К счастью, в течение следующего часа, как я и предсказывал, вечеринка начинает сворачиваться. Более пожилые гости сворачиваются первыми, унося свои новые "покупки" наверх, поскольку они слишком пьяны или измотаны, чтобы продолжать вечеринку с молодыми партнерами Диего. Но один за другим все они начинают отслаиваться, отправляясь либо отсыпаться от своих веществ, либо продолжать трахаться наедине.

Когда осталось совсем немного, я воспринимаю это как сигнал и помогаю Елене подняться с дивана.

— Мы поднимаемся? — Спрашивает она, ее голос немного дрожит, и я киваю.

— Мы должны остаться здесь на ночь, — тихо говорю я ей, обнимая ее за талию, собственнически прижимая пальцы к тазовой кости и ведя к двери. — Это ожидаемо, иначе я бы забрал тебя отсюда прямо сейчас. Но мы будем за запертой дверью, и я не оставлю тебя одну. Завтра мы уйдем отсюда навсегда.

Она кивает, когда мы поднимаемся по лестнице, направляясь в комнату, которую мне показали ранее, которая будет нашей на вечер. Это двухкомнатный люкс с огромной спальней и прилегающей отдельной зоной отдыха с диванами и камином, а также примыкающей ванной комнатой, такой же большой, как зона отдыха. Я привык к роскоши, проведя много времени в пятизвездочных отелях на протяжении всей своей жизни и в доме Виктора, но особняк Диего граничит с непристойностью.

В тот момент, когда мы остаемся одни, дверь за нами надежно заперта, я прижимаю палец к ее губам и смотрю на нее. Для любого, кто смотрит, это выглядит как ласка, но она принимает это за истинное значение и почти незаметно кивает мне.

Еще раз, я полностью впечатлен тем, как быстро она схватывает все на лету.

Я обхожу комнату в поисках любого намека на микрофоны, маленькие камеры или любой другой способ прослушивания. Это занимает больше времени, чем мне бы хотелось, но как только первый обход каждой комнаты завершен, и я ничего не нахожу, я совершаю второй обход с помощью небольшого устройства размером с ладонь, которое удостоверяется в этом.

Комната пуста. Нас никто не увидит и не услышит, и я чувствую, как напряжение, наконец, покидает меня, когда я поворачиваюсь к ней, наконец-то способный говорить внятно, впервые с тех пор, как я приехал сюда.

— Диего будет ожидать, что я собираюсь лишить тебя девственности сегодня вечером, — мягко говорю я ей. — Мужчина, за которого я себя выдаю, больше не стал бы ждать.

Внезапно на ее лице появляется выражение ужаса. Я слишком поздно понимаю, что она неправильно истолковала мои слова, что она думает, я подразумеваю, что мне придется лишить ее девственности сегодня вечером, а не то, что нам придется притворяться. Но прежде, чем я успеваю объяснить ей, что я имел в виду, она внезапно наклоняется вперед, ее руки хватаются за ворот моей рубашки, когда она приподнимается на цыпочки и сильно прижимается своими губами к моим.

Это неуклюжий, сильный поцелуй, губы и зубы прижаты к моим, но я не могу винить ее за это. Я чувствую, как страх дрожит в каждом дюйме ее тела. И все же, несмотря на это, когда она выгибается мне навстречу, запустив руки под мою рубашку, ее язык дразнит край моей губы, когда она целует меня с такой яростной неопытностью, которая никогда в жизни меня не возбуждала. И все же я чувствую волну почти головокружительного возбуждения, когда ее рот прижимается к моему, мой член упирается в ширинку, напрягаясь от потребности, когда мои руки сжимаются на ее талии в один краткий миг слабости, в который я представляю все, что мог бы с ней сделать. Всему, чему я мог научить ее на этой огромной кровати, всего в нескольких шагах от нас.

Никто не видит. Никто не слышит. Только мы вдвоем, и остаток ночи, чтобы насладиться этим. Я тоже чувствую в ней нервное желание, но я помню выражение страха на ее лице, и мои руки сжимаются на ее талии, когда я мягко отстраняю ее от себя, прерываю поцелуй и тоже отступаю назад. Это не то, для чего я здесь. И независимо от того, что пытается придумать мой разум, я не могу это рационализировать.

— Это не то, что я имел в виду, — мягко говорю я ей. — Я имел в виду, что нам придется подделать кровь на простынях, чтобы не возникло подозрений, прежде чем мы сможем отойти на приличное расстояние от этого места. Вот и все. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом сегодня вечером, Елена. Я даже не собираюсь спать с тобой в одной постели, так что нет никаких шансов на искушение.

К моему крайнему удивлению, я не вижу облегчения на ее лице. Вместо этого на ее лице появляется выражение обиды, и я вижу, как она почти замыкается в себе, ее губы поджимаются, когда она смотрит на меня, руки обхватывают талию.

— Это из-за меня? — Спрашивает она, и в ее голосе снова появляется легкая дрожь. — Потому что поцелуй был слишком неуклюжим? Я могу попробовать еще раз. Я просто… я никогда никого раньше не целовала. И меня не целовали.

Волна вины, которая угрожает утопить меня, захлестывает меня, пропитывая собой. Ее первый гребаный поцелуй, ты, чертов мудак. Тебе следовало поймать ее до того, как она это сделала. Он навсегда останется ее первым поцелуем. И ты был настолько глуп, что не предвидел этого.

Я знаю, что следующая мысль, которая приходит мне в голову, не та, которая должна была прийти мне в голову. Я знаю, что это не поможет делу. Я знаю, что рационализирую то, чего не может быть.

Но, помоги мне бог, я не могу остановить слова, которые слетают с моих губ.

— Тогда попробуем еще раз.

Я не могу допустить, чтобы это был ее первый поцелуй. Вот и все. Кто знает, кто будет следующим? Она заслуживает, чтобы все было хорошо после всего, что с ней случилось. Один хороший первый поцелуй.

Я подхожу к ней ближе. В прохладной тишине комнаты я чувствую исходящий от нее сладкий цветочный аромат, смешанный с теплым, мягким ароматом ее кожи. У меня пересыхает во рту, болит в груди, когда я снова обнимаю ее за талию одной рукой, на этот раз нежнее, притягивая к себе. Ее тело становится мягким рядом с моим, она прижимается ко мне, ее груди соприкасаются с моей грудью, бедра к бедрам. Мой член пульсирует, напрягаясь, и я снова удивляюсь, как меня может так чертовски возбуждать женщина, к которой я едва прикоснулся. Едва поцеловал. Я не чувствовал себя так с тех пор, как…

Даже думать об этом не смей. Не сейчас. Не сейчас, блядь.

Я провожу рукой по ее подбородку, мой большой палец касается ее нижней губы, скулы, моя рука обхватывает ее затылок. Ее волосы струятся, как шелк, сквозь мои пальцы, и в тишине комнаты, нарушаемой только ее учащенным дыханием и моим, клянусь, я слышу стук собственного сердца.

Или ее.

Я вижу, как расширяются ее глаза, когда я наклоняю голову, и слышу ее прерывистое дыхание. Я чувствую, как ее руки касаются моих боков, обводят вокруг, прижимаясь к моей спине, прижимая меня ближе, когда мои губы касаются ее. Лучший первый поцелуй, чтобы стереть последний.

Сначала мягко. Ее нижняя губа, полная и мягкая, прижата к моей. Мой нос касается ее носа. Нежно, немного настойчиво, но не слишком. Я позволяю ей чувствовать тепло моего дыхания на ее чувствительном рту, мою руку, обнимающую ее сзади за шею, за талию, прижимая ее к себе. Оберегая ее.

Я чувствую, как она вздрагивает, чувствую, как она задыхается. Ее губы приоткрываются под моими — сигнал углубить поцелуй. Чтобы снова коснуться своими губами ее губ, прежде чем надавить сильнее, тверже, мой язык скользит по ее шикарной нижней губе, толкаясь внутрь. Пробуя ее на вкус, шампанское все еще играет у нее на языке, и, черт возьми, на вкус она как гребаный рай.

Я хочу попробовать все остальное от нее. Я хочу, блядь, утонуть в ней, пока моя кровь не забурлит вместе с ней, пока я не узнаю каждый гребаный стон и вскрик, которые она может издавать, именно так, как она стонет в этот момент, мягкий звук на грани того, чтобы свести меня с ума, когда она выгибается навстречу поцелую, ее язык скользит по моему, мягкий, быстрый и жадный. В этот момент я знал, что она позволит мне зайти в этом настолько далеко, насколько я позволю этому зайти.