Его скрутило рвотным спазмом и на пол полетели остатки скромного ужина. Последним упал плохо прожёванный кусочек солёного огурца. Витя вытер рукой подбородок, рот моментально забился слюной, он сплюнул. Прямо на его глазах Осей тоже схватился за уши и медленно упал на колени.

Всё стихло. В одно мгновение, как будто кто-то выключил звук. Шёпот тоже исчез, растворился, но его не заменила звенящая тишина.

В другой комнате раздался скрежет металла, ползущего по трухлявым доскам. Витя прекрасно знал, что именно было источником звука.

Нечто волочило по полу огромный ржавый колун.

Звук становился всё сильнее, у Вити начала болеть голова, словно призрак обезумевшей нянечки скрёб колуном не по полу, а прямо по его черепной коробке. Тупая боль резко ударила в висок, Витя вскрикнул, но не услышал своего крика. Только скрежет.

Витя пошатнулся и упал, зацепив левой рукой кучу собственной рвоты. Машка и Осей исчезли из поля зрения, но в последний момент он увидел, что Мишка снова вскочил на ноги и принялся колотить запертую дверь ногами. Холод больше не ощущался, теперь на смену ему пришёл нестерпимый жар. Витя был уверен, что его голову засунули в ту самую топку, которая раскалилась добела. Так могли топить только зимой, в лютый мороз.

«А ведь это случилось зимой…» – промелькнула мысль. Витя из последних сил пытался подняться, но что-то буквально высасывало из него силы. С огромным усилием ему удалось перевернуться на спину, и он тут же заорал.

Прямо перед лицом у него стояла жуткая кукла из топки. Объятый ужасом, Витя не сразу обратил внимание, что куклу кто-то держит. Абсолютной чёрный силуэт навис над ним. Жар уже обжигал кожу, хотелось скинуть одежду, которая могла в любой момент задымиться. В комнате заплясали красно-жёлтые огни.

«Огонь. Дом горит. И мы заперты в нём. Мы сгорим. Мы все сгорим».

Вите хотелось плакать, звать маму и кричать, что он не хочет умирать. Но он не мог издать ни звука, потому что нечто тёмное, сжимавшее в руке эту жуткую куклу, нависло прямо над ним. Он мог поклясться, что видит в тёмном пятне два сверкающих красных глаза.

Таинственная фигура медленно убрала куклу в сторону и теперь Витя видел эти глаза отчётливо. В них можно было разглядеть отражение чего-то очень злого, непостижимого. Опасного.

Сомнений у Вити больше не осталось: на него смотрел не человек. Даже не призрак. Возможно, демон. Хотя откуда ему, простому деревенскому подростку знать, как выглядят демоны? Он в свои шестнадцать ещё ни разу с девочкой не целовался, куда там ему разбираться в обитателях потустороннего мира?

Но одно Витя знал наверняка: эта сущность, чем бы она ни была, ни за что не выпустит его из дома. И девочку он теперь точно никогда уже не поцелует. Не нужно было залезать в этот дом и искать эту проклятую куклу. Не нужно было тревожить мёртвых. Некоторые запретные места должны оставаться таковыми.

Витя не мог оторваться от пылающего в красных глазах огня. Он вдруг ощутил не только страх, но и кое-что новое.

Нестерпимую тоску. Боль и горечь утраты.

Словно все близкие и дорогие ему люди в один миг покинули этот жестокий мир. А, может быть, так и есть? Может это существо уже убило всех, кто ему дорог, и оставило в живых только этого ублюдка Осея и его тупую подружку, которую Витя считал своей любимой?

Осей… Этот зажравшийся и в конец оборзевший урод, издевающийся над Витей уже много лет. В четвёртом классе он швырнул его шапку в лужу, в пятом снял Вите штаны во время школьной линейки, в восьмом во время лапты швырнул ему мячик прямо в затылок. Голова у Вити потом болела две недели, а над тем, как он падал и затем катился по пыльной площадке смеялся весь класс.

И вот теперь Осей направил его в этот дом. В дом, где живут две сестры – Смерть и Скорбь. И они забрали у Вити всё. Абсолютно всё. А этот урод кричит, как трусливый щенок и пытается вырваться.

Витя почувствовал, что снова теряет зрение. На этот раз дело было не в его близорукости и не в очках. Тёмное нечто исчезло, оставив куклу, которую Витя сжимал в руке. Теперь всё вокруг застилал огонь.

Витя видел, как мир горит.

И он сам горел. Горел от прожигавшей каждую клеточку тела нестерпимой ненависти.

В этом огне он видел, как Осей пробежал через комнату и ударом ноги выбил ставни одного из окон. Он схватил Машку за руку и вместе с ней выбрался наружу. Машка вскрикнула, на подоконнике появилось красное пятно. Несколько капель упали на пол. Видимо, она порезалась.

Вите это нравилось. Ему нравилось, что им больно. Он закрыл глаза и огонь поглотил его полностью…

* * *

Осей бежал, не разбирая дороги. Машка бежала рядом, но как-то криво, словно сама стала тряпичной куклой. Осей крепко сжимал её руку, не отпускал.

– Миша… Больно… – задыхаясь выпалила Машка.

Осей ничего не ответил. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он слышал скрежет этого топора, он видел эту тень… Осей всегда боялся чего-то. С малых лет отцовского ремня, в подростковом возрасте того, что при первой близости девочка будет смеяться над его бессилием или что «старшие» назовут его лохом и навсегда отвернутся от него.

А ещё он боялся всего непонятного и странного. Байки про старый дом были как раз такими и от них у Осея бежали мурашки по коже. Но он не мог в этом признаться, дабы не потерять свой авторитет. Но как-то его взяли на «слабо», что он не испугается призрака сумасшедшей нянечки и сможет принести куклу.

Осей был уверен, что никаких призраков в старом доме в конце Комсомольской нет и быть не может, но идти туда всё равно боялся. Непонятный забор, непонятные стены, непонятный тополь, ветви которого уже пронзали крышу… Всё слишком непонятное, чужое, пугающее… Так что этот лох Витька стал отличной кандидатурой на роль «шестёрки» в таком деле.

Но, судя по тому, что они видели, призрак в доме действительно был.

– Миша… А он… Витя… – выдохнула Машка, провела рукой по ноге и вскрикнула – ладонь покраснела от крови. – Я порезалась!

– Не ной, до свадьбы заживёт… – выпалил Осей. – А этот… Да вылезет.

– Точно? Миш, там что-то было, я же видела… А вдруг он…

– Цыц, мля, я думаю!

Осей и правда думал, хоть это и получалось у него с трудом. В школе он сидел на последней парте и на уроках вполне мог заснуть, положив голову на свой рюкзак, из которого даже не доставал учебники и тетради. Учителя давно не обращали на это внимание, лишь изредка могли вызвать Мишку к доске забавы ради.

Но смеяться над невнятными попытками Осея ответить на вопросы учителей никто не решался. Всех пацанов в классе он давно поставил на место, а большинство девчонок были влюблены в этого бунтаря, который часто курил прямо в десяти метрах от центрального входа в школу.

Они стояли под фонарём. На свету Осей чувствовал себя в безопасности. Внезапно его осенило.

– Короче, ща я тебя веду домой, скажешь, что упала или типа того… А я зависну у Лёхи, он не сдаст. Скажет, что весь вечер у него тусил.

– Миша, а как же Витя…

Осей схватил Машку за горло, та сдавленно захрипела и попыталась разжать его руку, оставляя на ладони Осея кровавые пятна. Миша понял, что пора преподать ей урок. Маша могла психовать по-девичьи, но ТАК дерзить ему не решалась.

– Ты охерела? – угрожающе прошептал Осей.

– Пусти меня… Урод…

Осей сильнее сдавил горло, глаза его сузились. Он почувствовал, как на него накатывает волна возбуждения. Это всегда происходило, когда он причинял кому-то боль.

«Любишь боль, Миша?» – раздалось у него в голове.

Осей разжал ладонь, кашляющая Машка упала на колени и заплакала.

«Любишь?».

Осей завертелся на месте.

– КТО ЭТО?! – крикнул он в темноту. Голос был знакомый, но он никак не мог понять, чей именно.

Внезапный хлопок над головой заставил его вздрогнуть. Всё вокруг погрузилось в темноту. В фонаре взорвалась лампа, несколько осколков упали на землю рядом с продолжавшей плакать Машей.

– Да заткнись ты! – пнул ногой её Осей и тут же почувствовал в колене дикую, обжигающую боль. Он заорал, схватился за колено и рухнул на спину. Второе колено обожгло сильнее, чем первое.