяла территорию под контроль и назвала себя «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ)[44]. К 2014 году, когда батальоны смерти иракского правительства подавили протесты выступающих против политической изоляции, ИГИЛ заручилось поддержкой даже консервативных и далеких от религии баасистов. На самом деле многие члены ИГИЛ в прошлом были баасистскими солдатами. Более того, иракская армия не сдалась бы так быстро перед ИГИЛ, если бы его не провозгласили гражданским восстанием против военных, которых считали посредниками диссидентского режима.

Летом 2014 года, входя в Мосул, ИГИЛ применило хитроумную стратегию с привлечением социальных сетей. Они отказались от тактики внезапного нападения, решив вместо этого навести страх, возвещая в сети, в том числе через Twitter, о своем приходе с помощью хештега #AllEyesOnISIS («все взгляды на ИГИЛ»). Через приложение, связанное с Twitter, Dawn of Glad Tidings, и смартфоны своих сподвижников террористы рассылали сообщения, составленные таким образом, чтобы не попадать в спам. Приложение было скачано десять тысяч раз, что позволяло проводить сложные операции по штурму Twitter. Когда силы Исламского государства наступали на Багдад, поиск Twitter по запросу «Багдад» в первой строке выдавал фотографию джихадиста, созерцающего развевающийся над городом флаг ИГИЛ. Им удалось присвоить себе хештеги Чемпионата мира по футболу и с их помощью распространить ссылки на свои пропагандистские ролики. По оценкам, к февралю 2015 года в Twitter ежедневно появлялось от 90 000 до 200 000 проигиловских сообщений. К середине того же года правительство США потребовало от Twitter удалять аккаунты, связанные с ИГИЛ, в результате чего было заблокировано около 125 000 пользователей. Они постили развлекательные ролики, рассчитанные на поколение нулевых, проживающее на Западе. Большинство роликов, скорее всего, снял бывший немецкий рэпер Денис Кусперт, перекинувшийся на сторону джихадистов. Джихад преподносили, причем очень успешно, как эталон мужской силы.

В это море саморекламы влился поток снафф-видео – террористы хвастливо показывали, как отрубают головы и участвуют в военных зверствах. Хотя поначалу все это настораживало лидеров ИГИЛ, которые не хотели лишиться поддержки мусульманского сообщества и боялись критики со стороны руководства «Аль-Каиды», вербовка не прекращалась ни на минуту. Как бы то ни было, ИГИЛ прославилось излишним проявлением жестокости и резким отказом признавать ограничения. Возможно даже, что некоторые приверженцы восприняли такой цинизм как подлинную приверженность этих «львов» своему делу: их реальность #nofilter (без фильтров) противостояла повсеместному лицемерию онлайн-знаменитостей.

За первые полгода американских бомбардировок ИГИЛ Пентагон сообщил о 19 000 новых членах организации, в основном с Ближнего Востока, 3000 из Европы, Северной Америки и Австралии. Удивительно, но многие из них прежде не были верующими – кроме того, как минимум для одного новобранца единственным учебником по религии стала книга «Ислам для чайников». Комбат-туристы из разных стран проникали в учебные лагеря якобы для того, чтобы отомстить за унижения империи – они порабощали езидских женщин и обезглавливали язычников, видимо, надеясь таким образом попасть в нирвану. С одобрения жутких новостей, освещающих «образ жизни» ИГИЛ, нездоровое увлечение этой группировкой напоминало навязчивые нацистские или сатанинские идеи американских подростков, оказавшихся изгоями общества и начинавших стрелять по одноклассникам. Оно вполне осознанно олицетворяло собой антитезу всему, за что выступала либеральная современность.