— Мы можем остановиться? — Спрашиваю я, когда он заезжает на место за баром, заглушая двигатель.

— Ненадолго. — Он вытирает лоб тыльной стороной ладони. — Мы нигде не можем остановиться на ночь. Нам нужно добраться до самолетного ангара. Однако я хочу немного подождать, посмотреть, нет ли хваста.

— А если есть?

— Тогда это будет адская поездка.

Мой желудок сжимается от беспокойства. Я сижу, застыв на заднем сиденье мотоцикла, чувствуя себя совершенно потерянной. Я не знаю, что с этим делать, и я просто полагаюсь на Левина, который доставит меня туда, куда мне нужно, чтобы быть в безопасности, и буду делать то, что он мне скажет. Это заставляет меня чувствовать себя беспомощной, и мне это не нравится.

— Блядь, — внезапно говорит он, снова заводя мотоцикл, и я открываю рот, чтобы спросить его, что происходит за секунду до того, как вижу, как две машины, следовавшие за нами, сворачивают в оба конца переулка, на котором мы припаркованы, почти полностью загораживая нам дорогу.

— Сдавайся, Волков! — Кричит один из мужчин, выходя из машины и направляя пистолет на Левина. — Возьмите ее, — добавляет он, указывая на меня, и двое мужчин выходят вперед.

— Даже не думайте об этом, блядь! — Левин огрызается, его оружие нацелено, когда он всаживает в него еще один патрон. На короткую секунду мне кажется, что он справился, и затем я чувствую руки на себе сзади, стаскивающие меня с мотоцикла.

Люди из другой машины подкрались ко мне, пока Левин отвлекся.

Я кричу, когда они начинают тащить меня назад, и Левин резко разворачивается, в одно мгновение спрыгивая с мотоцикла, открывая огонь по мужчинам, удерживающим меня. Я слышу выстрелы со стороны другой машины, слышу, как они доносятся с мотоцикла Левина, и я слышу, как он ругается, стреляя в мужчин, пытающихся вернуть меня к машине. Тот, что слева от меня, падает, и я чувствую брызги крови на своей руке и груди. Еще один удар справа, и затем тот, кто держит меня, внезапно отшатывается назад, обмякая, когда роняет меня. Рука Левина обнимает меня прежде, чем я успеваю упасть на тротуар.

— Поехали, — шипит он, его пистолет все еще направлен перед нами, когда он прячет нас за ряд шин, таща меня обратно к теперь уже пустой машине. Другие мужчины все еще приближаются к нам, ища, где Левин спрятал нас, и я знаю, что у нас есть всего несколько секунд, чтобы сесть в другую машину. — Вперед, вперед! — Левин кричит это, открывая дверь, толкая меня через водительское сиденье на другую сторону, когда я приседаю, прикрывая голову, когда слышу, как другие мужчины снова открывают огонь. Левин ругается рядом со мной, поворачивая ключ в замке зажигания, когда он дает машине задний ход, и я слышу визг шин, когда он выезжает. — Они собираются преследовать нас, — рычит он. — Гребаные мудаки, сломавшие мой гребаный байк… пригнись, Елена. Так больше шансов, что в тебя ничего не попадет.

Он выезжает на дорогу с очередным визгом шин, и я слышу другую машину позади нас, выстрелы все еще гремят. Я понятия не имею, как далеко мы находимся от ангара, и боюсь спрашивать. Я чувствую, что начинаю дрожать, когда смотрю на кровь, покрывающую мои руки, и сжимаю ладони в кулаки, желая, чтобы у меня не было приступа паники. Возможно, этого не произойдет до тех пор, пока мы не доберемся до Бостона, учитывая, как идут дела.

— Мы почти на месте, — говорит мне Левин, вдавливая ногу в педаль газа. — Когда я скажу тебе бежать к самолету, Елена, беги. Не оглядывайся назад, не жди меня. Я буду позади тебя, обещаю, но, черт возьми, беги. Хорошо?

Я с трудом сглатываю и киваю.

— Хорошо, — шепчу я, и он кивает.

— Почти на месте.

Я чувствую, как машину заносит вбок, когда мы въезжаем в ворота. Левин резко поворачивает руль, ударяя по тормозам, когда я вижу самолет, ожидающий в нескольких ярдах от меня, и он кивает мне, разворачивая машину так, чтобы моя сторона была обращена к самолету.

— Сейчас, Елена!

Машина еще не полностью остановилась, но я обещала сделать так, как он сказал. Я распахиваю дверцу, машина замедляет ход, и я выкатываюсь на асфальт, а Левин продолжает движение, поднимаясь на ноги. Я снова слышу визг шин, выстрелы и, подняв голову, вижу, как Левин тоже выходит из машины, стреляя в других мужчин, и бежит ко мне.

— Вперед! — Кричит он, и я бросаюсь к самолету.

С каждым шагом я уверена, что это мой последний шаг. Я слышу, как кровь стучит у меня в ушах, и ощущаю биение своего сердца отчетливее, чем когда-либо. Я должна сесть в самолет, думаю я снова и снова, с каждым шлепком моих ботинок по асфальту, пока не оказываюсь у ступенек и бегу по ним, вопреки всякой надежде, что Левин стоит позади меня. Я спотыкаюсь и падаю, когда добираюсь до прохода, ушибая колено, но мне все равно. Я на борту и хватаю ртом воздух, все еще чувствуя слабость при виде такого количества крови на своих руках.

Я почти кричу, когда чьи-то руки тянутся ко мне сзади, помогая подняться на ноги.

— Это я, — спокойно говорит Левин, и прежде, чем я успеваю остановиться, я поворачиваюсь в его объятиях, обвивая его шею своими руками.

Он обнимает меня на долю секунды, и я чувствую, как его грудь прижимается к моей, его мускулистые руки обвиваются вокруг меня, и я никогда в жизни не чувствовала себя в большей безопасности. А затем он отступает назад, держа меня на расстоянии вытянутой руки, и оглядывает с ног до головы, пока самолет начинает выруливать на взлетно-посадочную полосу.

— Ты в порядке? — Спрашивает он хриплым от беспокойства голосом. — Вся кровь принадлежит кому-то другому?

Я киваю, чувствуя, что не совсем уверена, могу ли говорить.

— Думаю, да, — выдавливаю я. — На самом деле ничего не болит, кроме моего колена, потому что я споткнулась…

Руки Левина скользят вниз по моим бокам, по рукам, его взгляд скользит по мне с внезапной интенсивностью, которая застает меня врасплох, его голубые глаза прикованы к моим.

— Ты уверена? Тебя ничего не задело? Ты в порядке?

Внезапно я ощущаю его руки на себе как нечто большее, чем просто руки, проверяющие, нет ли ран. Я отчетливо осознаю, насколько мы с ним близки, то, как он смотрит на меня, проблеск чего-то похожего на страх в его глазах.

— Я в порядке, — выдавливаю я. — Мне просто нужно привести себя в порядок, вот и все. Я не большая поклонница того, чтобы быть покрытой чьей-то кровью.

— В хвостовой части самолета должен быть туалет. — Левин тяжело сглатывает и кивает мне. — Продолжай. Я буду здесь, когда ты вернешься.

По какой-то причине мне не хочется отходить от него даже на минуту. На его лице появляется выражение, которое я не могу до конца расшифровать, как будто он вспоминает какую-то старую боль, и у меня возникает внезапное глубокое желание узнать, что это. Чтобы понять, почему он смотрит на меня так, как будто видит что-то, что у него отняли. Но я также хочу привести себя в порядок. И что-то подсказывает мне, что даже если я спрошу, он не ответит.

Поэтому вместо этого я поворачиваюсь и ухожу, оставляя его опускаться на одно из сидений, прижав руку ко рту, когда я ухожу.

16

ЛЕВИН

С ней все в порядке. Это не одно и то же. Совсем нет. Я до сих пор не могу остановить бешеное биение своего сердца или забыть то чувство, как будто оно на мгновение остановилось, когда я увидел, насколько она была покрыта кровью.

Кровь повсюду. Из нее вытекали галлоны крови, пропитывающие белые простыни. Крови больше, чем может вместить такое миниатюрное тело. Солнечный свет, отражающийся от разбитого стекла, кольцо с бриллиантом покрытое алым. Рана настолько зияющая, что ее никогда не удастся закрыть. Она никогда не была закрыта. Я и сейчас чувствую это в своей груди, воспоминание такое же острое и режущее, как те осколки стекла, даже спустя все эти годы.

Единственная женщина, которую я когда-либо любил. Женщина, которую я не смог защитить.