Мишка вдруг почувствовал ладонями что-то мокрое и вязкое. Он поднёс их к глазам и заорал ещё громче.

Кровь… Много крови… И это была уже не Машина кровь. Его.

Осей перевёл взгляд на колени и увидел, что сквозь штаны проступают тёмные пятна крови. Его тоже ранили!

Новая вспышка боли. Орать он уже не мог, голос сорвался. Ему словно били молотком по коленям. Нет, не молотком.

Колуном.

Он услышал этот звук. Снова. Как в доме. Скрежет. Асфальт заканчивался примерно в тридцати метрах от фонаря и, судя по звуку, тот, кто волочил колун, делал это уже на асфальте. Осей ощутил, как трясутся его раздробленные коленки, как сам по себе сокращается мочевой пузырь, как намокает между ног…

Ему больше не было страшно. Он ощутил настоящий ужас.

Над ним склонился этот лошок-очкарик Витька. Нет, не сам Витька. Просто его морда. Но внутри… Внутри него что-то было.

– Что, страшно тебе? – спросило что-то голосом Вити. – И ему было страшно заходить туда. А как страшно было мне, ты не подумал? Сидеть там столько лет, в этой тёмной, вонючей развалине. Жутко одиноко…

Витя поднял голову и посмотрел на монотонно хныкающую Машку. Кажется, она окончательно тронулась умом.

– Ничего-ничего… Скоро всё кончится… – тихо сказал Витя. – У тебя есть мама, Миша? Она тебя ждёт, да?

Мишка увидел, как над ним медленно заносится обух ржавого колуна.

– Не дождётся! Как и Витю… Как и она не дождалась…

Это были последние слова, услышанные Мишкой Осеем при жизни.

Всё изменилось. Я понимаю это. Мир словно уходит из-под ног, я уже не чувствую ничего. Сутками напролёт я сижу в своей «однушке» за письменным столом, в надежде разобрать, что же написал минувшей ночью. Ещё одна ночь в беспамятстве, ещё одна тетрадь… На самом деле, назвать письмом эти безобразные каракули очень сложно, ибо каждая новая тетрадь всё больше напоминает записки умалишённого. Хотя… Можно ли меня назвать иначе? Едва ли. Я почти не выхожу на улицу, свет солнца стал для меня невыносим. Еда? Да какая на хрен еда, мне совершенно плевать.

На днях заходил друг, сказал, что я стал похож на скелет. Ушёл. Или я его выгнал? Или его смутили затхлость и запах мочи? Впрочем, неважно, он всё равно больше не приходил. Я даже впервые за много дней (месяцев?) к зеркалу подошёл ради интереса и понял, что друг был прав: кожа буквально висит на костях, нижние веки мешками свалились на впалые щёки, глаза налились кровью от постоянного недосыпа, отросшие неухоженные волосы похожи на чёрное воронье гнездо. Зеркало всё в пыли и каких-то непонятных пятнах, из-за чего отражение похоже на картинку в плохо настроенном телевизоре.

Да, когда-то я был другим. Когда? Может, вчера? А, может, несколько лет назад? Время словно остановилось, перестало что-либо значить. Я как будто никогда не рождался, никогда не жил, никогда не думал о том, что придётся умереть. Я просто был таким, какой я сейчас. Нет, нет… Нет! Я определённо был другим. Я должен постараться… Должен вспомнить!

Да. Да, я помню. Я помню день, когда встретил Его. Это был последний день моей прошлой жизни. Или его жизни? Мне как будто всё равно, но я очень хочу понять. Я должен понять.

Каким же я был наивным и слепым. Тогда всё казалось таким радужным: солнце яркое, деревья высокие, трава зелёная… Прямо как в детстве. Беспечность и свобода – вот всё, что мне было нужно. Рюкзак за плечи – и вперёд, на поиски приключений! Я любил ходить в места, про которые люди говорили с ноткой страха в голосе. Меня привлекали покинутые деревни, дремучие леса и вершины холмов. Ранним летним утром я просыпался от громкого зова, звучащего в моей голове. Это мой родной край звал меня. Новые тайны, открытия и свершения. Что может быть лучше, когда ты молод?

Теперь я старик. Разумом и душой уж точно. Я как будто прожил миллиарды жизней. Но тогда всё было иначе.

То августовское утро мало чем отличалось от других таких же. Я, как обычно, встал ни свет, ни заря и, насвистывая себе под нос что-то бодренькое, начал небрежно закидывать в рюкзак всё самое необходимое. Вспоминая, куда сегодня мне предстоит отправиться, я ощущал нарастающее возбуждение. Страшно? Немного. Рискованно? Очень! Ведь на Змеиный холм не ходил никто; уже много лет окружавшие меня люди свято верят в то, что тот край стал обиталищем полчищ самых ядовитых и кровожадных змей. Эти ползучие гады буквально набрасываются на путника и сжирают его заживо. Кровь стыла в жилах от историй о том, как во время сенокоса или в разгар охотничьего сезона находили человеческие кости. И находили их ни где-нибудь, а всегда у подножия Змеиного холма.

Я всегда с улыбкой относился к таким история, ведь где я только не бывал! И в старом хуторе, где каждую ночь слышали крики давно умершей ведьмы, и на чёртовом болоте, куда утаскивал случайных путников страшный водяной; я ночевал в полях, на которых в полнолуние должны были плясать бесы. В общем, чего я только не видел! Но ни разу мне так и не удавалось увидеть или услышать этих ведьм, чертей, водяных и прочих барабашек, которых так боятся суеверные селяне. Я был убежден в том, что байки про Змеиный холм – это не более, чем вымысел. Но всё равно маленький червь страха неизведанного вновь зашевелился у меня в груди. Как же мне нравилось это ощущение!..

Это было тогда. А сейчас я хочу вывернуть себя наизнанку и взорвать свою голову. Что угодно, лишь бы не бояться и не вспоминать опять всего этого!

Змеиный холм, подобно древней сторожевой башне стоит на равнине, на которой за три десятка лет поднялась красивая дубрава. Когда-то давно, ещё при советской власти, здесь было большое колхозное поле под сенокос. Но в современном мире, где всё больше места стало отводиться пустым либеральным речам и аналитическим рассуждениям, всё меньше места оставалось для простого деревенского труда. Хозяйство забросили, лес неумолимой поступью приближался к Змеиному холму, белая меловая шапка которого величественно возвышалась над кронами молодых дубов. Этот холм отличался от своих собратьев, которые, соединившись в большую гряду, тянулись по равнине и исчезали за горизонтом. Его и основную гряду разделял небольшой перевал, из которого, словно из демонической пасти, торчали безобразные меловые пласты. Они как клыки разрывали глинистую почву, мало кто решался забраться туда. Да и вообще простой люд Змеиного холма всегда избегал. Туда мог пойти только такой дурак, как я.

На старом «икарусе» за несколько часов добрался до Стародвинской остановки. Отсюда по просеке через сосновый лес мне предстояло пройти около семи километров, после чего я должен был выйти на ту самую равнину; а там и до Змеиного холма рукой подать. Время уже было к обеду, летнее солнце нещадно опаляло лучами мою кожу, примерно через час после начала движения спина уже была вся мокрая от пота. Скинув рюкзак, я упал на укрытую сухими иголками траву и вдохнул полной грудью воздух. От аромата хвои лёгкий дурман ударил в голову; я сидел, облокотившись на ствол старой сосны и, улыбаясь, слушал пение птиц.

Вдалеке уже был виден просвет, где меня ждал спуск с небольшого холмика на равнину. Немного перекусив сухарями с изюмом, я двинулся дальше. Ничего интересного в бору не было, обычный хвойный лес, мрачноватый, конечно, но я таких повидал с десяток. В таком месте можно расслабиться, дать волю воображению. Я даже, вроде, начал напевать какую-то матерную песенку, особо ударные строчки из которой периодически вызывали у меня приступы дебильного смеха. Вскоре последние сосны остались у меня за спиной и моему взору открылся вид на равнину. Километрах в двух из дубравы словно вырастала белая вершина Змеиного холма. Знакомое чувство снова охватило меня, лёгкая дрожь пробежала по телу. Совсем скоро я поставлю в своём личном блокноте подсознания ещё одну галочку. Как же это круто – быть бесстрашным покорителем тех мест, которые наивные суеверные люди всячески избегают!

Да, так я и думал тогда…