Дернулись поплавки на воде, и они разом схватились за удочки. В затененных местах река казалась глубокой, свинцово-тяжелой, а на солнечных просматривалась до дна. Поодаль, в густом кустарнике, стлался последний утренний туманец. Увлеченные рыбной ловлей, Марина и незнакомец не замечали времени; кроме этой тихой, спокойной реки, да голубого неба над головой, да густо-зеленого кустарника на берегу — ничего другого для них как бы и не существовало. Они переговаривались, не придавая особого смысла фразам:

— Подлещик, шельмец, попался! Пошел-ка, братец, в ведро!

— А у меня опять окунек. Везет на окуней!

— Удачливая вы девушка, видать. Во всем у вас такая удача? Откуда вы взялись?

— С Марса прилетела. На космическом корабле.

— А все-таки?

По оживленному, радостному лицу мужчины Марина видела, что тут, на берегу реки, он чувствовал себя превосходно, был беззаботен, щедр на общение. А может, это ей стало так хорошо, как лучше и быть не может? Немного помолчав, чтобы не казаться легкомысленной, она сказала таким тоном, будто просила больше не шутить с ней:

— Теперь и я гремякинская. Живу какой день в деревне, купаться хожу часто.

— Так давайте искупаемся! — очень просто предложил мужчина. — Я хорошо знаю Лузьву километров на двадцать. Когда-то с утра до ночи пропадал на этих берегах. Мальчишеское увлечение, школьная романтика. Хотел проплыть всю реку на плоту, да не успел: вырос быстрее, чем осуществилась мечта…

Марине была приятна его откровенность, но, немного подумав, она все же несогласно покачала головой. Ей казалось неудобным купаться с незнакомым человеком, который к тому же чуть ли не вдвое старше. Ведь одно дело — вместе рыбалить, разговаривать о всякой всячине, другое — раздеться, скинуть с себя сарафан, а потом пуститься вплавь по реке. Вот если бы тут были детдомовские ребята, тогда бы ничего не смущало, она бы с разбегу бросилась с берега.

— Я хочу искупаться одна, — скромно сказала она.

— Но одной же скучно! — возразил мужчина, как бы уговаривая ее.

— Это от человека зависит, вы сами об этом только что напомнили. В общем, верно: когда душа пуста, и среди людей будешь одинок. Не помню, кто так сказал.

— Ого! Вы, оказывается, любите крылатые изречения? Много читаете? Какие книги ваши любимые?

— Я стараюсь и самостоятельно думать, думать хоть немножечко, — помедлив, сказала Марина.

Она пополоскала в реке загрязнившиеся руки, отошла в сторонку. Мужчине не хотелось расставаться с ней, не поговорив как следует. Было похоже, до этого он не придавал особого значения их встрече, а вот теперь пробудилось любопытство к девушке.

— Догадываюсь, вы — студентка! — произнес он очень живо. — Приехали на каникулы к родичам. Кто они? Чья вы будете?

— Я не студентка, — ответила Марина. — Работаю киномехаником да еще вот клубом теперь заведую.

Мужчина посмотрел теперь на девушку в упор, пристально, о чем-то думая; должно быть, у него была такая привычка — всматриваться в человека, что-то прикидывая в уме. Марина даже потупилась под его взглядом.

— Ну, давайте по-настоящему знакомиться, — сказал он как-то деловито и требовательно. — Максим Блажов. Тоже приехал в Гремякино, к прародителю-старику… К черту, как говорится, городской комфорт и цивилизацию, газовые плиты и телефоны, автобусы и телевизоры, надо быть поближе к земле, к природе, к естественной простоте и безобидным радостям. Со времен француза Руссо человечество повторяет на разные лады этот призыв, а все дальше и дальше его уносит вот от такой деревенской красоты, от этого неба и этой зелени…

Марина не поняла, всерьез он говорил или немного рисовался перед ней. В голову ей вдруг пришла мысль, что она знает этого человека. Бог ты мой, ведь это же его имя так часто появляется в областной газете под очерками и статьями!..

— Так вы, значит, тот, который… — протянула она и запнулась, как бы не веря своим глазам.

Максим отмахнулся:

— Тот, тот самый Блажов! Читали, наверно? Газетчик, журналист. А почему такая фамилия — Блажов? На Руси каких только фамилий не встретишь, особенно в деревнях. Даже сейчас, в наши дни. Как гласят домашние предания, мои предки были легки на подъем, точно тополевый пух. Находила на них такая блажь: сорваться с места и податься куда глаза глядят. Носило их по России в поисках земли и хлеба, пока дед не осел на берегу Лузьвы. Понравились ему эти места, женился, дом построил, заимел коровенку, лошадь… Так рассказывал старикан мой.

— А я знаю его! — воскликнула Марина. — Он помогает мне в клубе.

— Каждый старик — это целая жизнь, роман или повесть о прожитом, — продолжал Максим с некоторым глубокомыслием. — Между прочим, первые уроки по журналистике я получил от своего прародителя. Преподал мне старик науку, как и о чем писать. Помню, соберет, бывало, газеты с моими очерками и начнет критиковать, как на редакционной летучке. «Что ты, сын, все потчуешь людей лимонадом? Неужто кругом тишь, да гладь, да сплошная благодать и род людской до того хорош, что гоняй себе чаи с утра до вечера? Почему зла в жизни почти не замечаешь? Все в твоих писаниях благополучно кончается». — «На положительных примерах надо воспитывать, учить уму-разуму!» — отвечал я ему. «Конечно, воспитывай, но и на сукиных сынов не закрывай глаза. Многонько их еще повсюду, лупи их, окаянных, в хвост и гриву, разоблачай по-ленински. Наш дорогой Ильич умел расправляться со злом…» И представьте, такие уроки пошли мне на пользу! Просматривал недавно газетные вырезки со своими очерками и диву давался, до чего было там много благодушия, бездумия, легкости…

Рассказывая, Максим продолжал свертывать удочки, а Марина с интересом слушала его, наблюдая за каждым его движением. Ее очень радовало, что их знакомство началось так просто и естественно, и хотелось, чтобы оно непременно продолжилось. За дальними кустами она искупалась, переплыла реку туда и обратно; потом старательно вытиралась полотенцем, испытывая необыкновенную бодрость, прилив сил. А Максим сидел на песке, поджав колени к подбородку, бросал камешки в воду. Кроме них, поблизости на берегу никого не было.

Когда они возвращались в деревню, Марина подумала, что встречу с молодым Блажовым упускать нельзя. Хорошо бы всем гремякинцам собраться в клубе и послушать его рассказы о том, что он знает, видел, наблюдал как журналист!..

— Впервые вижу работника газеты вблизи! — вдруг призналась она.

— Что тут такого! — пожал он плечами. — Экая невидаль — газетчик! Одна из древнейших профессий, как свидетельствует история… А впрочем, если серьезно, то в наши дни мир никак не может обойтись без этого племени.

— Говорят, журналисты — народ особенный, всюду разъезжают, все видят. Это так интересно!

— Всякие бывают журналисты, — проговорил Максим и умолк, вспомнив случившееся с ним.

Они уже поднялись по склону вверх — начиналась деревня. Возле тына, за которым зеленел огород, Марина остановилась с выражением просьбы на лице. Не было сил противиться возникшей мысли, и она сказала, заметно волнуясь:

— Знаете что? Поскольку мне поручили заведовать гремякинским клубом, я не могу упустить такой случай, как ваш приезд… Выступили бы вы перед гремякинцами, рассказали бы. Вроде встречи, что ли! По телевидению журналисты часто выступают, отчего же у нас в клубе нельзя?

— Да о чем рассказывать? — удивился Максим и повесил на тын ведро с рыбой, а удочки поставил.

Предложение было неожиданным, он колебался, не зная, что ответить. А Марина все больше вдохновлялась, светлела лицом:

— Правда, соглашайтесь! Соберутся в клубе люди, усядутся, вы посмотрите им в глаза и начнете. О чем хотите, о том и рассказывайте. О нашей жизни, о колхозах… Я хорошо подмету в клубе, наведу порядок… Ну, пожалуйста!..

— Я ведь не поэт, не артист, — продолжал упорствовать Максим. — Это их обычно встречают и провожают аплодисментами. А журналист — что? Работяга, которому надо сегодня писать о надоях молока, завтра — о пуске нового цеха, а послезавтра — о зажимщике критики и бюрократе… Не-ет, о чем я могу рассказать? Как делается газета? Вряд ли это надо Гремякину. Да и малоинтересная это кухня…