Мои слезы и улыбка смешались с гривой лошадки.

Кейз ныл и жаловался на то, что получил мягкую игрушку, – а я потратила больше половины того, что наскребла за месяц, чтобы купить для нее набивку, – но не проходило и ночи, чтобы он не спал, держа Асгера под боком.

Когда мои веки отяжелели, я прижалась к Асгеру, прячась от холода этой ночи и от теней, которые всегда сгущались в конюшне, когда звезды разгорались ярче.

Странные и тяжелые, эти тени как будто были чем-то бÓльшим, чем просто ночь. Звуки, что Элоф издавал, работая внизу, сплетались с темнотой. Он разве не замечал туманов в конюшне? Судя по тому, что он не прерывал работу, мне иногда казалось, что тьма принадлежала только мне одной.

Может, я немного сходила с ума.

Годы отчаяния – и вот я уже воображала присутствие, невидимое для всех остальных. По правде говоря, я уже вполне привыкла к темноте, даже находила в ней некое утешение, когда она наступала. Тени меня тревожили, только когда шею щекотало жуткое ощущение, что из темноты на меня смотрят чьи-то глаза.

Я поморщилась, подтянула колени к груди, отказываясь посмотреть через плечо, и поборола желание попросить Элофа зажечь несколько фонарей.

Может, на сеновале был призрак.

Я просто еще не поняла, друг мне этот призрак или враг.

– Вставай. Малин, вставай.

Я застонала, когда что-то ткнуло меня в бедро. Удар, потом еще один. Что-то твердое и жесткое било меня по костям. Я его на кусочки изрежу, если оно еще хоть раз до меня дотронется.

– Оставь меня, – промямлила я.

– Клятые небеса. – Широкие сильные руки тут же ухватили меня под мышки. Из горла вырвался пронзительный вскрик, когда инстинкт потребовал, чтобы я начала брыкаться и отбиваться. Но вот по моим венам прокатился гортанный смешок. – Да боги, девочка. Ты каждое утро просыпаешься, как бешеная кошка?

– Ансель. – Мои глаза подстроились под темноту, и я отпихнула его. С раздраженным вздохом я стряхнула соломинки, приставшие к штанам и волосам. – Ты что здесь делаешь?

Один взгляд на улицу помог понять мне, что солнце еще даже и не думало просыпаться.

– Нас с тобой ждет работа. – Ансель бросил к моим ногам лопату. Он был ближайшим другом Хагена, к разочарованию моего отчима, и у него была мощная фигура воина-берсерка. Но сердце у него было доброе и славное.

С ареста Хагена Ансель заступил на должность, на которой с гордостью обращался со мной как с беспомощной младшей сестричкой.

– Что? – я потерла сонные глаза. – Почему сейчас?

– Мастер Штром получил весть о том, что сегодня прибывает тюремный транспорт, – белозубая улыбка Анселя прорезала тьму.

Мой пульс заколотился где-то в черепе. Я забыла, что нужно дышать. Улыбка облегчения и недоверия постепенно осветила меня.

– Тюремный… – я обхватила пальцами запястье Анселя. – Это Хаген?

Ансель мягко рассмеялся.

– Рискну сказать, что да, Мал. Твой отчим хочет, чтобы территорию подготовили к его возвращению.

Хаген. Мой брат. Единственный человек в Доме Штромов, которому вообще было дело до того, жива ли я, возвращался домой!

Бо́льшую часть моей жизни он ездил в Северные королевства, ведя какие-то заграничные дела от имени Дома Штромов. Я не знала, что это за дела: он мне никогда не рассказывал, никогда не позволял задавать много вопросов, но мне было плевать. Лишь бы он возвращался.

Вот только два года назад он не вернулся.

Но теперь он снова будет дома…

Я поспешила пригладить крысиное гнездо своих волос и заплести их в простую косу, после чего натянула на ноги свою единственную пару сапог из вареной кожи. Считаные мгновения спустя я уже скользила меж других работников и исполняла указания Анселя.

К тому времени, как утренний свет разогнал рассветный туман, я уже обстригла дикие травы вдоль передней дорожки, покормила коз, кобыл и сумела поймать гуся, которого зажарит повариха. На моем лбу собрались капли пота, когда я собирала редьку и репу, зная, что отчим их наверняка попробует.

– Малин, поди к свиньям, девочка. Засов проклятого загона сломался. – Мой отчим, стоящий у входа в длинный дом, впился в меня суровым взглядом. Я кивнула и тыльной стороной ладони стерла грязь с глаз.

– Да, daj.

У Йенса Штрома был мощный голос, совсем как у волн Воя. Его звук вторгался в каждое движение в поместье. От содрогания ветра в ветвях и до бряцанья деревянных тарелок в кухонных помещениях. Когда мой отчим говорил, все поместье слушало.

Крепко сложенный, с толстыми руками и сильный, как скала, – вот каким был этот мужчина. Его борода была заплетена в косичку, а рыжие волосы по бокам головы он выбривал вплоть до макушки, оставляя по центру длинную полосу косы, тем самым демонстрируя статус аристократа. На коже его головы и скул были вытатуированы руны. Защита. Сила. Процветание. Все знаки аристократа.

Хотя я была рада, что Штромы богаты. Иначе Йенс был бы альверским псом на маскараде, и мы все вместе с ним.

Он был аномальщиком, как и я. Таким словом называли столь страшный, мощный и непонятный месмер.

По тем намекам, что он оставлял, я вычислила, что мой отчим обладал каким-то даром, связанным с ложью и правдой. Что-то касаемое контроля того, какие слова произносятся и какие истории рассказываются.

Такой дар мог быть полезен, если ты пробиваешься в аристократию. Если жертвы не смогут сказать правду, то кто тебя остановит? Я, наверное, и сама была немного порочна, потому что мне было все равно, получил ли Йенс свое богатство бесчестным путем. Его кошелек делал нас всех свободными альверами, и у него было достаточно влияния, чтобы скрывать правду о моем месмере.

По какой-то причине он это делал.

Насколько мне известно, Ивар понятия не имел, что падчерица Дома Штромов отнюдь не была совершенно обычной девушкой.

Йенс не любил меня, но он дал мне свое имя, дал мне крышу над головой и еду на столе. Закон его к этому не обязывал. Поскольку я была дочерью его мертвой жены, Йенс не был ко мне ничем привязан.

Большинство дней я его презирала, жаждала, чтобы он сломал себе спину, выполняя бесконечную работу, как и все мы, но часть меня любила его за то, что он уберег меня от жизни в доме утех или голодного прозябания в сточной канаве.

А в такой день, как сегодня, он мог попросить меня сделать что угодно, и я бы это сделала, даже не задумываясь.

Хаген скоро будет здесь.

– Малин, – рявкнул Йенс, когда я вручила корзину с овощами другому слуге. – Когда закончишь, я хочу, чтобы ты сидела в конюшне. Поняла?

Я раскрыла рот.

– Но я надеялась…

– Какие-то проблемы?

– Я надеялась… Я хотела встретиться с Хагеном, daj. Прошло так много времени, я думала, что смогу сегодня побыть со всеми в главном доме.

По территории поместья раскатился злобный смех.

– Маленькая мышка? В доме, с нами? Мы не станем позорить моего дорогого братца таким зрелищем в его первый же вечер дома.

Бард показался из длинного дома и вгрызся в спелое, кроваво-красное яблоко. Сок капал с его волевого подбородка. Для кого-то Бард был красивым. Полным достоинства. Наследником Дома Штромов.

Для меня он был жестоким и испорченным до мозга костей.

В горле затянулся постыдный узел.

– Я не хочу проявлять неуважение, но… Хаген и мой брат тоже.

Бард рассмеялся и откусил еще кусок.

– Скажи-ка мне, маленькая мышка. Какое право ты имеешь на что-либо в этом доме? Тебе повезло, что у тебя вообще есть крыша, которую ты можешь называть своей.

– Мне полагается доля моей матери в Доме Штромов. – Пекло, что же я делаю? Я винила в этом вспышку одуряющей боли от мысли, что мне еще одно лишнее мгновение не дадут подойти к Хагену.

Из-за моих внезапных слов слуги остановились и посмотрели на нас. Кто-то с ужасом, другие – с восторгом в глазах, оттого что наконец-то что-то интересное может произойти в Доме Штромов.