Голубая карта Северного Ледовитого океана с красным пунктиром дрейфа «Фрама» висела на стене.

— Дорогой доктор Нансен, — сказал Петр Петрович Семенов, — мы хотели бы посоветоваться с вами о наших дальнейших исследованиях на Севере.

Он задал Нансену несколько вопросов. Отвечая, Нансен сказал, что он не может сказать определенно, как далеко на восток простирается глубоководная часть полярного бассейна и что продолжить ее исследование можно разными способами, в том числе и тем, которым воспользовалась экспедиция на «Фраме».

— Наконец есть способ, который предлагает адмирал Макаров: пробиться в неизвестное море на большом ледоколе, — сказал Нансен. — Это трудно, но возможно. Я уверен, что, куда бы ни пробил его ледокол дорогу — далеко или близко внутрь неизвестных морей, — опыт этот будет иметь величайшее значение. Он даст чрезвычайно важные результаты и, быть может, откроет новую эру полярных исследований.

Попросил слово Эдуард Васильевич Толль. Он говорил о горах, которые видны в ясные летние дни с острова Котельного, о никем еще не достигнутой Земле Санникова. Почти сто лет назад впервые увидел ее промысловый человек Яков Санников далеко в океане и до сих пор она остается загадкой для науки.

— В августе 1886 года я сам, своими глазами видел вдали ясные контуры ее гор, похожих на базальтовые горы Сибири…

— Простите великодушно, Эдуард Васильевич, — перебил кто-то с места, — доктор Нансен на «Фраме» прошел как раз вблизи тех мест, где вы полагаете землю. Однако же никакой земли он там не обнаружил…

— Доктор Нансен пишет в своей превосходной книге, что девятнадцатого и двадцатого октября 1893 года, когда «Фрам» находился возле Земли Санникова, был густой туман, который мешал что-либо видеть, — возразил Толль.

Он стал развивать план экспедиции. Судно высадит ученых на Землю Санникова, перезимует в устье Лены, а через год заберет первых исследователей таинственного острова. Разве плавание доктора Нансена не доказало, что подобная экспедиция для поисков неведомой земля вполне возможна?

— Именно Россия должна осуществить этот план! — говорил Толль. — Девятнадцатое столетие подходит к концу, а нам еще предстоит многое сделать для завершения тех научных завоеваний на Севере, за которые тяжелыми жертвами заплатили первые русские исследователи. Кому, как не русским, приличествует выполнить эту задачу?

Толль сел на место. Все ждали слова Нансена.

— Время уже позднее, — сказал он, — и ответ мой будет кратким. Я согласен с моим другом Толлем в том, что к северу от Новосибирского архипелага могут быть неведомые острова. Мы видели стаи гаг, летящих с севера; один раз оттуда же пролетела стая бекасов. Позже к нам часто наведывались песцы. Возможно, что там есть земли или небольшие острова. Исследование этих земель было бы подвигом величайшей научной важности. Я искренне надеюсь, что такая экспедиция скоро осуществится.

Толль сиял. Земля Санникова давно стала мечтой его жизни. Мог ли он думать в эти минуты, что путь к загадочной земле станет его последним путем…

Нансен, забыв о позднем времени, стал разбирать план Толля. Петербургские улицы уже затихли. Гасли газовые фонари.

Ева скучала в роскошном номере гостиницы, перебирая петербургские газеты. Там много писалось о Фритьофе и о ней. В посольстве сделали переводы. Бульварная газетка напечатала карикатуру: Фритьоф верхом па белом медведе возле полюса. Под карикатурой были стишки:

Ева прислушивалась, не зацокают ли подковы рысаков у подъезда. Из ресторана доносилось пение цыганского хора.

Так мало, в сущности, вечеров ей и Фритьофу удается побыть вместе, и еще меньше — вдвоем…

Как славно дома, под родными соснами! Довольно гостиниц, парадных заседаний и званых обедов. За работу!

Фритьоф сказал Еве, что теперь станет отшельником. На год, на два, на три — на сколько нужно, чтобы написать научный отчет об экспедиции «Фрама».

С раннего утра Фритьоф уединялся в своем рабочем уголке. Иногда ночевал там на жестком диване. Детей к ному не пускали, даже Ева старалась как можно реже открывать обитую шкурами дверь, непроницаемую для шума. Пианино перенесли в самую дальнюю комнату. По вечерам Ева пела там вполголоса, готовясь к своему прощальному концерту. Она бросала сцену, чтобы заняться воспитанием детей: у Лив появился брат Коре.

Прошло лето и еще одно лето. Многое было передумано в рабочей комнате, где зря пылилось экспедиционное снаряжение. Чем больше углублялся Нансен в груды научного сырья, которое так кропотливо накапливали фрамовцы, тем яснее становилось ему, что и после его экспедиции воды полярных морей храпят еще множество загадок.

Ему вспоминалось старое предание о мудреце, который неделями вглядывался в сложнейшее, причудливое переплетение течений морского пролива. Мудрец силился постигнуть законы, управляющие ими, но, поняв, что задача эта непосильна ему, в отчаянии бросился со скалы в водоворот. А современные океанографы? Так ли уж далеко ушли они от этого мудреца? Каждый действует по своему разумению; сложная жизнь морей и океанов изучается ненадежными методами, без единой системы; приборы океанографов неудобны, громоздки, иногда их показаниям трудно верить.

В свой и без того набитый всякой всячиной кабинет Фритьоф поставил небольшой станок. Когда от работы на столом болели глаза и начинало стучать в висках, он брался за слесарные инструменты.

Особенно удалась ему новая конструкция батометра — прибора для взятия проб воды с разных глубин. Свою модель Нансен послал на испытание знатокам, и те признали его батометр лучшим из всех когда-либо бывших в их руках.

А пока он горбился за письменным столом и мастерил у верстака приборы, в «его» Арктику уходили корабль за кораблем. Свердруп стал начальником Второй норвежской полярной экспедиции и повел «Фрам» на север, чтобы «хорошенько потолкаться во льдах возле Гренландии и навестить архипелаг Парри». Когда они обнялись при прощании, Свердруп сказал дрогнувшим голосом:

— Ты остаешься, а мне трудно без тебя…

И разве один Свердруп ушел?

Нансен сам выбрал для Толля норвежское промысловое судно. Старый Колин Арчер переделал его на своей верфи, где родился «Фрам». На этой шхуне, переименованной в «Зарю», русский полярник намеревался искать свою Землю Саиникова. Нансен прислал ему длинное напутственное письмо с выводами части обработанных научных материалов экспедиции «Фрама», с набросками карт гаваней, пригодных для зимовки, с советами по поводу экспедиционного снаряжения. «Дорогой друг, от всего сердца желаю Вам всего доброго и прекрасного в Вашем долгом и важном путешествии… На прощание мы скажем, как эскимосы на восточном берегу Гренландии: „Чтобы вам всегда плыть по свободной ото льда воде“».

И Толль повел «Зарю» вдоль берегов Сибири в те воды, которые еще не так давно утюжил «Фрам».

Возле Шпицбергена крушил льды на своем новом ледоколе «Ермак» адмирал Макаров. Нансен переписывался с ним, рассказал о своем способе взятия проб воды с больших глубин, просил присылать ему эти пробы для ускорения обработки.

На воздушном шаре «Орел» улетел к Северному полюсу швед Андрэ. С дороги он посылал почтовых голубей. Третий голубь был последним, связь прервалась — и никто не знает, что случилось в холодном, злом небе…

Ушла к полюсу экспедиция на «Стелла Поляре» — так итальянцы переименовали купленного ими старого «Язона».

Со стороны Гренландии упрямо разведывал путь к полюсу Роберт Пири.

Эти люди отмораживают пальцы, едят собачину, вскакивают по ночам от грохота льдин, а он, Нансен, скрипит пером, водит яхту по тихому фиорду и подписывает отпечатанные на машинке ответы на нетерпеливые письма норвежских, французских, венгерских, русских юношей: «К сожалению, я не могу пока принять вас в состав своей новой экспедиции: научный отчет о плавании „Фрама“ поглощает все мое время и заставляет откладывать экспедиционную работу».