В блоке прачечной, города Урман работало с полсотни женщин и детей. Работа не легкая. Каждое утро и до отбоя трудиться в душном помещении, вдыхая пары химикатов. Бригада Ани, например, занималась бельем, доставляемым из нескольких спецшкол. Порой привозили настолько испорченное белье, что приходилось стирать руки в кровь, но придать вещи приличный вид. И выбора не было, ибо по закону все колонисты обязаны трудиться на благо Федерации, отрабатывая свой долг перед новой властью.

– Ох, завидую я тебе Анька, – Хельга, подруга Ани, была рослой, светловолосой девицей лет двадцати.

– И чему это ты мне завидуешь, интересно? – Улыбалась девушка, загружая в огромную центрифугу белье.

– Как же, получишь белый билет и станешь свободной. Не чета нам,– переходя на родной язык, ответила Хельга.

Хельга из бывших немцев. Хотя сейчас не принято вспоминать, кто кем приходится, ибо нации перестали существовать после Большой зачистки и конца света, как такового. Нынешний мир отдаленно напоминает прошлый. Часть света погрязла в войнах и распрях, другая же, объединилась, создав новое государство. Так на большом континенте возникла Первая Федерация. И здесь нет ни русских, ни немцев или еще каких национальностей. Есть только граждане и недограждане. Все едины и подчинены единому закону и первому президенту. О прошлом лишь изредка можно услышать в колониях, встретить иноязычного и поговорить на родном языке. Послушать рассказы о культуре других народов. И пусть это не принято, но лишь здесь еще можно быть самим собой и не забывать свои корни.

– Нечему тут завидовать, – не улыбаясь, ответила Аня, – будь моя воля, я отказалась бы от прав.

– Ради чего? – Удивленно подруга. – Неужели есть что-то, что заставит тебя отказаться от такого шанса? Получить статус гражданина!

Бабушка Хельги застала время старого света, пережила зачистку и умерла в колонии. Женщина чтила традиции и культуру своих предков. Она передала все это своей дочери и внучке, обучила всему что помнила. Хельга хорошо говорила на немецком, иногда даже гордилась некоторыми особенностями своей внешности, как раз таки, благодаря генетике. Но, увы, ей не было так горько, как Ане, думая о прошлом. Ей становилось печально осознавая, что прошлый свет был настолько разнообразен. Разные нации, страны, своя культура. И все это было уничтожено, стерто с лица земли, как что-то ненужное и неважное. Будто бы весь труд поколений был напрасен.

В Федерации все едины. Старались говорить на одном языке, а всех иноязычных, не принявших власть считать смутьянами и предателями. Федерация превыше всего! Вот главный девиз новой власти.

– Здесь моя семья, друзья, – ответила Аня. – А что у меня будет там?

– Придет время и здесь никого не останется. Родители помрут, друзья разбегутся. А там…

– Я вообще не понимаю смысла в этом законе. Столько лет нас не признавали, мы не имели прав больше, а теперь, что изменилось? Для чего все это? Для чего давать нам свободу? – Не понимала девушка.

– Хотя бы для того, чтобы доказать что мы готовы, мы исправились и достойны по праву занять свое место в обществе.

– Допустим, ты права, а я ошибаюсь. Тогда скажи мне, какую такую ячейку общества мы заполним? Мы малограмотные работяги, что горазды только на такую грязную работу? Нас нужно обучать, искать место, где пригодимся, вникать во все нюансы того мира. Хельга, мы и они сильно, очень сильно, отличаемся.

– Научат, – упорству Хельги не было конца. Девушка так мечтала получить те права, что были у Ани, но, увы, из-за отца не имела возможности. – Да и какая разница Анька! Дело ведь не в этом. Как ты не поймешь, с этим правом мы становимся свободными! Белыми людьми!

– Если всех колонистов начнут отпускать, скоро некому будет работать здесь. Не думаю, что белоручки граждане захотят работать здесь. Это все только для таких, как мы.

Хельга была готова ответить и на это подруге, но в душное и шумное помещение вошла женщина. Роста среднего, стройная, темноволосая, очень красивая. Женщину звали Ольга. Это мать Ани.

– Теть Оль! Вот вы скажите, кто прав я или Анька? Аня говорит, что новый закон брехня и президент Влас нас всех дурит!

Ольга молча прошла к столу, затем опустила на него тяжелую корзину с бельем.

– Ничего я не считаю, – пробормотала недовольно она. – А вам советую помалкивать и больше работать.

– Я только сказала то, что думаю, – Аня почувствовала, как мать была не довольна подобным разговорам. Нельзя было говорить о таком.

– Работа за вас не сделается, – ответила Ольга, крепко схватив столешницу. Вид у нее сегодня был не самый лучший. Усталость на лице, бледность. Женщина слегка пошатнулась, утирая пот со лба, а как только взглянула на дочь, руки ее отцепились от стола, и она поползла на пол.

Все женщины в помещении тут же бросили работать, кинулись к бездыханной Ольге. Дочь перепугалась, став тормошить мать, кто-то крикнул нести воды. Кто распахивал двери, чтобы дать, малость, свежего воздуха.

Хельга и еще одна сильная женщина подняли Ольгу, усадив на скамейку.

– Мама! – Испуганно Аня. Такой мать девушка еще не видела.

К толпе подоспела девочка с кружкой воды. Ольга немного пришла в себя.

– Зовите врача! В лазарет ей надо!

– Все хорошо, – отмахивалась Ольга. Она отпила воды, понемногу приходя в себя. – Душно тут, дурно стало, – улыбаясь дочери мать, – не молодая я уже.

– Вот и я о том же, – возмутилась Хельга. – Пашут на нас, как на лошадях, пока не сдохнем. А вам теть Оль на щадящий трут вообще пора. Скажите бригадиру, по закону положено.

– Да знает она, – бормотала дочь, – не хочет…

По закону все колонисты, достигшие возраста или по состоянию здоровья, имели право перейти на щадящий труд. И мать Ани знала об этом. Но молчала, боясь, что это, как-то скажется на правах дочери. Что ее не выберут и та не станет гражданином. Вот и молчала. Ане это не нравилось, она еще больше не хотела пользоваться правами. Никакие блага не стоили здоровья дорогого ей человека.

Громкий гудок сотряс стены прачечной. Пришло время обеда.

– Ну, наконец! – Радостно Хельга быстро позабыв о случившемся. Она резко поднялась на ноги, – еще пару минут и я блевать этой химией стану!

– Тебе нужно поесть, – Аня все еще была встревожена маминым состоянием. Она крепко держала женщину за руку, боясь, что та опять рухнет на пол.

– Нет, что-то не хочется. Ты иди, лучше сама поешь.

– Тогда я останусь с тобой.

– Нет, иди, а то вдруг это не понравится бригадиру.

Дочери было сейчас не до правил. Мама больна, как можно думать о чем-то еще?

– Пошли, – Хельга торопилась вытащить подругу на свежий воздух. Почти все женщины покинули прачечную, никому не хотелось оставаться здесь дольше положенного. – Не хватало нам двух полуобморочных.

– Иди, – кивнула мать, – а я посижу на улице.

Аня с неохотой кивнула, а после была вытолкнута подругой на свежий воздух.

Вместе они оказались в длинном тесноватом проулке. Ясное небо было запечатано сплошь бетонными стенами и асфальтом. Ни единого признака зелени. А ведь на дворе стояло начало лета. Знойное, засушливое. Жара мучила и ранним утром и поздним вечером. Не удивительно, что маме стало дурно от такого.

Аня быстро зашагала вместе с толпой людей, заполнивших все пространство проулка. Женщины, дети, мужчины. Серая масса двигалась в сторону административного корпуса.

Порой Аню брала дрожь от вида толпы. Все разные, но объединенные одной целью, служить власти.

При каждом городе были рабочие цеха, блоки, фермы. В каждом таком месте трудились исключительно колонисты. В образование, управление и медицину колонист не допускался. Таким как они позволялось работать лишь в сфере обслуги и никогда не стоять выше по статусу и должности чем гражданин. Пределы рабочих блоков и ферм редко кто покидал. Некоторые никогда не видели города, к которому относились, не говоря уже о целом мире. Лишь поселок, да блоки, вот и все что мог себе позволить не гражданин.