Все характерные черты римского христианства, хорошие и плохие, воплотились в Уильфреде, который впервые выдвинулся в Уитби и впоследствии стал архиепископом Йорка. Суетливый, лукавый и уклончивый по натуре человек, он ревностно заботился об авторитете своей церкви и своем собственном авторитете, поскольку являлся ее представителем; он стал первым из великих клерикальных государственных деятелей, которые приобретут такое огромное значение в последующие столетия. Он плел бесконечные интриги, строил церкви, выговаривал королям и нажил несметные богатства, которые приказал положить рядом с собой на смертном одре. Все это было так разительно не похоже на аскета Кутберта из Линдисфарна, который неделями питался одной лишь горсткой сырых луковиц или молился целый день, стоя по горло в морской воде, но именно религии Уильфреда, а не Кутберта принадлежало будущее.

Поскольку христианские священники были единственным грамотным сословием, они вскоре составили постоянный аппарат государственной бюрократии, легко навязывая свои идеи недалеким королям и тэнам. Особенно сказывалось это в вопросах собственности. Приученные иметь дело с письменными грамотами и духовными завещаниями, они вскоре начали подрывать и без того ослабленные общинные права. Мы можем проследить этот процесс на примере возникновения института бокленда, наряду с фольклендом. Фолькленд, как это явствует из названия, был землей, которой владели по обычному народному праву. Хотя фолькленд не являлся общественной землей, никто не мог считать ее своей полной собственностью, и ею можно было владеть только в рамках сельской общины. Бокленд был землей, пожалованной лорду особой дарственной грамотой. Такое владение укрепляло положение лорда в двух отношениях: экономическом, поскольку оно освобождало его от целого ряда государственных повинностей, падавших на фолькленд (то есть на все остальные земли), и в правовом, так как он получал чрезвычайно устойчивые права на землю, оспаривать которые властен был только королевский суд, или «уитенагемот» (совет старейшин при короле у англосаксов). С другой стороны, права рода все еще имели значение. В законах Альфреда говорится, что бокленд не должен был выходить за пределы рода наследника, если это запрещалось «теми, кто изначально приобрел его», и «теми, кто жаловал ему землю». Первые грамоты на землю получили церковные органы, но, как только выявились все преимущества бокленда, эти земли стали все более востребованы и приобретались магнатами.

Стремясь захватить в свои руки земли, церковь прибегала к любым средствам и ухищрениям, начиная от запугивания муками ада и кончая прямым подлогом. По мере роста земельных владений церковников росла и власть этих крупных землевладельцев, а также влияние, которое они оказывали на государственный аппарат страны. Епископ и его окружение или монастырь, представлявшие собой большую группу людей, нужно было поддерживать в том состоянии, к которому Богу было угодно их призвать, а для этого они естественно и неминуемо должны были прибегнуть к эксплуатации крестьян и организовать их в маноральные[3] хозяйства. В этом деле землевладельцы не замедлили последовать их примеру, и, таким образом, обогащение церковников шло рука об руку с закрепощением крестьян.

Но вместе с тем церковь стала мощной движущей силой прогресса, создавая образованный класс, стимулируя развитие торговли и способствуя установлению более тесных связей с Европой, а также консолидации и централизации власти внутри страны. Два века, прошедшие со времени христианизации страны до прихода скандинавов, стали периодом медленного, но неуклонного роста материальной культуры. Возобновилось применение камня для строительства, и если этот камень получали преимущественно из разрушенных городов и вилл времен римского завоевания, а также старинных дорог, то это объяснялось недостатком подходящего строительного камня в более развитой части Англии. Так, например, для постройки большой церкви Уильфреда в Хексеме использовали камень, взятый из Римского вала. Дома мирян, даже королей и тэнов, продолжали строить из древесины. Оставаясь примитивными, эти дома зачастую были просторными, с хорошо продуманной планировкой. Возможно, они казались бедными по сравнению с замками и поместьями знати после нормандского завоевания, но дом саксонского крестьянина наверняка выглядел намного лучше сделанной из обмазанных грязью прутьев хижины феодального крепостного того периода, когда в стране стало не хватать строительного леса. Значительного мастерства достигает обработка металла и иллюстрирование манускриптов, а высокий уровень обучения можно было обнаружить в лучших монастырях того периода, особенно в монастырях Нортумбрии. Именно в одном из таких монастырей в Джарроу жил и трудился Беда, самый образованный человек Европы своего времени, а также первый и один из величайших английских историков.

Политическая история этого периода представляет собой целую серию военных столкновений, в которых одерживают верх сначала Кент, затем Нортумбрия и Мерсия и, наконец, Уэссекс. Исход этих битв зависел в значительной степени от личной силы королей. Кентский король Этельберт, короли Нортумбрии Эдвин и Осви, мерсийские короли Пенда и Оффа и король Уэссекса Эгберт – все они сыграли значительную роль во временном успехе и возвышении своих государств. И теперь мы можем проследить хотя бы приблизительно влияние общих факторов.

Первоначальное превосходство Кента исходило из более высокого культурного уровня его франкских завоевателей и более тесного контакта с Европой. Упадок Кента обуславливался небольшой территорией и неспособностью обеспечить надежный контроль над Лондоном и районами, расположенными в низовьях Темзы. Период возвышения Нортумбрии совпадает с проникновением в страну более высокой культуры, занесенной кельтской церковью, и, возможно, связан с воинственным нравом жителей, который они сохранили в этом суровом болотистом краю. Упадок Нортумбрии явился результатом ее слишком честолюбивого стремления одновременно расширить свои границы к северу, за счет Шотландии, и к югу, за счет Мерсии. Нортумбрию также ослабляло недостаточно тесное слияние двух ее составных частей, Дейры и Берниции, и их внутренние распри.

Причины возвышения Мерсии более туманны, но возможно, что наиболее важную роль в этом сыграл рост большого и зажиточного населения в плодородных равнинах центральных графств и военный опыт, который приобрела Мерсия в борьбе с валлийцами. Слабость этого государства заключалась в отсутствии надежных естественных рубежей, в результате чего Мерсия оставалась не защищенной от атак врага со всех сторон и подвергалась постоянным войнам. Уэссекс, напротив, имел удобные естественные рубежи и внутренние районы на юго-западе, достаточно обширные, чтобы позволить Уэссексу расширять свои границы. Уэссекс располагал значительными площадями плодородной земли, и к концу VIII в. он начинает устанавливать важные связи с франкским государством Карла Великого, которое как раз набирает силу по ту сторону Ла-Манша.

Вскоре после 800 г. Уэссекс, находившийся под правлением короля Эгберта, начинает опережать соперников, однако спорный вопрос так и не получил окончательного решения, когда скандинавское нашествие изменило ход событий. Вся тяжесть этого нашествия обрушилась прежде всего на Мерсию и Нортумбрию, которые вскоре были разгромлены, избавив Уэссекс от его давнишних соперников, но повернув его лицом к новому и куда более грозному врагу.

Хроника от 18 июня 793 г. повествует, что «язычники подвергли ужасному разрушению Божью церковь в Линдисфарне, прибегнув к грабежу и насилию». Эта короткая запись открывает повествование о тех бедствиях и сражениях, которые длились почти 300 лет и в течение которых была захвачена половина Англии, а скандинавы и их обычаи оставили свой неизгладимый след на этой земле.

Захватчики назывались общим именем «датчане» или «норманны», и эти два скандинавских народа были настолько родственны друг другу, а передвижения их так тесно переплетались, что не всегда можно с уверенностью сказать, с каким из них мы имеем дело. Войско их и впрямь зачастую было смешанным по составу, но датчане в основном вторглись в Англию, а норвежцы – в Ирландию и Шотландию. Хотя эти народы в некотором отношении находились на более низкой ступени развития, чем англосаксы, они обладали особым преимуществом, которое делало их опаснейшими врагами.