Я не знаю, что ей сказать. Я не уверен, что у нас все получится, что я смогу это исправить.

Но я должен попробовать.

— Подожди здесь, — твердо говорю я ей. — Я попытаюсь забраться в кабину пилотов. Просто не двигайся, хорошо? Пристегнись и оставайся здесь. Обещай мне.

Елена тяжело сглатывает, но кивает, садится на сиденье, на которое я указываю, и пристегивается ремнем безопасности.

— Прямо здесь, — говорит она, заставляя себя слегка улыбнуться, и в этот момент мне чертовски хочется ее поцеловать.

Я могу сказать, что она напугана. Но она также храбрее, чем я мог когда-либо ожидать. И это хорошо, потому что она должна быть такой, если мы собираемся пережить это.

— Я вернусь.

Я молю бога, когда отворачиваюсь, что это действительно обещание, которое я смогу сдержать.

Я шагаю к кабине пилотов, все еще сжимая в одной руке нож. Если самолет доберется туда, куда ему положено, шансы на то, что я смогу вытащить нас обоих из этой передряги, намного меньше. Возможно, их нет.

Мне нужен этот пилот, чтобы развернуть этот самолет.

Неудивительно, что, когда я беру ручку двери и пытаюсь повернуть ее, она не поддается. Я бы поставил деньги, если бы считал, что это необходимо, на то, что она будет заперта.

Мне все еще нужно открыть ее.

Я быстро засовываю нож за пояс, выуживаю маленький кожаный мешочек, который держу в заднем кармане, и быстро расстегиваю его. Мне и раньше приходилось взламывать блокировки в сжатые сроки, но это особенно срочно. Я борюсь с желанием оглянуться через плечо и проверить, как там Елена, когда присаживаюсь на корточки, вставляю отмычку и осторожно наклоняю ее в сторону.

На мгновение я не уверен, что это сработает. Я стискиваю зубы, заставляя себя двигаться медленно, чтобы не создавать слишком много шума и не сломать медиатор. Я не думаю, что пилот может много слышать, но я не хочу, чтобы он знал, что я собираюсь войти, если смогу.

Еще несколько секунд, и я чувствую, как дверь поддается. В тот момент, когда она щелкает, я тянусь к рукоятке, медленно открываю ее, откладываю чехол в сторону и вытаскиваю нож из-за пояса.

Я осторожно проскальзываю через дверь в кабину пилотов. Дожидаюсь момента, когда пилот не услышит меня и не увидит краем глаза, и тогда, отступая в сторону, я оказываюсь позади него с острием ножа, прижатым к его шее.

— Не двигайся, — предупреждаю я его, дотягиваясь до наушников, которые на нем надеты, стаскивая их.

— Эй! Убери от меня свои руки! Кем, черт возьми, ты себя возомнил…

— Левин Волков, — жестко говорю я ему, все еще прижимая острие ножа чуть ниже его челюсти. — Бывший русский наемный убийца, а ныне телохранитель Елены Сантьяго, поэтому, если ты знаешь, что для тебя лучше, ты сделаешь все, что тебе нужно, чтобы направить этот самолет в направлении Бостона, штат Массачусетс, а не туда, куда он летит сейчас.

— Я не могу этого сделать. — В голосе пилота слышны нотки страха, но он тверже, чем я думал, что впечатляет для человека, управляющего самолетом с ножом у горла. — Мне заплатили за то, чтобы я отвез девушку туда, куда летит этот самолет.

— Последнее, что я слышал, тебе заплатили, чтобы ты отвез ее в Бостон.

Его челюсти сжимаются, и я вижу, как он тяжело сглатывает, его кадык дергается под острием ножа.

— Кто-то другой заплатил больше.

— Это кто-то другой по имени Диего Гонсалес?

— Мне больше нечего тебе сказать. — Еще один тяжелый глоток, и я понимаю, насколько на самом деле напуган этот человек. — Этот самолет летит туда, куда он летит.

— Боюсь, я не могу этого допустить. — Я вонзаю нож немного сильнее, острие пронзает кожу достаточно сильно, чтобы струйка крови потекла по его горлу. — Измени курс полета, или я убью тебя. Это единственный вариант.

— Какого черта ты собираешься делать без пилота? — Это демонстрация бравады в последнюю минуту, и он знает это так же хорошо, как и я. — Ты собираешься управлять этой штукой?

— Я могу попробовать. Я прошел кое-какую летную подготовку. Не так сильно, как ты, но я рискну с этим из-за половины армии вооруженных людей, которые, как мне сказали, будут ждать меня на летном поле в Южной Америке. Итак, разверни плоскость, или…

Я вонзаю нож немного глубже, поворачивая его.

— Я не такой большой любитель убивать, как многие мужчины, с которыми я работал. Но у меня нет проблем с этим, если понадобится. Так что принимай решение, прежде чем я сделаю это за тебя.

— Лучше, если ты убьешь меня, чем это сделает со мной картель Гонсалеса, если я разверну этот самолет. Так что…

Мужчина движется быстрее, чем я думал. Он разворачивается на сиденье, хватая мою руку с ножом, и я инстинктивно прижимаю его к его горлу. Я чувствую, как лопается плоть, когда она впивается в кожу, и я слышу вопль боли пилота, но он не останавливается сразу. Он бросается ко мне, все еще хватаясь за нож, и когда я хватаю его за другую руку, пытаясь вернуть контроль, его рука широко размахивается и ударяет по рулю.

Самолет смещается, нос опускается, и я слабо слышу издалека крик Елены, когда хватаю пилота за голову, разворачиваю его и толкаю обратно к креслу.

— Выше нос! Сейчас же! Верни этот самолет в небо и направляйся в Бостон.

— Нет. — Его голос сдавлен болью, кровь стекает по его шее и моим рукам, но он сопротивляется, все еще пытаясь вырваться из моей хватки. — Я лучше умру здесь, чем позволю картелю растерзать меня по кусочкам.

— Ты получишь свое гребаное желание.

Пилот снова пытается вырваться из моих рук, хватаясь за рычаги управления, когда он подтягивает нас обоих на несколько шагов ближе, без сомнения, в попытке продолжить движение и отправить нас всех вниз, навстречу смерти. Я отворачиваю его в сторону, выдергиваю нож одной рукой и прижимаю предплечье к его горлу, когда кровь хлещет по моей руке, душу его, пока он истекает кровью. У меня есть несколько секунд, чтобы вернуть нас в нужное русло. Я отбрасываю тело пилота в сторону, краем глаза замечая, что он все еще дергается, когда сажусь и тянусь к рычагам управления.

Я не лгал, когда сказал, что прошел некоторую летную подготовку, но по неприятному ощущению внутри я знаю, что этого недостаточно. Возможно, я смог бы вытащить нас отсюда, если бы пилот не отправил нас в резкое пике, возможно, вернул бы нас на верный путь в Бостон, возможно, даже доставил бы нас туда целыми и невредимыми, если бы я был очень осторожен и помнил все это. Но когда я пытаюсь перетащить плоскость обратно, борясь с ней, я знаю, что не могу остановить это.

Мы разобьемся о воду. Когда я вижу это, я понимаю, что это наш единственный шанс выжить. Ничто не спасет самолет от крушения, но, если я смогу немного смягчить его, мы, возможно, не погибнем.

Это лучшее, что я могу сделать.

Я хотел бы рассказать Елене, что происходит, сказать ей, чтобы она держалась, сказать ей, что я сделаю все возможное, чтобы сохранить нас в целости. Я мог бы сделать это через внутреннею систему, если бы у меня было время, но я не могу уделить ни руки, ни минуты, хотя я чувствую себя дерьмово, зная, как она, должно быть, напугана прямо сейчас, не понимая, что происходит.

Все, на чем я могу сосредоточиться, это возможность, какой бы незначительной она ни была, сохранить нам обоим жизнь. Как только самолет окажется в воде, я смогу вытащить нас обоих из него и доставить в какое-то безопасное место, пока не разберусь, что делать дальше. Шансы будут невелики, даже когда мы выйдем из самолета, но я всю свою жизнь жил идеей, что пока я на самом деле жив, все остальное можно решить.

Ну, почти все. Некоторые вещи никогда нельзя исправить. Но я все равно все еще жив.

Мы собираемся проверить, насколько это верно.

Самолет снижается, теперь быстрее, поскольку я пытаюсь задрать нос достаточно высоко, чтобы не дать нам мгновенно развалиться на части. Я готовлюсь к катастрофе, костяшки пальцев побелели, и я надеюсь вопреки всякой надежде, что, когда все это закончится, мы с Еленой оба все еще будем дышать.