–Тебе не понравилась Инна?
–С чего ты взяла?
–Так … показалось.
Инна, в однокомнатной квартире которой они праздновали встречу Нового года, и в самом деле не понравилась Алине. Та всю ночь изображала гостеприимную хозяйку, но её радушие казалось ненатуральным, наигранным. Может под ним она маскировала своё, чувство превосходства над Тамарой и Алиной. Инна жила в Москве почти двадцать лет. У неё был свой бизнес-риэлтерская контора. А квартира, которую она снимала, свидетельствовала о том, что уровень её доходов позволяет иметь такую роскошь как жильё без наличия в нём хозяев. Возможно именно это приподнимало её в собственных глазах, а может быть это была зависть, свойственная некоторым женщинам, которые втайне недолюбливают тех кто смазливие их и моложе. У Инны была потрясающая фигура: тонкая "осинная" талия, высокая грудь, пышные бёдра. Но лицо…Вероятно вылипив такое роскошное тело, природа решила что слишком расщедрилась и наделила Инну узким длинным лицом, "украсив" его большим хрящеватым носом, скривленным на бок.
Всё это молниеносно пронеслось в мыслях, но чтобы не обидеть сестру, Алина отшутилась:
–Я не ценитель женской красоты. Мне больше мужчины нравятся.
Хихикнув в трубку, Тамара сказала:
–Я не об этом.
Алина поняла отшутиться не получится, и выдала то, что вертелось на языке:
–Она мне показалась слишком высокомерной.
–А мне в ней нравится то, то что она умна, образованна, интеллегентна.
Именно эту причину дружбы и подозревала Алина, когда думала о том что могло свести двоих разных по характеру и по возрасту женщин. Сестра всегда восторгалась людьми с аристократическими манерами, умеющими грамотно разговаривать, культурно вести себя в обществе. Выросшая в бедной семье, без отца Тамара с юных лет пыталась подражать таким "аристократкам".
За праздничным столом они обе настаивали на том, чтобы Алина поменяла работу. Тамара с восторгом рассказывала какие состоятельные и культурные люди наведываются в её отдел за одеждой.
"-Вот бы тебе найти подобную работу. У тебя появился бы шанс найти кого-то поинтересней Женьки"-говорила она.
Инна, как пример для подражания, расхваливала свою риэлторскую деятельность.
–О вкусах не спорят,– сказала Алина в трубку.-Твоя Инна совсем не умеет слушать других, а если говорит сама то все темы сводит к восхвалению собственной персоны.
В трубке послышалось сопение, а затем сторгое:
–По-моему ты предвзято относишься к людям.
–Возможно… Но я говорю то что думаю, а не то что от меня хотят услышать.
–Всё, Алиночка, разговор заканчиваю. В дверном замке кто-то скребётся, -торопливо произнесла Тамара и добавила:– Наверное, хозяйка пришла, а она не любит когда я долго по телефону болтаю.
Алина повесила трубку, снова юркнула под одеяло, закинула руки за голову, но праздничное настроение с которым она проснулась утром, исчезло.
Гадай теперь: телефонный разговор спугнула вернувшаяся домой квартирная хозяйка или Тамара, обидевшись, решила прервать неприятный для неё разговор. Она единственный родной человек в этом огромном городе. Глупо бы было рассорится. Сестра была обидчивой и обиды помнила долго. Скорее всего она их не забывала вовсе и они копились в глубине души и лишь изредка всплывали на поверхность раздражёнными монологами об исковерканном детстве в котором у неё не было того, что имели другие дети или о бывшем муже от которого она "ничего хорошего не видела".
Теперь затаит обиду на меня- тяжело вздохнула Алина.
Но потом вспомнила, что на хозяйку квартиры сестра жаловалась и вчера, когда они шли в церковь на рождественскую службу. Из разговора вырисовывалось, что Тамара хозяйку побаивается поэтому и не может ей сказать, что условия проживания, мягко говоря, не соответствуют оплате. Хозяйка не разрешает квартирантке готовить еду в своей посуде и Тамара варит суп в ковшике; в ванне нельзя мыться, там кошки устроили туалет; подушка, которую дала хозяйка очень тонкая и по утрам у Томы болит шея…
Возможно сестра не солгала и прервала их разговор из-за возвращения хозяйки, но даже от этой мысли настроение не улучшилось. Алина чувствовала: оно испортилось не только из-за того, что они могут рассорится с сестрой. Было ещё что-то другое, более важное. И вдруг это "другое" вылилось в мысль: для Тамары, истово осеняющей себя крестами в церкви, кумир не Бог с его любовью, а эта самовлюблённая Инна, достигшая определённых высот в жизни. Вспомнилось серьёзное, сосредоточенное лицо Тамары в церкви. О чём она просила Создателя с таким окаменевшим лицом?…Трудно сказать.
А о чём просила я?-попыталась вспомнить Алина. О благославении родных и близких…А ещё о том, чтобы зарплату в этот раз надолго не задерживали. На сапоге совсем расшатался каблук и держится теперь "на честном слове" или на одном гвозде. Неосторожное движение и можно остаться без обуви. А она уже присмотрела себе новые сапожки, здесь на Солнцевском рынке-чёрные с невысоким каблучком-которые стоят всего две тысячи…Просьбы весьма скромные. Не волнуют её ни пристижная работа, ни большие заработки, ни сама возможность зацепится в этом городе, используя какого-нибуть "состоятельного покровителя".
С другой стороны: не слишком ли она фамильярничает с Господом? Ведь даже коротенькая молитва "Отче наш" произносится ею на бегу вниз по ступенькам подъезда. Правда предварительно делается вступление "Миленький Господи, Ты прости меня, что я обращаюсь к тебе в суете и спешке, но если я опоздаю на работу Марковна взгреет меня -мало не покажется."
И вчера в церкви не было в ней страха Божьего, не казались укоризнеными глаза святых на иконах, не волновало души тонкоголосое церковное песнопение. Этот поход в церковь лишь дань традициям, потому что Бога она нашла в своей душе. Нашла тогда когда перестала верить в силу семьи, в силу денег, а поверила в любовь, как в чудо. Вот тогда и наполнил Бог её душу любовью. И теперь не нужно трусливо произносить "Господи помилуй", потому что внутри себя есть уверенность-помилована уже. И сама жизнь её превратилась в молитву, в диалог с Создателем.
Между тем рассказывать об этом уже никому не хотелось. Это её личный духовный опыт, а у других он может быть совсем иным.
Вдруг вспомнилось одно из своих едва уловимых ощущений. Однажды ей показалось, что у неё за спиной распрямились крылья. Это случилось в тот момент, когда она сказала мужу, что жить во вранье уже не хочет. Даже ради детей…
И всё таки, не мешало бы в дальнейшем вставать на пять минут раньше, чтобы начинать свой день с усердной молитвы, не наспех. Алина выскользнула из под одеяла. Встала у окна. На улице, в воздухе кружились крупные хлопья снега. Снежинок было так много, что казалось-они не падают, а просто висят в воздухе, занавешивая белым кружевом дома, деревья, делая мир за окном почти не реальным, фантастическим.
–Отче, дай мне… -произнесла Алина и замолчала, не в силах вспомнить продолжение этой молитвы. И вдруг слова полились сплошным, непрерывным потоком.-Дай мне с душевным покоем встретить наступающий день, дай мне целиком отдаться воле Твоей святой. В любой час этого дня во всём наставь и поддержи меня. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех неожиданных случаях не дай мне забыть, что всё послано Тобой. Научи меня прямо и разумно обходиться с каждым человеком, чтобы не смутить и не стеснить никого. Дай мне силы, снести утомление наступающего дня и все события дня. Научи меня молиться, верить, надеяться и любить…
Открывшаяся дверь грохнула о полированный шкаф. В комнату, путаясь в съехавших с ног ползунках, вошёл Кирюшка.
–Кхы,-сказал он, смешно сморщив яркий ротик.
Вслед за ним вбежала трёхлетняя Вика. Взобравшись на кровать, глянула на Алину:
–Хоцис я достану тебе иглуску?
Но полка с игрушками оказалась недоступной для её рук. И Вика так и недотянувшись до плюшевого мишки, прижала руки к бокам и запрыгала по кровати. Над остренькими, худенькими коленками метался подол ночной рубашки, взлетали вверх тёмно-русые кудряшки.
